ВЗГЛЯД ИЗ ВАШИНГТОНА---Гибель бывшего полковника российской армии Юрия Буданова вновь напомнила обществу о чеченской войне. Насколько было оправдано массированное применение армии в Чечне? И какова цена усмирения мятежной республики? О «факторе Буданова» в российской политике на Кавказе - политолог Сергей Маркедонов.
Юрий Буданов не был ни известным политиком, ни общественным деятелем. Однако в последние десять лет его имя по степени цитируемости в СМИ было одним из самых упоминаемых. При этом разброс мнений и оценок этой личности был чрезвычайно широк. Если принять во внимание те события, в которые в 90-х - начале 2000-х годов был вовлечен Юрий Буданов, такой повышенный интерес российского общества к нему нетрудно объяснить. Он был не просто рядовым участником военных действий. И даже не одним из известных командиров танкового полка. В 2003 году он был осужден по обвинению в убийстве чеченской девушки, лишен воинского звания и наград.
Для кого-то все это время Буданов был символом военных преступлений государства в Чечне, а для кого-то - символом российской армии, защитником Отечества. Между тем оба эти образа не давали понимания человеческой и политической трагедии современной России. Не будучи профессиональным юристом, не хотелось бы строить версии по поводу того, кому было выгодно его убивать. Может статься, что эта смерть могла быть одинаково выгодна людям, имеющим диаметрально противоположные интересы в «кавказской игре». Для политического аналитика важно понять, какие социально значимые проблемы уход Буданова «высветил».
Июньский инцидент снова во всю мощь показал, что жизнь по закону до сих пор остается недостижимой мечтой для Российского государства и общества. Сейчас не хотелось бы выступать в роли адвоката бывшего полковника (кстати говоря, воинское звание при жизни ему никто не вернул, так как реабилитации не было). Однако нельзя не заметить, что подобные его действия в экстремальных условиях стали возможны из-за того, что государство, пославшее его на войну, не удосужилось определить правовые рамки использования армии для решения внутриполитических проблем. Режим контртеррористической операции в Чечне был введен в сентябре 1999 года. А правовое содержание этого самого режима появилось «задним числом» только в марте 2006 года в нескольких статьях федерального закона «О противодействии терроризму». Там же были две статьи относительно использования армии для борьбы с терроризмом внутри страны и за ее пределами. В Указе же 1999 года вообще ничего не говорилось про танки, пушки, самолеты и установки «Град». Получается, что шесть с половиной лет рядовые и сержанты, полковники и майоры действовали в правовом вакууме. То же государство не смогло провести четкую грань между мирными обывателями и боевиками. Ни с точки зрения практики, ни с точки зрения идеологии. А отвечать за этот, с позволения сказать, бардак отправился Буданов. Но уж если государство решило сделать ответственным именно его, то зачем, спрашивается, проводы с воинскими почестями? Или армия в России уже стала частным похоронным ведомством?
Между тем дело Буданова и в 2003 году, и сегодня работало не на консолидацию и примирение расколотого общества, а на углубление трещин в нем. Спору нет, выявление виновных в бессудных казнях, расстрелах и похищениях людей в Чечне (впрочем, и в других республиках) необходимо. И оно, наверное, было бы принято всем российским обществом, если бы не некоторые «но». Не тот режим преференций, который получила Чечня при отце и сыне Кадыровых. Не бразильский футбол за казенный счет и не трудоустройство вчерашних сепаратистов опять же за счет российского налогоплательщика. Вместо покаяния за ошибки прошлого и примирение после фактической гражданской войны, власть избрала политическую целесообразность как меру всех вещей. В результате подорвано доверие и к армии как к важнейшему государственному институту, и к необходимости адресного подхода к Чечне (что отнюдь не равнозначно преференциям республиканской бюрократии). И на этом фоне создается основа для укрепления мифа о «загубленном витязе» и «рыцаре без страха и упрека», коим бывший полковник не был. Но то, что он (равно, как и другие персонажи, причастные к делу) ушел в мир иной посредством самосуда и с помощью киллера, стало еще одним вызовом для государства. Получается, что оно не сохраняет свою монополию на суд и наказание.
В итоге мы видим растерянность. И сохранение хорошей мины при плохой игре. В комментариях чиновников и людей, близких к власти, чувствовалась даже какая-то почти детская радость от того, что уход Буданова не сопровождался массовыми выступлениями националистов и погромами. В их глазах читалось: «Пронесло». Возможно, от каких-то инцидентов «здесь и сейчас» действительно пронесло. Но проблема этнического раскола между российскими гражданами никуда не исчезла. И в этом процессе у одной из сторон появился свой «мученик» (как раньше появлялись «мученики» в результате «точечных ликвидаций»). И до тех пор, пока государство в России не станет внятным, адекватным, понятным самому себе и собственным гражданам, так и будем жить ощущением очередного «проноса».
