СУХУМИ---В эти дни исполняется 19 лет бесславно закончившейся попытке государственного переворота в СССР, вошедшей в историю как путч ГКЧП. Другие даты, отмечаемые в этом месяце и связанные с последующими августами, как-то заслонили уже от нас те драматические события, по крайней мере, в нашем, кавказском, регионе. Но совершенно очевидно, что именно развязка тех трех дней пребывания у власти гэкачепистов предопределила очень многое в последующей истории.
Об истории путча, расписанной едва ли не по минутам, давно созданы горы литературы. Но весьма интересно и поучительно бывает вспомнить не только то, что было “наверху”, где вершилась история, но и происходившее в “провинции”, в “низовом звене”, в душах рядовых граждан. В конце концов, история вершилась и там. Может быть, в первую очередь там.
Помню утро 19 августа 1991 года. По сухумской набережной летит, другого слова не подберешь, сияющий партаппаратчик из Абхазского рескома КП Грузии. Вид его вдохновенен, “он весь как божия гроза”. И я его понимаю: он плоть от плоти той системы, на защиту которой поднялся ГКЧП, это его убеждения, которые он не раз отстаивал в публичных выступлениях, изложены только что в “Обращении к советскому народу”. И мне трудно предъявить ему какие-то нравственные претензии: человек остался верен своим воззрениям. Но мне и не было ничуть его жаль спустя несколько дней, ибо и он, и те, на кого он ставил, проиграли справедливо.
Со многими другими же в тот день произошли удивительные метаморфозы. Дружно явились платить членские взносы высокопоставленные коммунисты – руководители предприятий и организаций, до этого “приостановившие” свое членство в КПСС. А вот, увидев знакомого – своего прежнего оппонента, к нему через улицу с распростертыми объятиями устремляется сухумец, который до того в каждом с ним разговоре старался заклеймить “тоталитарный центр” и “агентов Кремля”: “Я знал, я говорил, что рано или поздно это произойдет! А что, действительно, оставалось делать?” Другой “недавний демократ” распивал дома шампанское в честь ГКЧП и восклицал: “Наконец-то будет порядок!”
Если говорить о национальном раскладе, то можно было бы подумать: коль абхазы и так называемые русскоязычные в марте 1991 года вподавляющем большинстве проголосовали на референдуме за сохранение Советского Союза, то они должны были поддержать и ГКЧП, который “гарантированно” сохранял Союз, а грузины, в подавляющем большинстве референдум бойкотировавшие, – выступить против путчистов. Но это только на самый поверхностный взгляд. На самом деле, конечно, все было куда сложнее. И национальное в те дни отступило на задний план. Скажем, шампанское за Крючкова сотоварищи пил грузин. Да о чем там говорить, если сам неистовый Звиад Гамсахурдиа вдруг завибрировал и стал делать заявления с выражениями «совершеннейшего почтения»! (Впрочем, вовсе и не вдруг, если вспомнить его покаянное телеобращение в 70-е годы).
Мне тоже было страшновато, как и многим, начитавшимся в перестройку литературы о 37-м и других годах. Помню, как в первый день ходил по городу и, вступая в разговоры о происходящем с людьми, в порядочность которых не слишком верил, старался с ними не откровенничать. Но уже вечером, увидев по телевизору пресс-конференцию ГКЧП и трясущиеся руки Янаева, услышав его блеяние про демократию, понял, что они сами боятся едва ли не больше всех, и вздохнул с облегчением. Поэтому в последующие два дня уже без оглядки спорил со сторонниками диктатуры.
Отношение к происходящему как к фарсу овладело тогда уже многими. Одному руководителю небольшого масштаба 20 августа позвонил шутник и, не назвавшись, суровым голосом заявил: “Вы назначаетесь уполномоченным ГКЧП”. Тот встал, что называется, по стойке “смирно” и тут же начал ставить по этой стойке подчиненных: “Я – уполномоченный ГКЧП”.
Другой руководитель поспешил снять в кабинете портрет Горбачева, а 22-го ни свет ни заря примчался на работу, чтобы успеть повесить его на прежнее место. Кстати, о роли в истории путча Горбачева. Я не думаю, что он был в сговоре с гэкачепистами, иначе за прошедшие годы уж кто-то из них об этом заявил бы. Но то, что он мог выжидать, – вполне вероятно.
Еще один эпизод. Один молодой в ту пору журналист рассказывал мне чуть позже, как редактор абхазского еженедельника, в котором он работал, все три дня правления ГКЧП ликовал, и 22 августа небольшой его коллектив с нетерпением ждал его первых слов. Они были такими: “Поздравляю вас с победой демократии!”. Мало того, ранее он подготовил к печати три отклика читателей с горячим одобрением ГКЧП, но в день выхода газеты в свет, оставив те же подписи, поменял содержание писем на диаметрально противоположное. И ведь “прокатило”! Подписанты были реальными людьми, с которыми редактор даже не стал согласовывать “изменения”, но кто в той ситуации решился бы пикнуть?!
Это сейчас российские СМИ полны разноречивыми комментариями тех событий. Многие авторы ругают гэкачепистов за нерешительность и убеждены, что победи тогда “порядок”, все в стране было бы гораздо лучше. И клянут, естественно, “беловежский сговор, разрушивший великую страну”. Смешные люди! Вопрос распада советской империи, как и любой другой, был лишь вопросом времени; да, она могла бы агонизировать гораздо дольше, но чем такой вариант для народа был бы лучше? По-моему, все было бы только гораздо хуже.
