Accessibility links

"Я – сын палача"


Кадр из фильма "Чекист"
Кадр из фильма "Чекист"

Валерий Родос, сын следователя НКВД Бориса Родоса, ближайшего сотрудника Лаврентия Берии, лично пытавшего Исаака Бабеля, Всеволода Мейерхольда, членов Политбюро Косиора и Чубаря, – о своей книге "Я – сын палача", жизни, эмиграции и тяжелом осмыслении семейной истории.

В архивах ФСБ сохранилось письмо Мейерхольда, где режиссер описывает применявшиеся к нему "методы следствия":

"Меня клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам, по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам. В следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим кровоподтекам снова били этим жгутом… Следователь все время твердил, угрожая: "Не будешь писать, будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного тела"

В 1953 Борис Родос сам был арестован, а через три года расстрелян за "измену родине в составе группы лиц".

Спустя полвека его сын Валерий, бывший преподаватель логики Томского университета, ныне живущий в эмиграции в США, написал автобиографическую книгу с шокирующим названием "Я – сын палача". Автор совершенно откровенно рассказывает читателям о своей травме и о том, как всю жизнь преследовала его "тень отца".

"Отец. Легко ли мне это писать? Попробуйте представить, что вместо имени моего отца в этом тексте стоит имя вашего… Нет, нет, я понимаю, что даже сама постановка такого вопроса говорит о моем моральном уродстве, что даже в порядке мысленного эксперимента говорить так нелепо, прямо запрещено, преступно, что ваши отцы… Ни в коем смысле не трогаю, даже мысленно, ваших всемерно уважаемых отцов. Но допустим, вам предложили роль, сыграть роль, и для того чтобы вжиться в нее, вы просто обязаны представить себе… Ну, напрягитесь! Представили? Теперь посмотрите на себя в зеркало. Вот я так и живу всю жизнь, с омерзением вглядываясь в зеркало собственной души. Отыскивая параллели, сходство… От этого эксперимента душа у меня как бы выгорела (даже стихотворение есть у меня такое: "Нет у меня души")".

Из книги Бориса Родоса "Я – сын палача"

– В своей книге вы несколько раз обращаетесь к читателю с предложением вообразить себя на вашем месте и признаетесь, как тяжело далась вам эта книга. Когда, в какой момент вы решили ее написать?

– Я ведь не писатель. И никогда не хотел им быть. Но судьбой отца я болел всю жизнь. Тяжко. Вживался, примерял к себе, оправдывал его, судил, приговаривал. Приводил в исполнение… Написал книгу и… выздоровел. Старался, но мне не очень важно, хорошая ли вышла книга. Я освободился. Больше не пишу.

– У вас была какая-то обратная связь с читателями, какие-то отзывы на вашу книгу?

– Отзывы были. Три отрицательных, один из них в меру хамский, три положительных, кисло-сладких. Обратной связи, слава Богу, не было. Написала одна женщина, какая-то родственница коллеги моего отца. Ее интересовали детали. У этого коллеги, кстати, все в порядке, с почетом похоронен. Родственница живет в его квартире. Фамилию не назову. Еще меня отыскали полтора десятка бывших студенток, в основном филологов, прифрендились.

Борис Родос с женой Ревеккой Ратнер
Борис Родос с женой Ревеккой Ратнер

– Самое яркое ваше личное, домашнее воспоминание об отце какое? Каким отцом был Борис Родос?

– Мама говорила, что отец много времени проводил со своей любимой старшей дочерью Нелей, водил ее в театр, беседовал. Мне ничего этого не досталось. Я ни разу с ним не разговаривал, редко видел. Самые яркие воспоминания связаны с футболом. Он очень любил футбол, и кажется, знал всю команду московского "Динамо" лично, за руку. Мы как-то ходили на футбол с каким-то огромным дядькой. Потом я узнал, что это был министр МГБ Меркулов. И еще запомнил: мы играем с ним в крохотной прихожей квартиры в футбол, и он шутливо отталкивает меня пузом.

Может быть, он делал это много раз, часто, но запомнил я только один случай: папа приготовил всем еду. На большой сковородке яичница с помидорами – не бог весть какая еда, но зато сам папа делал. Иногда для всех сразу он нарезал арбуз. Арбузы он выбирал на звук, щелчками, это у меня от него. Резал, высекая острые углы, то вверх, то вниз, потом разваливал арбуз, и получались как бы две короны. Наверное, просто, но сам я не пробовал и больше не встречал.

