ВАШИНГТОН---Смена руководства в Дагестане без всякого преувеличения стала событием номер один в северокавказской повестке дня уходящей недели. Что означает приход Рамазана Абдулатипова в самую крупную республику Северного Кавказа? Можно ли говорить о смене управленческих приоритетов Кремля?
Магомедсалам Магомедов, как оказалось, преждевременно праздновал свой успех. Сохранить пост главы Дагестана ему в итоге не удалось. Однако обстоятельства, сопутствующие смене руководства в самой крупной северокавказской республике, породили больше вопросов, чем ясных ответов. Сначала недельное муссирование слухов, потом интервью Рамазана Абдулатипова о его назначении как о свершившемся факте, затем робкая попытка пресс-секретаря президента РФ поставить сей факт под сомнение. И, наконец, указ главы Российского государства. Сюжет, достойный пера Александра Дюма или Мориса Дрюона, но вряд ли соответствующий великой державе.
Ведь первую публичную оценку нового назначения Владимир Путин сделал лишь 1 февраля в ходе встречи со своим протеже. До этого ситуация в Дагестане, казалось, мало интересует Кремль. По крайней мере со стороны это выглядело, как предоставление возможности "истории свершиться". "Предыдущему руководству удалось сдвинуть ситуацию с мертвой точки, удалось продемонстрировать позитивную динамику в экономике, социальной сфере, но нерешенных проблем, конечно, гораздо больше, чем того, что было сделано", – заявил президент РФ. Означает ли это, что в 2010 году (то есть на момент назначения Магомедсалама Магомедова) ситуация в Дагестане была в "мертвой точке"? Если так, то почему деятельность Муху Алиева, первого президента республики, тогда рассматривалась аналогично тому, что было сказано в февральский день 2013 года? В том смысле, что сделано многое, но еще больше предстоит. И в чем здесь новизна?
Абдулатипов заявил о необходимости победить коррупцию, минимизировать аппетиты региональных баронов. В своем первом после назначения выступлении в Махачкале Рамазан Гаджимурадович высказался за необходимость обновления власти, послав недвусмысленный сигнал многолетним главам муниципалитетов, играющих немалую роль в дагестанских процессах. Но разве предшественники Абдулатипова не делали аналогичных заявлений? Разве они выступали за коррупцию и полную закрытость власти от общества? Вот и Владимир Путин напомнил своему протеже про необходимость сохранения этнического баланса при формировании республиканского правительства и органов власти в целом. Но кто в Дагестане когда-нибудь ставил эти принципы под сомнение?
Пока что во всей дагестанской истории, как говорят обитатели блогосферы, "слишком много букв". Но стратегические устремления Кремля совсем не выглядят очевидными. По справедливому замечанию председателя Союза журналистов Дагестана Али Камалова, без поддержки Москвы Абдулатипов не сможет навести порядок в республике. И в самом деле, главнейшей причиной формирования дагестанской турбулентности является дефицит власти и государственного присутствия в этом проблемном субъекте федерации. Он появился еще в "лихие 90-е", когда Дагестан оказался во многом изолированным и предоставленным самому себе.
Кстати говоря, многие сюжеты, имеющие прямую связь с общероссийской политикой (проблема "разделенных народов" в отношениях с Грузией и Азербайджаном), решались в первую очередь региональным руководством. Но "ценой вопроса" всего этого было замещение государственной политики клановостью и неформальными процедурами. И в "стабильные 2000-е" этот тренд не слишком изменился. Разве что внешних признаков лояльности Москве стало больше. Но разве от этого куда-то исчезли такие хронические болезни, как перенаселенность и трудоизбыточность, внутренние миграции и земельный дефицит, внутриисламские противоречия, перерастающие в конфликты и вооруженное противостояние?
Однако словосочетание "поддержка Москвы" – слишком общая формула. Поддержка может быть разной. Она может сводиться к закачиванию значительных финансовых средств на отдельные проекты, т.н. "точки роста" (непраздный вопрос: чьего роста?), а может стать серьезной и комплексной стратегией развития и интеграции региона, при которой глава республики не будет восприниматься лишь как "стрелочник" и брошенный "десантник". А как политик, чувствующий за собой серьезную государственную поддержку. Особо подчеркнем, – государственную, а не личную и не коррупционную. Сегодня про Абдулатипова многие говорят как про управленца общенационального уровня, не связанного с внутренними клановыми противоречиями в Дагестане.
Спору нет, это может рассматриваться в качестве сильной его стороны. Но в то же самое время слаженной команды у него нет, ее придется формировать по ходу пьесы. И вот здесь поддержка Москвы будет критически важной. "Варяги" на Северном Кавказе уже были, можно вспомнить хотя бы экс-главу КЧР Бориса Эбзеева или действующего руководителя Ингушетии Юнус-бека Евкурова. Вот только с федеральной поддержкой и внятной стратегией традиционно была "напряженка". И, судя по технике смены власти в Дагестане, таковая продолжает сохраняться и сегодня.
