Сегодня в Камерном зале Московского дома музыки в семь часов вечера начался вечер-концерт "Страна души", посвященный 100-летию со дня рождения известного советского писателя Георгия Гулиа. В концерте участвовали такие именитые артисты, как Хибла Герзмава и Алиса Гицба, Клара Новикова и Лука Гаделия, Государственная капелла Москвы им. В. Судакова. Концерт вел заслуженный деятель искусств, народный артист России Святослав Бэлза. В концерте прозвучали классические произведения композиторов, а также рассказы Георгия Гулиа.
Несколькими днями раньше, 14 марта, юбилейный вечер памяти писателя прошел в Сухуме в Доме-музее его отца, основоположника абхазской литературы Дмитрия Иосифовича Гулиа, где жил и сам Георгий Дмитриевич, где он был похоронен у стены дома в 1989 году и где установлена мемориальная доска с его барельефом. Вечер прошел, как обычно в этом доме-музее, в камерной обстановке, и был освещен из СМИ лишь по телевидению. Я обратил внимание, что вспоминавшие в телесюжетах о Георгии Гулиа говорили, прежде всего, о том, что он был сыном своего великого отца, и о том, как он помогал абхазским писателям в бытность свою одним из руководителей московской "Литературной газеты".
А ведь в свое время, отчетливо это помню, скажем, в семидесятые годы прошлого века, среднестатистический всесоюзный читатель (в отличие, конечно, от абхазского) воспринимал дело так, что у широко известного современного писателя Георгия Гулиа был и отец – тоже литератор местного масштаба. Именно так, во всяком случае, видели ситуацию мои достаточно начитанные однокурсники на факультете журналистики.
Попробую высказать свои предположения о том, почему в последние десятилетия произошла эта метаморфоза, почему фигура Георгия Гулиа ушла в тень. Незаслуженно, по моему убеждению, ушла.
Безусловно, сыграла роль дезинтеграция того общего информационно-культурного пространства, с которым мы связываем понятие "советская литература". Имя же Дырмита (так по-абхазски звали Дмитрия Иосифовича) было не только навечно "застолблено" в истории абхазской культуры тем обстоятельством, что он предтеча, что стоял у истоков всего сущего в национальной литературе – намного в большей мере, чем Пушкин в русской. Дело еще и в том – и это не только мое субъективное мнение, – что тексты отца глубже и проникновеннее текстов сына. Нет, тут было бы совсем не к месту употребить расхожую сентенцию, что "природа отдыхает на детях гениев", в случае с Георгием Гулиа она отнюдь не "отдыхала"; гораздо уместнее сказать так: снаряд гениальности во второй раз в ту же воронку не падает. И впрямь, если вспомнить наиболее известные творческие династии, то, скажем, Дюма-сын все же не дотянул до уровня Дюма-отца…
Кстати, поначалу Георгий Дмитриевич вроде бы и не собирался идти по стопам отца. Окончив Закавказский институт инженеров путей сообщения, он работал по специальности, участвовал в строительстве Черноморской железной дороги. Но еще в юности занимался журналистикой, живописью, графикой. В тридцатые годы начал издавать рассказы и повести в местном издательстве.
Мне запомнилось, как в конце семидесятых во время нашей с ним совместной журналистской командировки старейший наш фотокорреспондент Семен Коротков среди своих бесконечных баек поведал мне, как когда-то в первые послевоенные годы Константин Симонов рассказывал ему следующее. На его даче в Агудзере один молодой человек "в кепочке", кажется, партнер его по игре в теннис, решился показать ему свою рукопись. И потом Симонов сказал Короткову: "А ты знаешь, из этого, в кепочке, будет толк". Я обратил внимание, что Георгий Гулиа, а это был именно он, не стал обращаться к редактору журнала "Новый мир" через своего увенчанного уже лаврами отца. Можно предположить, что это была рукопись его первого романа "Весна в Сакене", опубликованного в "Новом мире" в 1948 году и удостоенного вскоре Сталинской премии.
И еще одна догадка. Фазилю Искандеру в том году было 19 лет, он учился в Москве в библиотечном институте. Конечно, его литературными учителями, как он неоднократно впоследствии писал, еще в школьные годы были Пушкин, Шекспир и прочие титаны. Но элементарная логика подсказывает, что он не мог не прочесть пронизанную добрым юмором "Весну в Сакене" и не вдохновиться примером своего земляка.