Письмо сыну
Письмо сыну

"Я очень рад, что ты уже дома и здоров. Худенький мой, Валерочка. У тебя мама, она очень переживала и нервничала во время твоей болезни. Смотри, не обижай маму. Ты уже ученик и во всем должен быть примерным. Старайся помогать маме, не заставляй ее нервничать. Я уверен, что ты будешь хорошим мальчиком. Если ты маму и меня любишь, то не станешь делать ничего плохого.

Дорогой Валерочка, с момента заболевания до возобновления учебы в школе пройдет не меньше двух месяцев. За это время ты крепко отстанешь от своих учеников, если не будешь каждый день заниматься дома. Попроси маму и Нелю, чтобы они взяли тебя "на буксир".

Письмо сыну
Письмо сыну

Ты обязательно должен нагнать упущенное. Ты легко сможешь этого добиться, если будешь внимательным и послушным и если будешь хорошо "без капризов" кушать. Я надеюсь, что все будет хорошо. Обещай мне это.

Будь здоров Валерочка, желаю тебе успехов в учебе. Пиши мне часто о себе: как учишься, с кем дружишь, где бываешь.

Я пошлю тебе Валерочка новых денег (письмо написано в 1947 году после денежной реформы. – РС) будешь собирать.

Целую крепко. Твой папка".

Из письма Бориса Родоса сыну

– После ареста и расстрела отца, уже в оттепельные времена ваша семья на себе испытала, что значит быть родственниками репрессированного. Чувствовали ли вы себя тогда "врагом народа"?

– Нет, я не чувствовал себя врагом народа, я ему чужой. И он мне. У меня возник встречный вопрос: а чего добиваетесь вы сейчас этим интервью? Моего покаяния? Хотите еще раз оттоптаться? Зачем вам это?

– "Оттоптаться" ни в коем случае. Вы в ТГУ, были одним из любимых наших преподавателей....

– Да, я хороший, умный и талантливый, жалко, еще жив.

– Сейчас в России опять много спорят о покаянии. Как вы думаете, могло бы что-то изменить в судьбе страны признание сталинизма преступлением против народа, какое-то общее покаяние за те преступления режима?

Если вот сейчас, скажем, Путин решит полностью восстановить тот режим, найдется столько палачей, сколько потребно

– Тут момент, где я ни с кем не согласен. Моя позиция проста: там, где нет должности – палач, там их и нет. А если объявить вакансию, набежит сколько требуется. Нет, ничему не поможет покаяние. Если вот сейчас, скажем, Путин решит полностью восстановить тот режим, найдется столько палачей, сколько потребно. Вне и независимо. Вообще эта погоня за ведьмами, в какой уже раз, наказание людей и их детей за вину государства… Давайте не разрушать Бастилии, а прекратите их строить. И есть еще одно: глубоко уверен, что личная вина Сталина сильно преувеличена. А Ленин? Мао? Ким? Пол Пот? Виновата идея (преступная) коммунизма. Необходимо большое исследование: "Работа и вина". Виноват ли хирург, который ошибся, и пациент умер; строитель, у которого дом развалился и похоронил под собой тысячу. Солдат, который убивает незнакомых ему людей. Вообще является ли выражение "Я делал свою работу"– индульгенцией?

"Вот газеты писали о нем: "Палач по призванию". Ну да! По призванию комсомола. Он был комсомольцем-активистом, идейным борцом за светлое будущее всего человечества, когда партия потребовала новых героев в свой самый передовой отряд, в чекисты. И он откликнулся, пошел. Как и десятки тысяч других, кто ж тогда знал, догадывался, к какому станку их приставят, какой инструмент в руки дадут. Уже внутри человекорезки он, как исполнительный, старательный еврей, многих обогнал, достиг высот, в смысле свалился в самую грязь, в кровь."

Из книги Бориса Родоса "Я – сын палача"

– Ваша карьера в ТГУ складывалась успешно, вы были популярным преподавателем. Что повлияло на ваше решение об эмиграции в Америку в разгар перестройки?

