На этой неделе прозвучало немало противоречивых заявлений по поводу визита прокурора Международного уголовного суда Фату Бенсуда в Грузию и перспектив расследования Гаагским судом событий августа 2008 года. Практически все стороны заявляли о своей готовности к сотрудничеству, намерении доказать собственную правоту, но в то же время высказали опасения, что суд политически мотивирован и не стоит рассчитывать на объективное разбирательство.
Юридический советник правозащитного центра «Мемориал» Кирилл Коротеев объясняет, в чем отличие Международного уголовного суда от других:
«Международный уголовный суд, в отлитие, допустим, от Международного суда ООН или Европейского суда по правам человека, не оценивает соответствие международному праву каких-то действий и операций. Он устанавливает вопросы виновности конкретных отдельных лиц в преступлениях, которые подпадают под его юрисдикцию, – военных преступлениях и преступлениях против человечности. Например, тот или иной человек с именем, фамилией совершал с 8 по 12 августа 2008 года преступление, подпадающее под юрисдикцию суда, или не совершал?»
Иными словами, никакой политики – речь идет о расследовании уголовных преступлений. Впрочем, российский политолог Сергей Маркедонов не верит, что в условиях жесткой политической конфронтации или этнополитического конфликта возможна чистая юриспруденция. Чисто правовое решение не может описать всю реальность того, что происходило на этой земле, считает политолог. Уголовное дело будет рассматривать события нескольких дней 2008 года, но ведь конфликт начался задолго до этого, еще в конце восьмидесятых годов прошлого века. Была сложная динамика противостояния. Сергей Маркедонов убежден, что найдутся интересанты, которые на основе заключений уголовного суда будут делать политические выводы, например, об эксклюзивной ответственности России за этот конфликт:
«Честно говоря, я, как минимум, осторожно, как максимум, скептически отношусь к неким претензиям на правовые заключения в сложном конфликте, где речь идет о таких вещах, как идентичность, строительство государства, концепция национального строительства. Это не чисто уголовные, а политические мотивы, что сразу превращает формально-правовые методы в политические. Ну, нельзя при рассмотрении таких конфликтов изображать чистую юриспруденцию: было это уже на Балканах, было в других случаях – не получается. Уж если даже к Нюрнбергскому процессу есть масса претензий с правовой точки зрения, то чего уж об этих говорить? У нас, к сожалению, в увлечении идеей правового государства все как-то забыли, что жизнь к праву не сводится. Право – важный элемент жизни и общественных процессов, но далеко не единственный».
Кирилл Коротеев напоминает, что именно по политическим соображениям в свое время активно сотрудничала с судом и Россия, предоставляя материалы против грузинских военных. Аналогичная мотивация к сотрудничеству и у Грузии.
Но как только встанет вопрос о том, что каждому из государств нужно будет передать суду конкретных обвиняемых, или как только они будут арестованы на территории третьих стран по ордерам международного суда, это сотрудничество закончится. И тогда мы услышим еще много заявлений обеих сторон о том, что суд расследует не так и не там, говорит Кирилл Коротеев:
«В интересах государств в этом случае будет дискредитировать суд, чтобы из этого ничего не вышло. Чтобы показать, что за пределами африканских государств, на которые можно давить, у суда ничего не получится. Чтобы показать, что нельзя судить граждан государств – членов Совета безопасности ООН. Это будет значить, что вот есть такой суд, который что-то расследует, но ничего не может добиться – ни выдачи обвиняемых, ни приговора против них. Тогда зачем вообще нужен такой бессмысленный, никчемный суд? Это будет провал для правосудия всего мира, но государства получат то, что их граждане не будут осуждены».
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
