Верховная Рада Украины месяц назад большинством голосов одобрила пакет законов, касающихся исторической памяти. Среди них был и один, который можно назвать беспрецедентным для постсоветских стран, не входящих в Европейский союз, – закон о рассекречивании архивов советских силовых структур, министерства внутренних дел и службы госбезопасности.
Этого решения ждали не только украинские историки, но и, например, чешские, так как через сотрудников киевских спецслужб осуществлялась деятельность сотрудников КГБ в Чехословакии. Украинским же специалистам интересна в первую очередь информация о следователях, прокурорах и судьях, участвовавших в политических процессах и массовых репрессиях в отношении украинской интеллигенции.
По словам сотрудника Института истории Академии наук Украины Оксаны Юрковой, до принятия нынешнего закона большая часть архивных материалов могла быть рассекречена только по прошествии 70-ти лет после их появления. Нынешние украинские власти решили сделать доступными все документы до 1991 года.
– Архивы Службы безопасности Украины, которые остались с советского периода, для исследователей были открыты в 90-е годы. В это время я и начала работать с делами репрессированных. В Институте истории Украины в то время была создана даже специальная группа, которая занималась этой темой. С тех пор было очень много опубликовано, и впоследствии к этим делам получили доступ также родственники. Но, конечно, были ограничения: прийти с улицы и ознакомиться с материалами было нельзя. Я неоднократно сталкивалась с ситуаций, когда мне выдавали архивно-следственные дела, в которых некоторые страницы были скреплены так, чтобы я не смогла их просмотреть. Там были сведения, которые не были рассекречены.
Допрашиваемый говорил: "Я был знаком с этим человеком", а следователь записывал в протокол: "В контрреволюционной организации состояли такие и такие товарищи"
Эти проблемы мы обсуждали даже на специализированной конференции, посвященной работе с архивно-следственными делами. Ведь сложности возникали не только в том, что части документов не были доступны. Речь идет о материалах, в которых люди давали показания под давлением: иногда говорилось одно, а следователь все записывал по-другому. Например, допрашиваемый говорил: "Я был знаком с этим человеком", а следователь записывал в протокол: "В контрреволюционной организации состояли такие и такие товарищи". Кроме этого, приходилось писать отдельные письма при работе с документами, доступ к которым был ограничен законом о защите персональных данных. У меня, как у профессионального историка, раньше не было доступа к материалам наблюдений за этими людьми. К внутренним материалам СБУ, НКВД и ГПУ большинство историков не имели массового доступа. Кто-то эти материалы видел, но, к сожалению, это были единицы.
Меня, как исследователя, очень радует, что готовится полная опись материалов, находящихся в архиве СБУ
Вопрос об открытости архивов был поднят при Викторе Ющенко, в прессе началась активная дискуссия по обсуждению этих вопросов, но я не могу сказать, что для исследователей что-то после этого существенно изменилось. Стало легче попасть в архивы, но поскольку до сих пор нет полного каталога материалов до 1991 года, которые находятся в Государственном архиве СБУ, то найти то, что вас интересует, достаточно тяжело. Приходится обсуждать это с сотрудником архива, и он уже решает, какие материалы может дать. Это касалось архивно-следственных дел. И в них невозможно было, из-за грифа секретности, установить псевдонимы тайных сотрудников, их данные.
– Что изменилось в связи с принятием Верховной радой нового закона о рассекречивании архивов? Все ли документы теперь будут доступны историкам?
– Из того, что я слышала, и что меня, как исследователя, очень радует, что готовится полная опись материалов, находящихся в архиве СБУ. Еще очень важно, что, в соответствии с законом, облегчается доступ к архивам Министерства внутренних дел и Министерства иностранных дел. Дело в том, что туда имели доступ единицы, и в целом исследователи даже не знают, что там находится. Кое-что из МИДа для изучения передавалось, были очень интересные материалы, касающиеся истории дипломатической службы, например, во времена Украинской революции 1917-21 годов. Есть большая надежда, что все эти материалы станут доступными исследователям. Но при этом нельзя сказать, что все было плохо, закрыто. Просто были определенные ограничения.
– Для исследований, которыми занимаетесь вы лично, важен новый режим доступа к документам? Что вы надеетесь получить в архивах, какую информацию – уточнить?
По этим документам можно изучать поведение историков, кто как себя вел, кого смогли сломить, кого – не смогли
– Я занимаюсь изучением украинской историографии, то есть, истории науки межвоенного периода 20-30-х годов. К сожалению, очень многие украинские историки, которые работали в этот период, были репрессированы. Большинство из них – те, кто проходил по так называемому делу Союза освобождения Украины, по другим сфальсифицированным процессам. Многие были высланы из страны, многие расстреляны в 1937-38 годах. Из нашей памяти и из истории науки эти имена были, к сожалению, вычеркнуты.
Секретных сотрудников было очень много, клички у них были абсолютно фантастические: Турбогенератор, Запорожец, Профессор, Академик...
С середины 90-х годов я, как и многие мои коллеги, пытаюсь восстановить биографии этих ученых. В данном случае материалы архивно-следственных дел помогают узнать данные о них, биографии, их связи, контакты. По этим документам можно изучать поведение историков, кто как себя вел, кого смогли сломить, кого – не смогли, кто остался верным своим принципам до конца. Совсем недавно я получила доступ к формуляру на Михаила Грушевского. Это десять томов материалов наблюдений за известнейшим украинским историком, причем начиная с того периода, когда он планировал вернуться из эмиграции в Украину, он приехал в 1924 году, и заканчивая годом его смерти – 1934. Формуляр был прекращен в 1937 году. Меня чрезвычайно удивило то, как много доносов, причем от разных людей, содержится в этих томах.
Там же есть и очень важные для историков документы – перлюстрированные письма, которые писали люди, за которыми была установлена слежка. Чаще всего в архивах и личных фондах историков, в научно-исследовательских учреждениях, в которых они работали, такие документы не сохранились. И эти письма – уникальный источник информации. По ним мы можем понять, как действовали люди.
Секретных сотрудников было очень много, клички у них были абсолютно фантастические: Турбогенератор, Запорожец, Профессор, Академик... Многие из них были внедрены в Академию наук и это поражает. Причем, не только в 20-х и 30-х годах, но и позже.
Я планирую работать с документами секретных сотрудников, а также с материалами их наблюдений, докладными
Ирония судьбы в том, что очень многие из них потом были тоже репрессированы, хотя они старательно писали свои доносы. Когда архивы станут доступны, а это требует очень большой работы архивистов – им придется создавать каталоги, описи, я планирую работать с документами секретных сотрудников, а также с материалами их наблюдений, докладными. Ведь существовал большой аналитический отдел, который собирал материалы, анализировали их, и вот эти вещи очень важны. Я надеюсь, что и мои коллеги, которые работают по более позднему периоду, с материалами шестидесятников-диссидентов, участников вооруженного сопротивления 40-50-х годов, тоже получат доступ к ранее секретным документам.