Магомедсалам Магомедов, как оказалось, преждевременно праздновал свой успех. Сохранить пост главы Дагестана ему в итоге не удалось. Однако обстоятельства, сопутствующие смене руководства в самой крупной северокавказской республике, породили больше вопросов, чем ясных ответов. Сначала недельное муссирование слухов, потом интервью Рамазана Абдулатипова о его назначении как о свершившемся факте, затем робкая попытка пресс-секретаря президента РФ поставить сей факт под сомнение. И, наконец, указ главы Российского государства. Сюжет, достойный пера Александра Дюма или Мориса Дрюона, но вряд ли соответствующий великой державе.
Ведь первую публичную оценку нового назначения Владимир Путин сделал лишь 1 февраля в ходе встречи со своим протеже. До этого ситуация в Дагестане, казалось, мало интересует Кремль. По крайней мере со стороны это выглядело, как предоставление возможности "истории свершиться". "Предыдущему руководству удалось сдвинуть ситуацию с мертвой точки, удалось продемонстрировать позитивную динамику в экономике, социальной сфере, но нерешенных проблем, конечно, гораздо больше, чем того, что было сделано", – заявил президент РФ. Означает ли это, что в 2010 году (то есть на момент назначения Магомедсалама Магомедова) ситуация в Дагестане была в "мертвой точке"? Если так, то почему деятельность Муху Алиева, первого президента республики, тогда рассматривалась аналогично тому, что было сказано в февральский день 2013 года? В том смысле, что сделано многое, но еще больше предстоит. И в чем здесь новизна?
Абдулатипов заявил о необходимости победить коррупцию, минимизировать аппетиты региональных баронов. В своем первом после назначения выступлении в Махачкале Рамазан Гаджимурадович высказался за необходимость обновления власти, послав недвусмысленный сигнал многолетним главам муниципалитетов, играющих немалую роль в дагестанских процессах. Но разве предшественники Абдулатипова не делали аналогичных заявлений? Разве они выступали за коррупцию и полную закрытость власти от общества? Вот и Владимир Путин напомнил своему протеже про необходимость сохранения этнического баланса при формировании республиканского правительства и органов власти в целом. Но кто в Дагестане когда-нибудь ставил эти принципы под сомнение?
Пока что во всей дагестанской истории, как говорят обитатели блогосферы, "слишком много букв". Но стратегические устремления Кремля совсем не выглядят очевидными. По справедливому замечанию председателя Союза журналистов Дагестана Али Камалова, без поддержки Москвы Абдулатипов не сможет навести порядок в республике. И в самом деле, главнейшей причиной формирования дагестанской турбулентности является дефицит власти и государственного присутствия в этом проблемном субъекте федерации. Он появился еще в "лихие 90-е", когда Дагестан оказался во многом изолированным и предоставленным самому себе.
Кстати говоря, многие сюжеты, имеющие прямую связь с общероссийской политикой (проблема "разделенных народов" в отношениях с Грузией и Азербайджаном), решались в первую очередь региональным руководством. Но "ценой вопроса" всего этого было замещение государственной политики клановостью и неформальными процедурами. И в "стабильные 2000-е" этот тренд не слишком изменился. Разве что внешних признаков лояльности Москве стало больше. Но разве от этого куда-то исчезли такие хронические болезни, как перенаселенность и трудоизбыточность, внутренние миграции и земельный дефицит, внутриисламские противоречия, перерастающие в конфликты и вооруженное противостояние?
Однако словосочетание "поддержка Москвы" – слишком общая формула. Поддержка может быть разной. Она может сводиться к закачиванию значительных финансовых средств на отдельные проекты, т.н. "точки роста" (непраздный вопрос: чьего роста?), а может стать серьезной и комплексной стратегией развития и интеграции региона, при которой глава республики не будет восприниматься лишь как "стрелочник" и брошенный "десантник". А как политик, чувствующий за собой серьезную государственную поддержку. Особо подчеркнем, – государственную, а не личную и не коррупционную. Сегодня про Абдулатипова многие говорят как про управленца общенационального уровня, не связанного с внутренними клановыми противоречиями в Дагестане.
Спору нет, это может рассматриваться в качестве сильной его стороны. Но в то же самое время слаженной команды у него нет, ее придется формировать по ходу пьесы. И вот здесь поддержка Москвы будет критически важной. "Варяги" на Северном Кавказе уже были, можно вспомнить хотя бы экс-главу КЧР Бориса Эбзеева или действующего руководителя Ингушетии Юнус-бека Евкурова. Вот только с федеральной поддержкой и внятной стратегией традиционно была "напряженка". И, судя по технике смены власти в Дагестане, таковая продолжает сохраняться и сегодня.
