На днях прочел в Рунете публикацию о выводе, сделанном бельгийскими учеными из Льежского университета. Как они подсчитали, за последние 60 лет, с 1955 по 2015 год, почти 40% акватории Черного моря оказались непригодными для жизни, глубина проникновения кислорода снизилась со 140 до 90 метров, одновременно наблюдается ухудшение качества воды, связанное с большим поступлением в море соединений фосфора и азота.
Действительно, многие отдыхающие жалуются, что не только в Сочи, где вода всегда была не очень, но и в Абхазии она ныне грязная. Даже на пляжах предупреждают, что купаться пока можно, но упаси бог глотнуть морской воды – можешь подхватить инфекцию. Рыбаки отмечают существенное снижение улова. Причем жалуются рыбаки не только из Одессы и Крыма, но также из Болгарии и Грузии.
Впрочем, Черному морю грозит гораздо более серьезная опасность, чем кишечная палочка или сокращение популяции рыб. Известно, что оно имеет глубину до двух километров, но на глубине свыше 200 метров живут только бактерии, выделяющие сероводород. Рыбы и другие организмы жить не могут, так как кислорода там нет, есть только «мертвая вода», то есть соединение водорода с серой. Поверхностный слой преимущественно речного происхождения, уровень соли там для моря довольно низкий. На глубине от 50 до 100 метров содержание соли резко возрастает. Верхние слои намного легче нижних, поэтому они почти не перемешиваются. Таким образом, Черное море представляет собой глубокий резервуар с сероводородом и тонким слоем почти пресной воды, где и обитают все живые организмы. Если этому тонкому слою грозит исчезновение, то все море может стать не просто безжизненным, но и взрывоопасным. Кстати, многие убеждены, что, когда после землетрясения 1927 года близ Ялты буквально «горело море», это был выход на поверхность сероводородной воды, после чего та воспламенилась. А что если это рано или поздно повторится в неизмеримо больших масштабах?
И, наконец, добила меня фраза из этой публикации: «На сегодняшний день Черное море – самое опасное на планете». Вот это да! А я-то привык мурлыкать про себя фразу из песни в старом советском фильме, которая особенно задушевно звучала в исполнении эстонца Георга Отса: «Самое синее в мире – Черное море мое!»
Конечно, тема про сероводород – не новая. В прошлом месяце в моей публикации на «Эхе Кавказа» московский академик Павел Флоренский довольно скептически отозвался о подобных, по его мнению, «страшилках», благодаря которым в советские времена успешно проедал бюджетные деньги целый НИИ. Иногда в последние десятилетия прошлого века слой сероводородной воды в Черном море поднимался даже до уровня 75 метров, но затем опускался.
Так или иначе, но сегодня я решил поговорить на эту и другие темы со своим старым знакомым, начальником Госгидрометеослужбы Абхазии, президентом Географического общества республики Левардом Барцицем. Встретились мы в его рабочем кабинете, и он не раз в ходе разговора оборачивался к большой карте Черного моря, как раз висевшей за его спиной.
Левард Мканович начал с того, что Черное море – действительно уникально. Во-первых, вместе с Азовским оно представляет собой, так сказать, очень «дальний угол» мирового океана, и потому соленость в них минимум вдвое меньше, чем в океане (за счет постоянного пополнения пресными стоками Дуная, Днепра и множества других рек и сообщением с океаном только через узкий Босфорский пролив). Во-вторых, представляет собой глубокую котловину, только в северной своей части оно более мелкое, средняя же глубина его 1600 метров. И, в-третьих, проблема сероводорода. Барциц сказал:
«Есть моря, где тоже содержится сероводород, например, Белое, – но в незначительных количествах. А здесь накопилась огромная его масса. И на воздухе он самовозгорается. Только верхний незначительный слой – без сероводорода, мы его называем "биосферный слой", там есть жизнь. Но, к сожалению, при всей своей уникальности Черное море очень плохо изучено. Вообще, я убежден, что странам Черноморского бассейна надо в конце концов объединиться и создать научный центр по проведению исследований процессов, происходящих в нашем море. В этом заинтересованы не только эти семь государств, а весь мир. Почему? Черное море является уникальнейшим индикатором. Здесь можно проследить все процессы, которые происходят на Земле в области сейсмологии, геотектоники, геоморфологии, проводить гидрологические исследования. Здесь практически мы видим стык между жизнью и смертью».
Я почувствовал тут, что его, наверное, как и меня, несколько задело, что исследованием состояния Черного моря занялись бельгийские ученые. Хотя, с другой стороны, этот факт подтверждает его мысль о важности темы для всего мира.
Не подлежит сомнению, что деятельность человека вносит активный вклад в изменения экосистемы. Но как быть в данной ситуации: просто наблюдать или пытаться как-то остановить процесс и повернуть его вспять? Я спросил Барцица, каково его отношение к идее добычи сероводорода, чтобы использовать его в качестве топлива. Сероводород, мол, надо добывать в больших количествах, чтобы со временем очистить море, скажем, лет через сто… Левард Мканович сказал, что, да, предлагались в свое время разные варианты: перерабатывать этот сероводород на предприятиях химической промышленности в полезные людям вещества, просто выводить его через высокую трубу и сжигать… Но он склоняется к мысли, что пока лучше оставить все как есть, ибо никто не знает, каким боком может выйти вмешательство человека в сложившуюся природную ситуацию.
Левард Барциц в последние годы часто дает интервью абхазским СМИ. В одном из таких, после августовского наводнения в Сухуме, он увязал потоп с имевшим место накануне сейсмическим толчком в наших краях. Я высказал сомнение в наличии такой связи: ведь землетрясения вызываются подземными процессами, а проливные дожди – теми, что происходят в атмосфере. Но мой собеседник настаивал на верности своей точки зрения.
Меня заинтересовал также его взгляд на следующий вопрос. В последние годы в Абхазии довольно часто фиксировались подземные толчки, но каждый раз мы отделывались испугом: ну, люстры покачаются, ну, книжные полки попадают… Катастрофических же землетрясений, с жертвами, не зафиксировано не только за всю историю научных наблюдений, но и в изустных преданиях. Выходит, таких в последние пару тысяч лет не было?
Барциц сказал, что крупные землетрясения были, о чем убедительно свидетельствует не такое уж давнее образование озер Рица и Амткел. И высказал неожиданное для меня объяснение: такие события были у наших предков табуированы. Он пояснил:
«Вот такие катаклизмы в природе – они старались о них не говорить. Они считали, что это воля Всевышнего. То есть у нас отношение – то, что связано с природой, – это не наш удел».
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
