ВАШИНГТОН---14 июня в Иране пройдут президентские выборы. Однако официальная регистрация кандидатов началась уже 7 мая. Менее чем через две недели будут известны имена тех, кто примет участие в предстоящей избирательной гонке. Какое влияние окажет это событие на геополитическую ситуацию на Южном Кавказе? Можно ли ожидать существенных изменений в подходах официального Тегерана к кавказскому направлению внешней политики?
Пост президента не является первым во властной иерархии Исламской Республики. Согласно основному закону Ирана, ее возглавляет рахбар (высший духовный руководитель), являющийся одновременно и верховным главнокомандующим. Роль президента в Иране сродни роли премьер-министра, то есть главы исполнительной власти в европейских странах. Однако за последние восемь лет именно президент Ирана Махмуд Ахмадинежад многократно оказывался центральной публичной фигурой во всех спорах и дискуссиях, возникавших вокруг внешнеполитического курса Исламской Республики.
В июне 2013 года этот политик покидает свой пост. И кто придет ему на смену, со стопроцентной долей вероятности предсказывать сегодня не возьмется никто. Политический процесс в Иране, хотя и не похож на страны западной демократии, отличается высоким уровнем конкуренции. И предыдущие выборы 2009 года с рекордной для Ирана явкой избирателей в 85% и с массовыми выступлениями после подсчета голосов это доказали. Какое же наследство оставляет уходящий президент на кавказском направлении?
На этот вопрос трудно ответить однозначно. С одной стороны, в отличие от Ближнего Востока, Южный Кавказ для Тегерана является менее важным приоритетом. С другой стороны, иранские политики четко и недвусмысленно проявляют интерес к кавказскому направлению. Для Исламской Республики Кавказ важен, прежде всего, как регион, в котором многие ближневосточные сюжеты имеют свое продолжение. К таковым относятся кооперация между Израилем и Азербайджаном, совместный интерес России, США и ЕС к урегулированию армяно-азербайджанского конфликта (Иран граничит не только с двумя признанными республиками Кавказа, но и с непризнанной Нагорно-Карабахской Республикой). Отдельная проблема – это статус Каспия. И Тегеран крайне осторожно относится к попыткам западных партнеров Баку увеличить политическое и экономическое присутствие в этой части Евразии.
За восемь лет пребывания у власти Ахмадинежада отношения между Тегераном и Баку неоднократно проходили периоды потепления и охлаждения. Особенно памятными в этом ряду стали, пожалуй, прошлогодние "шпионские истории". Для Ирана наращивание стратегического партнерства Азербайджана с США и Израилем – серьезный вызов. Однако иранские политики понимают и нежелание самого Баку быть втянутым в гипотетическую операцию против мощного соседа, а также многочисленные внутриполитические ограничения для сотрудничества прикаспийской республики с еврейским государством.
При Ахмадинежаде Тегеран недвусмысленно встал в оппозицию "обновленным Мадридским принципам" нагорно-карабахского урегулирования после того, как основные тезисы этого миротворческого проекта были обнародованы. Размещение международных миротворческих сил рассматривается в Иране как очередной шаг к интернационализации региона, в котором, по мнению иранских политиков, ключевое слово должно быть за республиками Кавказа и тремя соседними странами, бывшими в свое время имперскими державами. Это сам Иран, Турция и Россия. При этом в Тегеране, в отличие от Вашингтона, боятся не сильной, а слабой России, которая не может на равных конкурировать с Западом.
Однако при всей демонстрации жесткой линии Ахмадинежад, как и его предшественники, сохранил на кавказском направлении сочетание жесткой антизападной и антиизраильской риторики с прагматикой. В особенности это проявилось в отношениях с Грузией. В 2010 году обе страны пошли на облегчение визового режима и расширение двусторонних контактов в целом. И это при том, что большего поборника сотрудничества с НАТО и с США, чем президент Михаил Саакашвили, на Кавказе пока что не нашлось.
Преемник уходящего президента, как бы ни звучала его фамилия, скорее всего, сохранит это сочетание гибкости и "защиты революционных идеалов". В этом плане у иранских политиков есть определенный консенсус. Однако главный вопрос – это соотношение между первым и вторым. И в случае снижения градуса напряженности в отношениях Ирана с США и их партнерами есть возможность того, что Южный Кавказ не станет ареной, на которую будут перенесены имеющиеся сегодня ближневосточные противоречия и конфликты. Предыдущий опыт показал, что в Тегеране предпочитают статус-кво на кавказском направлении. Конечно же, если не видят здесь продолжения ближневосточных сценариев.