И ГКЧП при любом раскладе был обречен. Даже если его возглавил бы гипотетический Сталин, о котором вздыхали и вздыхают сторонники “железной руки”. Сталину, чтобы стать Сталиным, было нужно “стоять на плечах” Степана Халтурина, Нечаева и прочих. В августе 91-го у гипотетического Сталина ручки бы, конечно, не дрожали, но все равно у него ничего бы не вышло. Ибо ему противостояла уже совсем другая страна, очень не похожая на ту, что была, скажем, в 31-м.
Об истории путча, расписанной едва ли не по минутам, давно созданы горы литературы. Но весьма интересно и поучительно бывает вспомнить не только то, что было “наверху”, где вершилась история, но и происходившее в “провинции”, в “низовом звене”, в душах рядовых граждан. В конце концов, история вершилась и там. Может быть, в первую очередь там.
Помню утро 19 августа 1991 года. По сухумской набережной летит, другого слова не подберешь, сияющий партаппаратчик из Абхазского рескома КП Грузии. Вид его вдохновенен, “он весь как божия гроза”. И я его понимаю: он плоть от плоти той системы, на защиту которой поднялся ГКЧП, это его убеждения, которые он не раз отстаивал в публичных выступлениях, изложены только что в “Обращении к советскому народу”. И мне трудно предъявить ему какие-то нравственные претензии: человек остался верен своим воззрениям. Но мне и не было ничуть его жаль спустя несколько дней, ибо и он, и те, на кого он ставил, проиграли справедливо.
Со многими другими же в тот день произошли удивительные метаморфозы. Дружно явились платить членские взносы высокопоставленные коммунисты – руководители предприятий и организаций, до этого “приостановившие” свое членство в КПСС. А вот, увидев знакомого – своего прежнего оппонента, к нему через улицу с распростертыми объятиями устремляется сухумец, который до того в каждом с ним разговоре старался заклеймить “тоталитарный центр” и “агентов Кремля”: “Я знал, я говорил, что рано или поздно это произойдет! А что, действительно, оставалось делать?” Другой “недавний демократ” распивал дома шампанское в честь ГКЧП и восклицал: “Наконец-то будет порядок!”
Если говорить о национальном раскладе, то можно было бы подумать: коль абхазы и так называемые русскоязычные в марте 1991 года в
Вопрос распада советской империи, как и любой другой, был лишь вопросом времени; да, она могла бы агонизировать гораздо дольше, но чем такой вариант для народа был бы лучше?
Мне тоже было страшновато, как и многим, начитавшимся в перестройку литературы о 37-м и других годах. Помню, как в первый день ходил по городу и, вступая в разговоры о происходящем с людьми, в порядочность которых не слишком верил, старался с ними не откровенничать. Но уже вечером, увидев по телевизору пресс-конференцию ГКЧП и трясущиеся руки Янаева, услышав его блеяние про демократию, понял, что они сами боятся едва ли не больше всех, и вздохнул с облегчением. Поэтому в последующие два дня уже без оглядки спорил со сторонниками диктатуры.
Отношение к происходящему как к фарсу овладело тогда уже многими. Одному руководителю небольшого масштаба 20 августа позвонил шутник и, не назвавшись, суровым голосом заявил: “Вы назначаетесь уполномоченным ГКЧП”. Тот встал, что называется, по стойке “смирно” и тут же начал ставить по этой стойке подчиненных: “Я – уполномоченный ГКЧП”.
Другой руководитель поспешил снять в кабинете портрет Горбачева, а 22-го ни свет ни заря примчался на работу, чтобы успеть повесить его на прежнее место. Кстати, о роли в истории путча Горбачева. Я не думаю, что он был в сговоре с гэкачепистами, иначе за прошедшие годы уж кто-то из них об этом заявил бы. Но то, что он мог выжидать, – вполне вероятно.
Еще один эпизод. Один молодой в ту пору журналист рассказывал мне чуть позже, как редактор абхазского еженедельника, в котором он работал, все три дня правления ГКЧП ликовал, и 22 августа небольшой его коллектив с нетерпением ждал его первых слов. Они были такими: “Поздравляю вас с победой демократии!”. Мало того, ранее он подготовил к печати три отклика читателей с горячим одобрением ГКЧП, но в день выхода газеты в свет, оставив те же подписи, поменял содержание писем на диаметрально противоположное. И ведь “прокатило”! Подписанты были реальными людьми, с которыми редактор даже не стал согласовывать “изменения”, но кто в той ситуации решился бы пикнуть?!
Это сейчас российские СМИ полны разноречивыми комментариями тех событий. Многие авторы ругают гэкачепистов за нерешительность и убеждены, что победи тогда “порядок”, все в стране было бы гораздо лучше. И клянут, естественно, “беловежский сговор, разрушивший великую страну”. Смешные люди! Вопрос распада советской империи, как и любой другой, был лишь вопросом времени; да, она могла бы агонизировать гораздо дольше, но чем такой вариант для народа был бы лучше? По-моему, все было бы только гораздо хуже.
И ГКЧП при любом раскладе был обречен. Даже если его возглавил бы гипотетический Сталин, о котором вздыхали и вздыхают сторонники “железной руки”. Сталину, чтобы стать Сталиным, было нужно “стоять на плечах” Степана Халтурина, Нечаева и прочих. В августе 91-го у гипотетического Сталина ручки бы, конечно, не дрожали, но все равно у него ничего бы не вышло. Ибо ему противостояла уже совсем другая страна, очень не похожая на ту, что была, скажем, в 31-м.