Фазиль Искандер родился в Сухуме на 16 лет позже Георгия Гулиа (а пережил его уже на 24 года), их родительские дома даже находятся в трех-четырех кварталах друг от друга. Во многом творческая биография Фазиля Абдуловича повторяла судьбу Георгия Дмитриевича. Оба, когда им было уже за тридцать, перебрались на постоянное жительство в Москву, оба, выросшие в многонациональном Сухуме, писали на русском (но Искандер, благодаря, прежде всего, как сказали бы теперь, "языковому погружению" в детстве в жизнь поселка Чегем близ села Джгярда владеет родным абхазским). И всесоюзная читательская аудитория заговорила о Фазиле тоже после публикации его произведения в "Новом мире". Это была искрометная сатирическая повесть "Созвездие козлотура".
Вскоре сверкание таланта Искандера, его роман-эпопея "Сандро из Чегема" затмили литературную славу Георгия Гулиа. Его проза оказалась глубже, стиль утонченнее, юмор изощреннее. Приходилось слышать, в частности, и такую мысль: если все сильнейшие вещи Искандера написаны об Абхазии и абхазах, то есть он как легендарный Антей всегда черпал силы, не отрываясь от земли, которая его вскормила (простите за напыщенность стиля), то Георгий Дмитриевич в своей прозе постепенно отошел от абхазской тематики и увлекся в 60-80-е годы исторической романистикой, отправляясь в своих произведениях в разные страны и эпохи ("Фараон Эхнатон", "Человек из Афин", "Сулла", "Сага о Кари, сыне Гуннара", "Ганнибал, сын Гамилькрара"), написал художественные биографии Александра Блока, Михаила Лермонтова, Омара Хайяма, Рембрандта…
С одной стороны, такой тематический диапазон в творчестве выходца из Абхазии порождал, помнится, у меня как у читателя чувство определенной гордости: "знай наших!", а с другой… Признаться, то из названного, что довелось читать, не производило уже того впечатления, как прочитанные еще в юношеские годы та же "Весна в Сакене", роман "Пока вращается земля…" (из жизни сухумской интеллигенции). Для того же, чтобы суметь так погрузиться совсем в другую эпоху, как это удавалось Флоберу в "Саламбо" или Прусу в "Фараоне", Сенкевичу в "Камо грядеши?", нужен, наверное, особенный дар.
Слава Богу, когда засел за написание этой статьи, у меня оказалось в запасе достаточно времени, чтобы заняться кое-чем из т.н. отложенного чтения. Имею в виду те художественные произведения, до которых в пору активного познания мира так и не дошли руки, а потом суета сует все откладывала запланированное знакомство с ними. И решил не спеша прочесть повесть Георгия Гулиа "Скурча уютная". Но вот незадача: зашел на сайт "Абхазская интернет-библиотека", куда привык в последнее время обращаться, даже если точно помню, что нужное издание в бумажном варианте стоит где-то на книжной полке в моем рабочем кабинете, – а там из произведений Георгия Гулиа почему-то только перечисленные исторические вещи. А где же "Весна в Сакене", "Кама", "Черные гости" (из эпохи Келешбея Чачба), "Каштановый дом" и другое? Выходит, вообще нет пока их электронных версий. Надо будет написать Алексею, администратору сайта, чтобы ликвидировал этот пробел…
Взялся за книгу из своей домашней библиотеки "Георгий Гулиа. Три повести" издания 1979 года, 130 тыс. экземпляров (хорошо зарабатывало тогда издательство "Алашара" на таких невиданных для сего дня тиражах). И с большим удовольствием прочел эту повесть 1963 года, увидевшую свет пятьдесят лет назад, когда ее автору было пятьдесят. Весьма психологически убедительное и тонкое повествование о нескольких неделях отпуска, проведенных московским журналистом-холостяком в прелестном и тихом уголке приморской Абхазии. Как жаль, что я столько времени не читал эту вещь. И как будет жаль, если новые поколения читателей и в Абхазии, и на всем постсоветском пространстве пройдут мимо творческого наследия этого писателя.
