Фотограф Йозеф Коуделка – о своей книге "Вторжение-68" и о своей Праге 68-го

В Московском центре фотографии братьев Люмьер открылась выставка "Вторжение-68", это репортажи о советском военном вторжении в Прагу в августе 1968 года. За эти фото, тайно вывезенные в США, их автор Йозеф Коуделка анонимно получил в 1969 году золотую медаль Роберта Капы.

Выставка "Вторжение" многократно показывалась в Европе и считается лучшей серией об августе-68 в Праге, альбом "Вторжение" издан на 14 языках. Йозеф Коуделка - автор знаменитого агентства "Magnum", один из самых известных европейских фотографов, в последние годы занимается экологическими и этническими проблемами стран Центральной Европы.

Накануне открытия выставки "Вторжение" Йозеф Коуделка дал интервью Радио Свобода.

- На фотографиях из цикла "Вторжение-68" мы видим лица людей очень близко. Лица пражан, которые возмущены происходящим, это очень эмоциональные фотографии. И лица советских солдат, которые выражают разные чувства. Вам удалось подойти к ним гораздо ближе, чем подошли другие фотографы. Как вам это удалось?

- В то время фотографировать - это было самое простое. Куда бы вы ни посмотрели - всюду что-то происходило. Нужно было только повернуться и щелкнуть. У меня есть две фотографии. Одна – известная, где человек рвет на себе рубашку, на другой - два молодых парня с флагом. Между одним и другим снимком прошло 30 секунд, в крайнем случае, две минуты. Все время что-то происходило. Достаточно было реагировать.



Говорят, что фотограф - свидетель неких событий. Я был, скорее, не свидетелем, а участником, действующим лицом. Это была моя страна, это была моя проблема, и эти солдаты были практически моими ровесниками, я с ними мог говорить, я в то время говорил по-русски. Это было огромное счастье, что меня кто-то разбудил ночью и что я успел куда-то попасть раньше, чем другие, раньше, чем приехали русские. Счастье, что понимал ситуацию в этой стране, что меня люди знали и люди мне помогали. А потом наступил момент, когда я не ведал, не знал, что я делаю. Я знал только одно - что важно фотографировать.

Я фотографии эти делал не для того, чтобы публиковать. Я их делал только для себя. Опубликовали эти фотографии случайно. Я никогда не был репортером, не работал для газет и журналов. Я только реагировал на то, что происходило. А происходило нечто исключительное, проявившее в нас то, о чем мы сами не знали. Мы себя не контролировали. Не только я, но и большинство людей, которые были на улице.

- А вы помните, о чем вы спрашивали этих советских солдат? О чем вы могли говорить вообще? Или вы просто ругались?

- Ситуация развивалась очень быстро. Большинство солдат не знали, где они были. Они были удивлены тем, что мы говорим с ними по-русски, потому что многие думали, что они в Германии. У них были инструкции, что там вооруженная контрреволюция. И тут они сталкиваются с толпой людей, которые им говорят: "Почему вы здесь? Мы вас не звали". И они видят, что ни у кого из этих людей нет никакого оружия.

Для людей, которые придут на эту выставку, будет важно понять, что там нет никакой ненависти к русским. Я так реагировал: для меня это была такая большая жалость и большая скорбь. Эти солдаты были со мной почти одного возраста. Они не хотели там быть. Моя трагедия была такой же, как их трагедия. Я родился в стране, где система была такой же, как в их стране. Со мной могло случиться то же самое, что с ними: меня разбудят, посадят в самолет, дадут оружие - и я могу оказаться в Варшаве, в Будапеште, где угодно.

Я с ними говорил о том же, о чем говорили все остальные: "Зачем вы здесь? Что вы тут делаете? У нас проблем нет. Но если проблемы будут, мы как-нибудь сами разберемся". И я с некоторыми из них подружился. Если перед вами стоит парень, такой же, как вы сами, ясно, что вы друг друга поймете. Я с удовольствием их позвал бы выпить пива.

Там была один эпизод, совершенно абсурдный. Я был на улице, и вдруг едет русский танк, а там - мои эти русские приятели. Они мне машут, приветствуют. Если бы люди меня не знали, они бы меня прибили, они бы думали, что я кагэбэшник.

Я ничего не ждал от этой выставки, но я очень рад, что она состоится, что я до нее дожил. И я был бы рад, если бы туда пришли молодые люди, чтобы они посмотрели в лицо этим солдатам, потому что это, вероятно, их отцы. Они должны осознать, что они уже никогда не захотят быть в их положении.

Книга "Вторжение", которая издана и по-русски, была опубликована в 11 странах. Я все время спрашиваю: почему? Эти события - уже история, и далеко не для всех, кто покупает эту книжку, их история. Потому что это история России и Чехословакии. Я не ожидаю, что моя выставка как-то повлияет на российскую общественность. Что может быть важного в событиях 40-летней давности для людей в современной России? У вас есть гораздо более серьезные проблемы, и у вас была масса других приключений в других странах после этого, и еще будет. У нас - иначе. Мы - маленькая страна. Нас били всю нашу историю. Мы привыкли сгибаться. Мы в нашей истории много раз не были отважны. Но вот в ту неделю мы вели себя исключительно. И поэтому я думаю, эту неделю наши народы - чехи и словаки - не должны забыть. А еще мы не должны забыть, что были снова оккупированы после немецкой оккупации, и что мы должны сделать все, чтобы нас не оккупировали еще раз.

Я, когда ездил по Советскому Союзу, встретил ряд бывших советских солдат, которые тогда были в Чехии. Всегда, когда я приезжал в какую-нибудь маленькую деревню в Армении, в Азербайджане или здесь, в России, находился кто-нибудь, кто говорил: "У нас здесь есть один человек, который был в Чехословакии", - и звал его. В общем, мы встречаемся, пьем водку, я его спрашиваю: "Ну и - когда и как ты был в Чехословакии?" А он отвечал: "Мы вас в 1968 году пришли освободить". Все так говорили, за исключением одного человека. В Магнитогорске подбежал он ко мне, обнял и говорит: "Я оккупант, но я никого не застрелил".