Пост президента не является первым во властной иерархии Исламской Республики. Согласно основному закону Ирана, ее возглавляет рахбар (высший духовный руководитель), являющийся одновременно и верховным главнокомандующим. Роль президента в Иране сродни роли премьер-министра, то есть главы исполнительной власти в европейских странах. Однако за последние восемь лет именно президент Ирана Махмуд Ахмадинежад многократно оказывался центральной публичной фигурой во всех спорах и дискуссиях, возникавших вокруг внешнеполитического курса Исламской Республики.
В июне 2013 года этот политик покидает свой пост. И кто придет ему на смену, со стопроцентной долей вероятности предсказывать сегодня не возьмется никто. Политический процесс в Иране, хотя и не похож на страны западной демократии, отличается высоким уровнем конкуренции. И предыдущие выборы 2009 года с рекордной для Ирана явкой избирателей в 85% и с массовыми выступлениями после подсчета голосов это доказали. Какое же наследство оставляет уходящий президент на кавказском направлении?
На этот вопрос трудно ответить однозначно. С одной стороны, в отличие от Ближнего Востока, Южный Кавказ для Тегерана является менее важным приоритетом. С другой стороны, иранские политики четко и недвусмысленно проявляют интерес к кавказскому направлению. Для Исламской Республики Кавказ важен, прежде всего, как регион, в котором многие ближневосточные сюжеты имеют свое продолжение. К таковым относятся кооперация между Израилем и Азербайджаном, совместный интерес России, США и ЕС к урегулированию армяно-азербайджанского конфликта (Иран граничит не только с двумя признанными республиками Кавказа, но и с непризнанной Нагорно-Карабахской Республикой). Отдельная проблема – это статус Каспия. И Тегеран крайне осторожно относится к попыткам западных партнеров Баку увеличить политическое и экономическое присутствие в этой части Евразии.
За восемь лет пребывания у власти Ахмадинежада отношения между Тегераном и Баку неоднократно проходили периоды потепления и охлаждения. Особенно памятными в этом ряду стали, пожалуй, прошлогодние "шпионские истории". Для Ирана наращивание стратегического партнерства Азербайджана с США и Израилем – серьезный вызов. Однако иранские политики понимают и нежелание самого Баку быть втянутым в гипотетическую операцию против мощного соседа, а также многочисленные внутриполитические ограничения для сотрудничества прикаспийской республики с еврейским государством.
При Ахмадинежаде Тегеран недвусмысленно встал в оппозицию "обновленным Мадридским принципам" нагорно-карабахского урегулирования после того, как основные тезисы этого миротворческого проекта были обнародованы. Размещение международных миротворческих сил рассматривается в Иране как очередной шаг к интернационализации региона, в котором, по мнению иранских политиков, ключевое слово должно быть за республиками Кавказа и тремя соседними странами, бывшими в свое время имперскими державами. Это сам Иран, Турция и Россия. При этом в Тегеране, в отличие от Вашингтона, боятся не сильной, а слабой России, которая не может на равных конкурировать с Западом.
Однако при всей демонстрации жесткой линии Ахмадинежад, как и его предшественники, сохранил на кавказском направлении сочетание жесткой антизападной и антиизраильской риторики с прагматикой. В особенности это проявилось в отношениях с Грузией. В 2010 году обе страны пошли на облегчение визового режима и расширение двусторонних контактов в целом. И это при том, что большего поборника сотрудничества с НАТО и с США, чем президент Михаил Саакашвили, на Кавказе пока что не нашлось.
Преемник уходящего президента, как бы ни звучала его фамилия, скорее всего, сохранит это сочетание гибкости и "защиты революционных идеалов". В этом плане у иранских политиков есть определенный консенсус. Однако главный вопрос – это соотношение между первым и вторым. И в случае снижения градуса напряженности в отношениях Ирана с США и их партнерами есть возможность того, что Южный Кавказ не станет ареной, на которую будут перенесены имеющиеся сегодня ближневосточные противоречия и конфликты. Предыдущий опыт показал, что в Тегеране предпочитают статус-кво на кавказском направлении. Конечно же, если не видят здесь продолжения ближневосточных сценариев.
