ТБИЛИСИ---Легко ли быть Учителем, Вождем и Рулевым? Так ли страшен культ личности Саакашвили, как его малюют оппозиционные импрессионисты?
В школах и детских садах все чаще можно заметить портрет президента. А также услышать, как верноподданный преподаватель учит раскрасневшихся от натуги детей звонко скандировать "Миша! Миша!" Подобные сцены - еще не правило, но уже не исключение, что подтверждают резво множащиеся видеозаписи на YouTube. Этих детей используют как массовку на пропагандистских тусовках, где они во всю силу непрокуренных до поры легких олицетворяют незамутненную, как слеза ребенка, любовь нации к Вождю.
Помимо политически подкованных голосящих карапузов, на экранах все чаще появляются немолодые, но весьма бодрые женщины, которые, устремив взгляд за горизонт, говорят о Саакашвили как об избраннике высших сил и божестве по совместительству. От них, как правило, брезгливо открещиваются высоколобые однопартийцы, стыдливо бормоча, что не несут ответственности за отдельные проявления квазирелигиозного фанатизма. Впрочем, свои кирпичики к фараоновой пирамиде культа несут и эти, в меру утонченные ученые мужи.
Особо навязчивыми разговоры о выдающихся качествах Саакашвили стали после более чем сомнительных выборов 2008 года, когда авторитет власти пошатнулся, словно японская многоэтажка под ударом цунами, а дефицит легитимности стал так же ощутим, как нехватка кислорода на вершине Эльбруса. Правящей партии тогда понадобились дополнительные аргументы для того, чтобы разъяснить возбужденным массам, с какой стати этот человек окопался в президентском дворце, и почему он будет сидеть там до упора.
Пропаганда завыла, как голодная гиена. Саакашвили сравнивали с Моисеем, который тащит артачащихся грузин в Землю Обетованную. Его образ представлялся великим и ужасным, от его шагов содрогались ветхие своды Кремля, и в такт им трясся позеленевший от злобы Путин. Его уподобляли Давиду Строителю, в паузах между военными победами строящему дороги и общественные здания до потери пульса. С полководческими талантами вышла небольшая неувязка, но это такие мелочи. А под прикрытием этих анекдотических метафор тихой сапой проталкивалась идея о некой сверхисторической миссии Саакашвили и его особом статусе в грузинской политике. Ну, а там, где речь заходит об особом статусе или о догмате непогрешимости вождя, от демократии остаются рожки и, в лучшем случае, ножки.
Неотъемлемой частью пресловутого культа стало оправдание любых шагов Саакашвили и его окружения, будь они трижды ошибочны. Неудивительно, что "охранителей" в Грузии именуют "оправдателями". Они способны найти сокровенный смысл и стратегически правильный выбор даже в жевании галстука или в горийском бегстве Саакашвили в августе 2008-го, что уж говорить о мегаломаниакальных градостроительных проектах или пытках в местах не столь отдаленных.
Наиболее опасным для будущего грузинской демократии представляется именно этот мертвящий дух "оправдательства", который гробит и здоровую конкуренцию идей, и практику широких общественных дискуссий. Слащавые сюжеты правительственных телеканалов о Великом Кормчем, который чем-то там рулит на пути к светлому будущему, многочасовые телемонологи Саакашвили, его портреты и прочие полуавторитарные цацки не так опасны, как отказ от дискуссии путем ее трансформации в истеричный оправдательный монолог.
Мы не можем говорить о полноценном и всеобъемлющем культе личности Саакашвили, поскольку он локализован внутри правящей партии и в эфире пропагандистских СМИ. Это несколько напоминает атмосферу времен правления Брежнева, но никак не Сталина. Своего рода пограничной зоной являются бюджетные организации, откуда за критику Саакашвили можно вылететь со скоростью баллистической ракеты, но и там вполголоса вовсю иронизируют как над культом, так и над личностью. Реакцией общества на очередное упоминание о «новом Моисее» или Давиде и тому подобные всемирно-исторические потуги, как правило, является здоровый смех с едва ощутимой горчинкой. Несмотря на то что правящая партия применила все известные инструменты "культостроительства", она породила не культ, а бледный и чахлый культик, но это не значит, что проблемы не существует.
Эта проблема была при Гамсахурдиа, при Шеварднадзе, при Саакашвили и, возможно, будет при Иванишвили, если тот придет к власти. В Грузии роль личности в истории явно преувеличивается. Причины можно искать и в далеком монархическом прошлом, и в доме-музее Сталина, но не следует забывать и о событиях 1956 года, когда разоблачение культа личности на XX съезде КПСС было воспринято в Грузии как оскорбление национальной гордости, что привело к демонстрациям протеста и их кровавому разгону. Именно тогда произошел "разворот к личности", причем разворот с заносом. Началось переосмысление истории, ее восприятие как совокупности волевых действий деятелей прошлого, наделяемых героическими, сверхчеловеческими чертами. Этот процесс совпал с ренессансом грузинского национализма. В результате мы получили устойчивый спрос на харизматичного вождя, Отца Отечества, обладающего чуть ли не божественной силой и соответствующим разумом. Элита всегда пользовалась этими мессианскими ожиданиями себе во благо. Неотъемлемой частью искусства управления Грузией стало насаждение культа личности правителя, его героизация, как правило, топорная, но подчас и умеренно-осторожная. А крах каждого из упомянутых режимов начинался с гневного осознания несоответствия президента идеальному образу национального героя. Оппозиция всегда эксплуатировала настрой "А царь-то не настоящий!", и мало кто задавался вопросом: "А какой он, тот самый, настоящий? И зачем он нам в ХХI веке?"
