В марте прошлого года я выступил на «Эхе Кавказа» с полемической публикацией «Абаза» – политический заказ?» Мое недоумение вызвала тогда прочитанная чуть ранее на сайте Черкесского культурного центра в Тбилиси статья ученого и общественного деятеля из Нальчика Руслана Кеша «Термин «абаза» и его употребление в черкесском и абхазском языках».
Исходя из того, утверждал он, что существующее в черкесском языке слово «абаза», с ударением на втором слоге, обозначает западно-черкесские субэтнические группы, а в абхазском оно появилось лишь недавно, причем в искаженной форме, с ударением на последнем слоге, распространение слова «абаза» «несет характер политического заказа, что напрямую связано с политическим проектом – конструированием нового «суперэтноса Абаза», в который, по задумке идеологов, должны войти абхазы, абазины, желательно убыхи, а также те из черкесов, кого путем многолетней пропаганды удастся оторвать от черкесской идентификации в среде диаспоры».
Я на это ответил, что слово «абаза», с ударением на последнем слоге, действительно распространилось в Абхазии лет двадцать пять назад, и не только в абхазском, но и в русском языке – языке межнационального общения в республике. Произошло это после падения железного занавеса, когда исчезли прежние препятствия для контактов и общения с абхазо-абазинской диаспорой в Турецкой Республике и других странах – потомками махаджиров XIX века, когда в Абхазии появились первые репатрианты оттуда. Ибо именно так называются в странах проживания потомки абхазских и абазинских махаджиров, причем численно представителей этой диаспоры там много больше, чем абхазов и особенно абазин на своей родине. А еще «абаза» – с ударением на втором слоге – это самоназвание абазин. Но ударение переместилось на последний слог отнюдь не в современной Абхазии, а гораздо раньше в странах проживания абхазо-абазинской диаспоры, что лишний раз подтвердили мне год назад репатрианты из Турции, живущие сейчас в Сухуме. А в Египте, кстати, существует многочисленная фамилия «Абаза», хотя ее носители уже утеряли свою национальную идентичность.
Ну, а главное – о каком и чьем «политическом заказе» тут может идти речь, когда слово это стало появляться и внедряться в общественную жизнь стихийно. Я был не только свидетелем, но и участником этого процесса – когда учел единодушное пожелание массы читателей-абазин в Черкесске и остановился именно на этом названии созданного в 1994 году и возглавленного мной журнала Международной абхазо-абазинской ассоциации.
После выхода моей прошлогодней публикации Руслан Кеш отреагировал таким встреченным мной в интернете комментарием: ну вот, мол, его оппонент признает же, что термин «абаза» появился в Абхазии сравнительно недавно, около четверти века назад! Однако разве данный факт кто-то собирался оспаривать? Только причем тут пресловутый политический заказ? Разве следуя какому-то циркуляру сухумец Виктор Джения, одним из самых первых в конце 80-х – начале 90-х годов наладивший бизнес-контакты с Турцией, взял тогда псевдоним «Виктор Абаза», именно на этом слове остановились в 1993-м создатели детского танцевального ансамбля, а в 2007-м – телеканала?
Причем уже после выхода той публикации я вспомнил еще один аргумент: а как же хорошо известные термины «абазги» и «Абхазгия»? Ведь именно столица Абазгии Анакопия (нынешний Новый Афон) отразила в восьмом веке арабское нашествие, именно абазги стали ядром создания в конце первого тысячелетия мощного Абхазского царства, а вместе с апсилами – современного абхазского этноса? Разве не логично сказать, что «абаза» – это производное от слова «абазги»? И таким образом слово «абаза» в конце двадцатого века не появилось впервые, а вернулось в обиход жителей Абхазии!