В "Скурче уютной", как и в некоторых других произведениях Г. Гулиа того времени, действие которых происходит в Абхазии, повествование ведется от имени русского человека. Возможно, чувствуя себя уже больше москвичом, Георгий Дмитриевич решил, по-видимому, приложить усилия к тому, чтобы его дети Татьяна и Георгий не забывали о своих абхазских корнях. Дочь работает в посольстве Абхазии в России, а раньше много лет работала в постпредставительстве. Сын, 1965 года рождения, учился в середине 80-х в Абхазском госуниверситете, потом, в начале 90-х, мы вместе с ним работали в газете "Республика Абхазия". Сейчас он – один из руководителей российского информагентства "Интерфакс", часто бывает в Абхазии и внимательно следит за событиями в ней.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
Несколькими днями раньше, 14 марта, юбилейный вечер памяти писателя прошел в Сухуме в Доме-музее его отца, основоположника абхазской литературы Дмитрия Иосифовича Гулиа, где жил и сам Георгий Дмитриевич, где он был похоронен у стены дома в 1989 году и где установлена мемориальная доска с его барельефом. Вечер прошел, как обычно в этом доме-музее, в камерной обстановке, и был освещен из СМИ лишь по телевидению. Я обратил внимание, что вспоминавшие в телесюжетах о Георгии Гулиа говорили, прежде всего, о том, что он был сыном своего великого отца, и о том, как он помогал абхазским писателям в бытность свою одним из руководителей московской "Литературной газеты".
А ведь в свое время, отчетливо это помню, скажем, в семидесятые годы прошлого века, среднестатистический всесоюзный читатель (в отличие, конечно, от абхазского) воспринимал дело так, что у широко известного современного писателя Георгия Гулиа был и отец – тоже литератор местного масштаба. Именно так, во всяком случае, видели ситуацию мои достаточно начитанные однокурсники на факультете журналистики.
Попробую высказать свои предположения о том, почему в последние десятилетия произошла эта метаморфоза, почему фигура Георгия Гулиа ушла в тень. Незаслуженно, по моему убеждению, ушла.
Безусловно, сыграла роль дезинтеграция того общего информационно-культурного пространства, с которым мы связываем понятие "советская литература". Имя же Дырмита (так по-абхазски звали Дмитрия Иосифовича) было не только навечно "застолблено" в истории абхазской культуры тем обстоятельством, что он предтеча, что стоял у истоков всего сущего в национальной литературе – намного в большей мере, чем Пушкин в русской. Дело еще и в том – и это не только мое субъективное мнение, – что тексты отца глубже и проникновеннее текстов сына. Нет, тут было бы совсем не к месту употребить расхожую сентенцию, что "природа отдыхает на детях гениев", в случае с Георгием Гулиа она отнюдь не "отдыхала"; гораздо уместнее сказать так: снаряд гениальности во второй раз в ту же воронку не падает. И впрямь, если вспомнить наиболее известные творческие династии, то, скажем, Дюма-сын все же не дотянул до уровня Дюма-отца…
Кстати, поначалу Георгий Дмитриевич вроде бы и не собирался идти по стопам отца. Окончив Закавказский институт инженеров путей сообщения, он работал по специальности, участвовал в строительстве Черноморской железной дороги. Но еще в юности занимался журналистикой, живописью, графикой. В тридцатые годы начал издавать рассказы и повести в местном издательстве.
Мне запомнилось, как в конце семидесятых во время нашей с ним совместной журналистской командировки старейший наш фотокорреспондент Семен Коротков среди своих бесконечных баек поведал мне, как когда-то в первые послевоенные годы Константин Симонов рассказывал ему следующее. На его даче в Агудзере один молодой человек "в кепочке", кажется, партнер его по игре в теннис, решился показать ему свою рукопись. И потом Симонов сказал Короткову: "А ты знаешь, из этого, в кепочке, будет толк". Я обратил внимание, что Георгий Гулиа, а это был именно он, не стал обращаться к редактору журнала "Новый мир" через своего увенчанного уже лаврами отца. Можно предположить, что это была рукопись его первого романа "Весна в Сакене", опубликованного в "Новом мире" в 1948 году и удостоенного вскоре Сталинской премии.
И еще одна догадка. Фазилю Искандеру в том году было 19 лет, он учился в Москве в библиотечном институте. Конечно, его литературными учителями, как он неоднократно впоследствии писал, еще в школьные годы были Пушкин, Шекспир и прочие титаны. Но элементарная логика подсказывает, что он не мог не прочесть пронизанную добрым юмором "Весну в Сакене" и не вдохновиться примером своего земляка.
