Тут даже у самых незадачливых провидцев вероятность ошибки равнялась нулю. Как и «предсказывали» наблюдатели, в ночь с 31 декабря 2014 года на 1 января 2015-го никто не взмахнул волшебной палочкой и поутру госчиновники, не владеющие государственным, абхазским языком, не проснулись, владея им. А именно это плюс перевод делопроизводства в стране на абхазский язык предписывают последние положения из тех в принятом несколько лет назад законе РА «О государственном языке», которые должны были вступать в силу поэтапно.
Недавно известный абхазский литературовед, лауреат премии им. Д. И. Гулиа, старший научный сотрудник АбИГИ АНА, доцент кафедры абхазской литературы АГУ Руслан Капба познакомил меня с машинописной рукописью своей статьи «Заметки о родном языке», которая была опубликована им, совсем тогда еще молодым человеком, в 1966 году в журнале «Алашара», а затем в переводе на русский язык и в сокращении – в газете «Советская Абхазия». И мне показалось интересным сопоставить те проблемы и трудности, которые переживал абхазский язык почти полвека назад, и сегодняшние.
В 1966 году Руслан Капба с тревогой писал о том, как теряет родной язык подрастающее поколение абхазов в интернациональной городской среде (тогда, впрочем, в городах их жило мало). В столице была только одна абхазская школа и очень мало абхазских групп в детсадах. И привел пример, как одному инженеру-строителю предложили определить ребенка в абхазскую школу, а он ответил: «Зачем я буду портить своего ребенка – чтоб он стал писать какие-нибудь абхазские стихи?». «Это бездушный человек!» – негодовал в своих заметках Руслан Капба.
Удивительно, рассуждали мы с ним в ходе долгого разговора, за эти полвека в Абхазии произошли эпохальные перемены, но и сегодня многие проблемы остались теми же. И сейчас авторы газетных статей сетуют, что многие абхазы не желают отдавать своих детей в абхазские школы (в городах таких школ стало много больше), считая родной язык «малоперспективным». И даже упомянутый закон «О государственном языке» не смог поменять их психологию.
Итак, сравним. За прошедшие полвека Абхазия восстановила свою независимость, что предоставило нам возможность принимать все необходимые законы, предпринимать все государственные меры для решения той задачи, о которой идет речь. Кардинально изменился и этнодемографический баланс в стране: с катастрофических 15% населения республики по переписи 1959 года доля абхазов выросла до более чем 50% по переписи 2011 года. Это также расширяет возможности для сохранения и развития языка, даже для приобретения им в будущем функций языка межнационального общения в нашей стране. Но это теоретически. А практически реальных сдвигов не произошло. Да, в столице Абхазии гораздо чаще, чем раньше, можно услышать абхазскую речь: на улицах, в общественном транспорте и т.д. Это связано с серьезным изменением этнодемографического баланса в Сухуме, значительным пополнением его населения выросшими в абхазских селах. Но интернациональная среда города берет свое. Многие родители-абхазы жалуются, что их маленький ребенок, который изначально говорил на абхазском, после частого общения с детьми во дворе переходил на русский. Вносят свою лепту в проблемы с сохранением и развитием абхазского языка и процессы глобализации, от которых никуда не деться, интернет…
В общем, можно сказать так: в чем-то с государственным языком у нас произошел прогресс (например, действительно выпускается масса детской литературы на нем, дублируются кинофильмы и мультики), а в чем-то регресс. Подросло поколение городских абхазов, родившихся примерно в те годы, когда Руслан Капба писал свою статью о судьбе родного языка. И после смены властной команды в прошлом году в руководство страны пришло несколько их представителей, очень слабо владеющих или не владеющих вовсе родным языком. Радетели за абхазский язык забили тревогу: как же так, а как быть с законом «О государственным языке», отменять его? Вчера на заседании Координационного совета политических партий и общественных движений Абхазии, когда зашла речь на эту тему, родился любопытный ответ: закон, мол, обратной силы не имеет; вот теперь, после первого января 2015-го, мы в госструктуры принимать не владеющих государственным языком уже не будем… Но в законе-то речь идет не о приеме на работу, а об овладении языком работающими чиновниками.
Не проще и честнее ли сказать, что выполнение закона в полном объеме оказалось пока для нашего государства и общества непосильной задачей? Больше того, принимавшие его во многом питались иллюзиями. Характерно, что когда радетелей за язык сегодня спрашивают в абхазских СМИ о том, что же делать, они, как правило, произносят все те же общие заезженные формулировки о «необходимости государственной поддержки» и т.д. Как-то в конце прошлого года один молодой политик начал рассуждать с телеэкрана о том, что надо, в частности, открывать курсы для взрослых по овладению государственным языком. Для тех, кто «в теме», это прозвучало довольно смешно, точнее, печально-смешно. Он, очевидно, не знает, что аналогичные призывы звучали и десять, и пятнадцать, и двадцать лет назад, и даже в советское время. И курсы тогда открывались, работали… Но ни одного человека, овладевшего языком с нуля, так и не выпустили.
Вывод один, и я его делал уже не раз. Задача, поставленная законом, выполнима, но сроки были нереалистичны. Ибо задачу эту можно решить только через поголовное изучение государственного языка детьми дошкольного возраста.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