Всего один абзац в конце своей прошлогодней публикации я посвятил теме, которая заняла основную часть пространной статьи Руслана Кеша – его полемике с известными абхазскими историками, которые, считает он, неправильно истолковали слова Теофила Лапинского, Джеймса Белла и других, в XIX веке употреблявших термин «абаза» применительно не к абхазоязычным, а к западно-адыгским племенам. Написал я тогда коротко:
«Не берусь судить, уже хотя бы потому, что я не историк. А также потому, что ни у кого из нас нет машины времени, чтобы отправиться в позапрошлый век и заняться там «журналистским расследованием» этого вопроса».
Но вот тут я ошибся: в том смысле, что совсем не обязательно для выяснения таких вопросов отправляться в прошлое на машине времени, ибо сохранились, к счастью, первоисточники.
И вот недавно мне стало известно, что благодаря помощи польских коллег у абхазских историков сейчас имеется ксерокопия публикации Теофила Лапинского в №180 (1878 год) выходившей в Кракове «Газеты Народовой», которая потом входила в его книги. Теофил Лапинский, польский офицер и публицист, посвятил свою жизнь борьбе против Российской империи, в частности, воевал против нее и на Кавказе, был знаком с Герценом, Марксом, был соратником Кошута. В не раз переиздававшейся в последние годы «Истории Абхазии» известных абхазских историков Олега Бгажба и Станислава Лакоба приводится отрывок из этой публикации, где Лапинский вспоминает, как в конце 1862 года он во главе абхазо-адыгской делегации прибыл в Лондон и как делегацию принял премьер-министр Англии лорд Пальмерстон, но отказал в помощи. Именно эта цитата и стала объектом критики Руслана Кеша, ибо он почему-то убежден, что Лапинский писал про «абаза», то есть на черкесском – про западно-черкесские субэтнические группы.
На днях я встретился с молодым историком с польскими корнями Николаем Медвенским, который предоставил мне ксерокопию публикации в «Газете Народовой» и распечатку ее перевода на русский. Несколько слов о моем собеседнике. В этом месяце Николаю Игоревичу исполнится 35 лет. Он учился в сухумской третьей школе, на историко-педагогическом факультете Вроцлавского университета в Польше, с 2010 года – младший научный сотрудник Абхазского института им. Д.И. Гулиа АНА. Автор 20 научных работ.
Когда я попросил его прочесть соответствующий отрывок из Лапинского на польском языке, Николай откликнулся:
«По-польски? Конечно же. (Читает на польском). Когда речь идет о черкесах, Теофил Лапинский называет их по-польски черкесами. К примеру, следующее предложение. (Читает на польском)».
А теперь прочту русский перевод:
«Никогда не забуду ответа лорда Пальмерстона, когда, вручая мой отпечатанный меморандум, я упомянул народ, абхазов, – последний, кто на Кавказе еще сопротивляется москалям, будет в состоянии защищаться максимум еще три года, а потом массово эмигрирует в Турцию, особенно когда это фатальное переселение народов, начатое крымскими татарами, в одинаковой степени поддерживается Турцией, которая в слепоте своей не видит его опасных последствий, так и Москвой, избавляющейся от самых опасных элементов».
Это несколько отличается от цитаты, которая приведена в «Истории Абхазии», но по сути это то же самое. Смотрю на лежащую сейчас передо мной ксерокопию газетной вырезки, где Медвенский выделил желтым фломастером два слова: «Сzerkiesov» и «Abhasov». Очевидно, что Лапинский писал и о тех, и о других, вовсе не путая одних с другими. Надо также вспомнить, что первая волна махаджирства из 15 тысяч человек была в Абхазии еще в 1810 году...
Повторю уже высказанную мною мысль: Руслан Кеш не раз декларировал свою ориентацию на Тбилиси; и это его право, его выбор. В каждом народе есть люди, которые предпочитают ориентироваться на те или иные соседние этносы, симпатизировать им. Но зачем при этом постоянно и усиленно пытаться вбить клин (и сделать это своим кредо) между народами, которые связывает не только географическая, но и языковая, генетическая близость, пытаться противопоставить их друг другу?
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