Юрий Буданов не был ни известным политиком, ни общественным деятелем. Однако в последние десять лет его имя по степени цитируемости в СМИ было одним из самых упоминаемых. При этом разброс мнений и оценок этой личности был чрезвычайно широк. Если принять во внимание те события, в которые в 90-х - начале 2000-х годов был вовлечен Юрий Буданов, такой повышенный интерес российского общества к нему нетрудно объяснить. Он был не просто рядовым участником военных действий. И даже не одним из известных командиров танкового полка. В 2003 году он был осужден по обвинению в убийстве чеченской девушки, лишен воинского звания и наград.
Для кого-то все это время Буданов был символом военных преступлений государства в Чечне, а для кого-то - символом российской армии, защитником Отечества. Между тем оба эти образа не давали понимания человеческой и политической трагедии современной России. Не будучи профессиональным юристом, не хотелось бы строить версии по поводу того, кому было выгодно его убивать. Может статься, что эта смерть могла быть одинаково выгодна людям, имеющим диаметрально противоположные интересы в «кавказской игре». Для политического аналитика важно понять, какие социально значимые проблемы уход Буданова «высветил».
Слушать
Июньский инцидент снова во всю мощь показал, что жизнь по закону до сих пор остается недостижимой мечтой для Российского государства и общества. Сейчас не хотелось бы выступать в роли адвоката бывшего полковника (кстати говоря, воинское звание при жизни ему никто не вернул, так как реабилитации не было). Однако нельзя не заметить, что подобные его действия в экстремальных условиях стали возможны из-за того, что государство, пославшее его на войну, не удосужилось определить правовые рамки использования армии для решения внутриполитических проблем. Режим контртеррористической операции в Чечне был введен в сентябре 1999 года. А правовое содержание этого самого режима появилось «задним числом» только в марте 2006 года в нескольких статьях федерального закона «О противодействии терроризму». Там же были две статьи относительно использования армии для борьбы с терроризмом внутри страны и за ее пределами. В Указе же 1999 года вообще ничего не говорилось про танки, пушки, самолеты и установки «Град». Получается, что шесть с половиной лет рядовые и сержанты, полковники и майоры действовали в правовом вакууме. То же государство не смогло провести четкую грань между мирными обывателями и боевиками. Ни с точки зрения практики, ни с точки зрения идеологии. А отвечать за этот, с позволения сказать, бардак отправился Буданов. Но уж если государство решило сделать ответственным именно его, то зачем, спрашивается, проводы с воинскими почестями? Или армия в России уже стала частным похоронным ведомством?
Между тем дело Буданова и в 2003 году, и сегодня работало не на консолидацию и примирение расколотого общества, а на углубление трещин в нем. Спору нет, выявление виновных в бессудных казнях, расстрелах и похищениях людей в Чечне (впрочем, и в других республиках) необходимо. И оно, наверное, было бы принято всем российским обществом, если бы не некоторые «но». Не тот режим преференций, который получила Чечня при отце и сыне Кадыровых. Не бразильский футбол за казенный счет и не трудоустройство вчерашних сепаратистов опять же за счет российского налогоплательщика. Вместо покаяния за ошибки прошлого и примирение после фактической гражданской войны, власть избрала политическую целесообразность как меру всех вещей. В результате подорвано доверие и к армии как к важнейшему государственному институту, и к необходимости адресного подхода к Чечне (что отнюдь не равнозначно преференциям республиканской бюрократии). И на этом фоне создается основа для укрепления мифа о «загубленном витязе» и «рыцаре без страха и упрека», коим бывший полковник не был. Но то, что он (равно, как и другие персонажи, причастные к делу) ушел в мир иной посредством самосуда и с помощью киллера, стало еще одним вызовом для государства. Получается, что оно не сохраняет свою монополию на суд и наказание.
В итоге мы видим растерянность. И сохранение хорошей мины при плохой игре. В комментариях чиновников и людей, близких к власти, чувствовалась даже какая-то почти детская радость от того, что уход Буданова не сопровождался массовыми выступлениями националистов и погромами. В их глазах читалось: «Пронесло». Возможно, от каких-то инцидентов «здесь и сейчас» действительно пронесло. Но проблема этнического раскола между российскими гражданами никуда не исчезла. И в этом процессе у одной из сторон появился свой «мученик» (как раньше появлялись «мученики» в результате «точечных ликвидаций»). И до тех пор, пока государство в России не станет внятным, адекватным, понятным самому себе и собственным гражданам, так и будем жить ощущением очередного «проноса».
