«Борьба за независимость продолжается, как и борьба за свободу», - сказал президент Грузии на торжествах в честь Дня советской оккупации, и никто не почувствовал неловкости и не заподозрил неладное.
Дело ведь тут не просто в обычной путанице между целью и средством. Сама по себе независимость – ни то, ни другое. Она – инстинкт, который не бывает хорошим или плохим. Инстинкт самосохранения может стать как прологом к подвигу чудесного выживания, так и примером ужасающего предательства. Независимость – почти всегда травма, как и положено инстинкту, который выглядит угасшим и утраченным, но бродит внутри и при соответствующей химии окружающей среды эволюционирует, чтобы в нужный момент все поняли и осознали, что независимость – никакой не инстинкт, а великая цель и мечта, которая никогда и не угасала.
Лучшая независимость – та, которой еще нет, но вот-вот случится. Лучшее в независимости – если, конечно, не считать того, что с ее помощью можно совершить, – это романтическая борьба за нее с каталонскими маршами миллионов, с Вацлавской площадью, с балтийскими живыми цепями, от Калининграда до финской границы. Иногда с саперными лопатками и войной, которые становятся эпосом, новейшей историей и Днем поминовения, и Площадью Героев. Шанс, к которому можно будет приступить наутро, ослепителен, потому что история только таким счастливчикам дарит возможность начать все с чистого листа, без утраченной доли в богатствах былой метрополии, но и без ее отягощений и, главное, с невиданным вдохновением. Единство еще не противоречит свободе, свобода и независимость, после которых восклицательный знак, еще синонимы, это только завтра, когда станет ясно, что праздник затягивается, может обнаружиться: что-нибудь одно.
Впрочем, некоторым и назавтра везет, они не успевают запутаться, потому что появляются дела поважнее, ради которых, собственно, независимость и затевалась. Эти везунчики где-нибудь в Балтии или Восточной Европе даже не заметят, как независимость наутро после салютов в честь сбывшейся мечты теряет самоценность и становится историей без ненужных подробностей вроде какой-нибудь Грюнвальдской битвы.
А те, кому не везет или везет меньше, и спустя двадцать пять лет после обретения независимости продолжают за нее бороться, совершенно упуская из виду тот факт, что независимость – продукт крайне скоропортящийся. Как любой полуфабрикат. «Независимость – это герб, флаг и так далее, – заметил как-то один мудрый абхазский музыкант. – А дальше что? Я скажу, что дальше – симфонический оркестр…» Если с симфоническим оркестром и всем остальным не успеть сразу после гимна, послезавтра будет поздно, потому что средство успеет не только подменить цель, но и полностью оправдать отсутствие этой цели или ее бессмысленность.
Независимость, которая осталась вещью в себе, превращается в идею, овладевающую массами, и символ веры. А это всегда сомнительная история, когда идеей объявляют инстинкт. Иногда, конечно, бывает полезен и даже необходим короткий, как вспышка, исторический обман – чтобы, скажем, граждане пережили шок реформы. Независимость как упоение бегством, пусть и не без перегибов, – ключи к успехам Восточной Европы и Балтии, где про эти перегибы помнят сегодня только самые убежденные, а к чуду изменившейся реальности привыкли так же быстро, как к рутине независимости, инстинкт которой счастливо утолен.
В противном случае независимость все в том же неизменном виде полуфабриката становится заменой всему, ради чего достигалась. В том числе, кстати, и свободе.
Затянувшийся процесс делает невозможной развязку, одной из необходимых форм которой является примирение с бывшей метрополией, а заодно и со всем миром. Затянувшаяся независимость – это история повсеместного и всеобъемлющего оборонного заказа на все устройство жизни, в которой вокруг враги и друзей не выбирают. Не выбирают то, чему приходится присягать, и то, что становится формулой единства. Там, где независимость – история, сомневающийся в ее сакральности – чудак, хипстер или постмодернист. Там, где она затянулась, сомнение приравнивается к предательству, но предателей нет, и не потому, что страшно, а потому, что инстинкт, побыв идеей, снова становится инстинктом, таков круг и такая вот свобода.
Независимость теряет свой смысл при любой развязке, в этом ее предназначение. При хорошей – она растворяется в тех изменениях, которые случились благодаря ей, и ей посвящают дни и улицы, без прикладной необходимости. При плохой – ничего не меняется, во всяком случае, к лучшему, но к этой неизменности добавляется независимость, которую надо защищать, не задавая себе лишних вопросов про какую-нибудь совместную с кем-то оборону, чьи-то указания, с кем дружить, а кому не подавать руки, потому что все становится общим, в том числе и враги, и кроме независимости и ее врагов больше нет в мире ничего сущего, в том числе и сказки, потому что независимость уже есть, и всегда можно поехать в Сочи. Или Владикавказ. Или даже в Крым.
Грузия, впрочем, между двумя полюсами-развязками нашла место многим на зависть. Но иногда, даже спустя двадцать пять лет, тоже очень хочется снова бороться, во имя единства не уточняя, конечно, с кем именно и конкретно за что. Грузия уже может себе это позволить – на призыв к борьбе все равно никто особого внимания уже не обратил.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
