Приехала по делам в Москву, бегаю по метро и выставкам – например, привезенный из Франции Роден в Царицыно вполне, но мраморные скульптуры, переведенные на язык бронзы, слегка теряют; зато штучки Параджанова, собранные вместе, впечатляют своим телесным остроумием и затаенным озорством. Вдруг в четыре ночи какая-то сволочь начинает выбивать ковер на балконе – лень вылезти из теплой постели на холодный балкон и посмотреть, кто этот ночной чистюля, плюющий на окружающих. Утром иду мимо вещного рынка, где только что сперли сумку у женщины, искавшей обои и шторы, дама в остервенении и грешит на быстро исчезнувшего брюнета в кожаной куртке. Молоденький милиционер делает вид, что записывает ее сбивчивую жалобу, сводит брови в раздумье и солидно подводит итог, что чувствуется рука кавказской национальности.
Стоп, конец рассеянному восприятию жизни – когда натыкаешься на очередной стереотип, приходится включаться.
Как русский человек, живущий на Кавказе, я пытаюсь отследить и понять изнутри обе оптики – взгляд россиян на кавказцев и взгляд кавказцев на жителей России. Дело, прямо скажем, заморочное, ибо любая оптика такого рода загромождена множеством предубеждений и стереотипов, складывавшихся столетиями.
Любое близкое соседство чревато недоразумениями и вытекающими из них конфликтами. Помню, как поразило меня лет тридцать назад замечание Сергея Аверинцева, этого тихого российского гения с энциклопедическим обзором событий, о том, что для европейских католиков отношения с протестантами более напряженно-болезненны, чем с коммунистами – по той простой причине, что коммунисты далеко и мало ощутимы, а протестанты под боком и о них все время спотыкаешься.
За двести лет близкого общения, наполненного всем противоречивым багажом человечества – от затяжных войн до семейных связей, российско-кавказские взаимоотношения обрели кровосмесительную глубину и обросли мифами, добраться до истоков которых можно лишь коллективными усилиями исследователей обеих сторон.
А пока что при малейшем недоразумении так легко отдаться раздражению, которое легко и безболезненно подпитывается обычной разностью культур и бытовых устоев, а зачастую и неумной политикой государственных деятелей. Буквально позавчера разговаривали здесь, в Москве, с жительницей Барселоны, которая считает себя испанкой и европейкой, но ее каталонская сущность возмущается, когда центральное испанское правительство вдруг публично заявляет, что каталонцев надо обиспанить. Знакомая песня, которую исполняли многие исторические деятели во все времена. И это в современной Европе, которая погрязла в политкорректности и реально поддерживает все существующие на ее территории культуры.
Еду в московском метро и скольжу взглядом по лицам – за последние десять лет кавказских лиц явно стало меньше, теперь чаще встречаются восточные, с узким разрезом глаз. Московская толпа теперь напоминает толпу любой европейской столицы. Мировая миграция одновременно приучает к толерантности и порождает новые проблемы.
Прожив практически всю жизнь на Кавказе, много поездив по миру, я пришла к выводу, что это народы разные, а люди везде одинаковы. Везде есть порядочные люди и есть мерзавцы, и черт меня подери, если я смогу членораздельно объяснить разницу между порядочным россиянином и порядочным кавказцем! Да, во многом различаются бытовые привычки и культурные предпочтения, но когда нужно выбрать между добром и злом, национальное не так важно, как человеческое.
Стоп, конец рассеянному восприятию жизни – когда натыкаешься на очередной стереотип, приходится включаться.
Как русский человек, живущий на Кавказе, я пытаюсь отследить и понять изнутри обе оптики – взгляд россиян на кавказцев и взгляд кавказцев на жителей России. Дело, прямо скажем, заморочное, ибо любая оптика такого рода загромождена множеством предубеждений и стереотипов, складывавшихся столетиями.
Любое близкое соседство чревато недоразумениями и вытекающими из них конфликтами. Помню, как поразило меня лет тридцать назад замечание Сергея Аверинцева, этого тихого российского гения с энциклопедическим обзором событий, о том, что для европейских католиков отношения с протестантами более напряженно-болезненны, чем с коммунистами – по той простой причине, что коммунисты далеко и мало ощутимы, а протестанты под боком и о них все время спотыкаешься.
За двести лет близкого общения, наполненного всем противоречивым багажом человечества – от затяжных войн до семейных связей, российско-кавказские взаимоотношения обрели кровосмесительную глубину и обросли мифами, добраться до истоков которых можно лишь коллективными усилиями исследователей обеих сторон.
А пока что при малейшем недоразумении так легко отдаться раздражению, которое легко и безболезненно подпитывается обычной разностью культур и бытовых устоев, а зачастую и неумной политикой государственных деятелей. Буквально позавчера разговаривали здесь, в Москве, с жительницей Барселоны, которая считает себя испанкой и европейкой, но ее каталонская сущность возмущается, когда центральное испанское правительство вдруг публично заявляет, что каталонцев надо обиспанить. Знакомая песня, которую исполняли многие исторические деятели во все времена. И это в современной Европе, которая погрязла в политкорректности и реально поддерживает все существующие на ее территории культуры.
Еду в московском метро и скольжу взглядом по лицам – за последние десять лет кавказских лиц явно стало меньше, теперь чаще встречаются восточные, с узким разрезом глаз. Московская толпа теперь напоминает толпу любой европейской столицы. Мировая миграция одновременно приучает к толерантности и порождает новые проблемы.
Прожив практически всю жизнь на Кавказе, много поездив по миру, я пришла к выводу, что это народы разные, а люди везде одинаковы. Везде есть порядочные люди и есть мерзавцы, и черт меня подери, если я смогу членораздельно объяснить разницу между порядочным россиянином и порядочным кавказцем! Да, во многом различаются бытовые привычки и культурные предпочтения, но когда нужно выбрать между добром и злом, национальное не так важно, как человеческое.