Остается надеяться на то, что время лечит, особенно в том случае, если ему помогает демократический опыт. Но до полного исцеления, судя по всему, еще очень далеко.
В школах и детских садах все чаще можно заметить портрет президента. А также услышать, как верноподданный преподаватель учит раскрасневшихся от натуги детей звонко скандировать "Миша! Миша!" Подобные сцены - еще не правило, но уже не исключение, что подтверждают резво множащиеся видеозаписи на YouTube. Этих детей используют как массовку на пропагандистских тусовках, где они во всю силу непрокуренных до поры легких олицетворяют незамутненную, как слеза ребенка, любовь нации к Вождю.
Помимо политически подкованных голосящих карапузов, на экранах все чаще появляются немолодые, но весьма бодрые женщины, которые, устремив взгляд за горизонт, говорят о Саакашвили как об избраннике высших сил и божестве по совместительству. От них, как правило, брезгливо открещиваются высоколобые однопартийцы, стыдливо бормоча, что не несут ответственности за отдельные проявления квазирелигиозного фанатизма. Впрочем, свои кирпичики к фараоновой пирамиде культа несут и эти, в меру утонченные ученые мужи.
Особо навязчивыми разговоры о выдающихся качествах Саакашвили стали после более чем сомнительных выборов 2008 года, когда авторитет власти пошатнулся, словно японская многоэтажка под ударом цунами, а дефицит легитимности стал так же ощутим, как нехватка кислорода на вершине Эльбруса. Правящей партии тогда понадобились дополнительные аргументы для того, чтобы разъяснить возбужденным массам, с какой стати этот человек окопался в президентском дворце, и почему он будет сидеть там до упора.
Пропаганда завыла, как голодная гиена. Саакашвили сравнивали с Моисеем, который тащит артачащихся грузин в Землю Обетованную. Его образ представлялся великим и ужасным, от его шагов содрогались ветхие своды Кремля, и в такт им трясся позеленевший от злобы Путин. Его уподобляли Давиду Строителю, в паузах между военными победами строящему дороги и общественные здания до потери пульса. С полководческими талантами вышла небольшая неувязка, но это такие мелочи. А под прикрытием этих анекдотических метафор тихой сапой проталкивалась идея о некой сверхисторической миссии Саакашвили и его особом статусе в грузинской политике. Ну, а там, где речь заходит об особом статусе или о догмате непогрешимости вождя, от демократии остаются рожки и, в лучшем случае, ножки.
Неотъемлемой частью пресловутого культа стало оправдание любых шагов Саакашвили и его окружения, будь они трижды ошибочны. Неудивительно, что "охранителей" в Грузии именуют "оправдателями". Они способны найти сокровенный смысл и стратегически правильный выбор даже в жевании галстука или в горийском бегстве Саакашвили в августе 2008-го, что уж говорить о мегаломаниакальных градостроительных проектах или пытках в местах не столь отдаленных.
Наиболее опасным для будущего грузинской демократии представляется именно этот мертвящий дух "оправдательства", который гробит и здоровую конкуренцию идей, и практику широких общественных дискуссий. Слащавые сюжеты правительственных телеканалов о Великом Кормчем, который чем-то там рулит на пути к светлому будущему, многочасовые телемонологи Саакашвили, его портреты и прочие полуавторитарные цацки не так опасны, как отказ от дискуссии путем ее трансформации в истеричный оправдательный монолог.
Мы не можем говорить о полноценном и всеобъемлющем культе личности Саакашвили, поскольку он локализован внутри правящей партии и в эфире пропагандистских СМИ. Это несколько напоминает атмосферу времен правления Брежнева, но никак не Сталина. Своего рода пограничной зоной являются бюджетные организации, откуда за критику Саакашвили можно вылететь со скоростью баллистической ракеты, но и там вполголоса вовсю иронизируют как над культом, так и над личностью. Реакцией общества на очередное упоминание о «новом Моисее» или Давиде и тому подобные всемирно-исторические потуги, как правило, является здоровый смех с едва ощутимой горчинкой. Несмотря на то что правящая партия применила все известные инструменты "культостроительства", она породила не культ, а бледный и чахлый культик, но это не значит, что проблемы не существует.
Эта проблема была при Гамсахурдиа, при Шеварднадзе, при Саакашвили и, возможно, будет при Иванишвили, если тот придет к власти. В Грузии роль личности в истории явно преувеличивается. Причины можно искать и в далеком монархическом прошлом, и в доме-музее Сталина, но не следует забывать и о событиях 1956 года, когда разоблачение культа личности на XX съезде КПСС было воспринято в Грузии как оскорбление национальной гордости, что привело к демонстрациям протеста и их кровавому разгону. Именно тогда произошел "разворот к личности", причем разворот с заносом. Началось переосмысление истории, ее восприятие как совокупности волевых действий деятелей прошлого, наделяемых героическими, сверхчеловеческими чертами. Этот процесс совпал с ренессансом грузинского национализма. В результате мы получили устойчивый спрос на харизматичного вождя, Отца Отечества, обладающего чуть ли не божественной силой и соответствующим разумом. Элита всегда пользовалась этими мессианскими ожиданиями себе во благо. Неотъемлемой частью искусства управления Грузией стало насаждение культа личности правителя, его героизация, как правило, топорная, но подчас и умеренно-осторожная. А крах каждого из упомянутых режимов начинался с гневного осознания несоответствия президента идеальному образу национального героя. Оппозиция всегда эксплуатировала настрой "А царь-то не настоящий!", и мало кто задавался вопросом: "А какой он, тот самый, настоящий? И зачем он нам в ХХI веке?"
Остается надеяться на то, что время лечит, особенно в том случае, если ему помогает демократический опыт. Но до полного исцеления, судя по всему, еще очень далеко.