Фазиль Искандер родился в Сухуме на 16 лет позже Георгия Гулиа (а пережил его уже на 24 года), их родительские дома даже находятся в трех-четырех кварталах друг от друга. Во многом творческая биография Фазиля Абдуловича повторяла судьбу Георгия Дмитриевича. Оба, когда им было уже за тридцать, перебрались на постоянное жительство в Москву, оба, выросшие в многонациональном Сухуме, писали на русском (но Искандер, благодаря, прежде всего, как сказали бы теперь, "языковому погружению" в детстве в жизнь поселка Чегем близ села Джгярда владеет родным абхазским). И всесоюзная читательская аудитория заговорила о Фазиле тоже после публикации его произведения в "Новом мире". Это была искрометная сатирическая повесть "Созвездие козлотура".
Вскоре сверкание таланта Искандера, его роман-эпопея "Сандро из Чегема" затмили литературную славу Георгия Гулиа. Его проза оказалась глубже, стиль утонченнее, юмор изощреннее. Приходилось слышать, в частности, и такую мысль: если все сильнейшие вещи Искандера написаны об Абхазии и абхазах, то есть он как легендарный Антей всегда черпал силы, не отрываясь от земли, которая его вскормила (простите за напыщенность стиля), то Георгий Дмитриевич в своей прозе постепенно отошел от абхазской тематики и увлекся в 60-80-е годы исторической романистикой, отправляясь в своих произведениях в разные страны и эпохи ("Фараон Эхнатон", "Человек из Афин", "Сулла", "Сага о Кари, сыне Гуннара", "Ганнибал, сын Гамилькрара"), написал художественные биографии Александра Блока, Михаила Лермонтова, Омара Хайяма, Рембрандта…
С одной стороны, такой тематический диапазон в творчестве выходца из Абхазии порождал, помнится, у меня как у читателя чувство определенной гордости: "знай наших!", а с другой… Признаться, то из названного, что довелось читать, не производило уже того впечатления, как прочитанные еще в юношеские годы та же "Весна в Сакене", роман "Пока вращается земля…" (из жизни сухумской интеллигенции). Для того же, чтобы суметь так погрузиться совсем в другую эпоху, как это удавалось Флоберу в "Саламбо" или Прусу в "Фараоне", Сенкевичу в "Камо грядеши?", нужен, наверное, особенный дар.
Слава Богу, когда засел за написание этой статьи, у меня оказалось в запасе достаточно времени, чтобы заняться кое-чем из т.н. отложенного чтения. Имею в виду те художественные произведения, до которых в пору активного познания мира так и не дошли руки, а потом суета сует все откладывала запланированное знакомство с ними. И решил не спеша прочесть повесть Георгия Гулиа "Скурча уютная". Но вот незадача: зашел на сайт "Абхазская интернет-библиотека", куда привык в последнее время обращаться, даже если точно помню, что нужное издание в бумажном варианте стоит где-то на книжной полке в моем рабочем кабинете, – а там из произведений Георгия Гулиа почему-то только перечисленные исторические вещи. А где же "Весна в Сакене", "Кама", "Черные гости" (из эпохи Келешбея Чачба), "Каштановый дом" и другое? Выходит, вообще нет пока их электронных версий. Надо будет написать Алексею, администратору сайта, чтобы ликвидировал этот пробел…
Взялся за книгу из своей домашней библиотеки "Георгий Гулиа. Три повести" издания 1979 года, 130 тыс. экземпляров (хорошо зарабатывало тогда издательство "Алашара" на таких невиданных для сего дня тиражах). И с большим удовольствием прочел эту повесть 1963 года, увидевшую свет пятьдесят лет назад, когда ее автору было пятьдесят. Весьма психологически убедительное и тонкое повествование о нескольких неделях отпуска, проведенных московским журналистом-холостяком в прелестном и тихом уголке приморской Абхазии. Как жаль, что я столько времени не читал эту вещь. И как будет жаль, если новые поколения читателей и в Абхазии, и на всем постсоветском пространстве пройдут мимо творческого наследия этого писателя.
В "Скурче уютной", как и в некоторых других произведениях Г. Гулиа того времени, действие которых происходит в Абхазии, повествование ведется от имени русского человека. Возможно, чувствуя себя уже больше москвичом, Георгий Дмитриевич решил, по-видимому, приложить усилия к тому, чтобы его дети Татьяна и Георгий не забывали о своих абхазских корнях. Дочь работает в посольстве Абхазии в России, а раньше много лет работала в постпредставительстве. Сын, 1965 года рождения, учился в середине 80-х в Абхазском госуниверситете, потом, в начале 90-х, мы вместе с ним работали в газете "Республика Абхазия". Сейчас он – один из руководителей российского информагентства "Интерфакс", часто бывает в Абхазии и внимательно следит за событиями в ней.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