– Разоблачение отца сделало, мои лекции противозаконными. Ну, как можно доверять ему, если у него отец палач? Только уехать, увезти детей.

– То есть до перестройки этот факт был никому в Томске не известен?

– Могу ошибаться, но думаю, никому. Может быть, Сухотин (декан философского факультета. – РС) знал. Студенты не знали. Я, вообще, за публичность, но она наотмашь хлещет по людям, иногда безвинным.

– В Томске были какие-то публикации в местной прессе? На вас оказывали давление, травили?

– Никто из знакомых прямо не обозвал и не оскорбил.

Валерий Родос с семьей незадолго до отъезда из Томска
Валерий Родос с семьей незадолго до отъезда из Томска

– Как вы пережили эмиграцию?

Я удирал, не за колбасой ехал. 15 лет до пенсии мыл полы в местном роддоме, за это время моя жена, оба сына выучились на компьютерщиков

– Я ехал в 50 лет, беспомощный, слабый, ни языка, ни специальности, ни умений, ни родственников, ни знакомых, ни друзей. Я удирал, не за колбасой ехал. 15 лет до пенсии мыл полы в местном роддоме, за это время моя жена, оба сына выучились на компьютерщиков. Мы купили прекрасный дом в Провиденсе, потом продали его и купили две квартиры во Флориде. Не бедствуем. В Америке чертова уйма недостатков, но это прекрасная, добрая страна.

– Дети благодарны вам за этот подвиг эмиграции? Их вообще интересует Россия и то, что там происходит?

– Все три жены старшего сына – русскоговорящие. И у младшего тоже. В компаниях редко появляются американцы, говорят без акцента, читают русскую литературу, больше интересуются Трампом, чем Путиным. Были по два раза в России, старший даже в Томске.

– А вы сами бывали в России после отъезда?

– Только в наручниках могу там оказаться, только на расстрел.

– Это ненависть, обида или какие-то другие чувства?

– Ненависть? Нет, пожалуй. Обида, недоверие. Один из моих учеников приглашал лекции почитать его ученикам. Все оплачивал. Не хочу ворошить, это все осталось в той, несчастной жизни. Вообще среди моих френдов на ФБ человек 20 томичей, многих я не помню.

Валерий Родос с сыновьями Артемом и Георгием
Валерий Родос с сыновьями Артемом и Георгием

– Вы сказали, что вы "не писатель". Но вы ведь еще в юности писали философские эссе, стихи.

– Меня посадили за несколько месяцев до 17-летия. Я – маленький, косоглазый еврей, с таким отцом и такой биографией. А то бы... Все мои тогдашние тексты (все стихи, например) пропали.

– Вас ведь посадили уже после расстрела отца? В чем была ваша вина, по мнению следствия?

– Подбивал одноклассников организовать партию, свергнуть режим и построить подлинный коммунизм. Не горжусь, но и не стыжусь. У меня был маленький срок, я тогда полагал, что в этой стране так и положено.

– Можете рассказать об этом чуть подробнее? Как подбивали? Кто донес?

– Зачем это? Собирались как одноклассники, на центральной улице, гуляли, ругали руководство. Ничего интересного. И люди средние.

Валерий Родос в студенческие годы
Валерий Родос в студенческие годы

– Скажите, а как получилось, что вам после всего этого позволили поступить в МГУ? После отсидки за политику?

– Я сжег все свои документы, завел новые, ни на что не надеялся, но закончил второй раз школу с медалью и поступил. Знаю много людей, кто закончил МГУ и сел, но чтобы сел и закончил – вроде бы я один.

– То есть система не была уже в тот момент настолько тоталитарной, если можно было сжечь документы и начать новую жизнь?

– Система-то была тоталитарной, но в ней было много дырок, уничтожали документы тысячи людей. Но меня самого удивляет, что после отсидок многие становились писателями, артистами. Трудно объяснить.

– Вы еще и диссертацию защитили. Кстати, по какой теме?

– Логика. Какая-то псевдонаучная чепуха.

– Насколько свободной была атмосфера в МГУ во второй половине 60-х? Как вы и ваши однокашники реагировали на события в Чехословакии, скажем?

– Логика была в оппозиции к власти. Один из моих преподавателей и научных руководителей – Александр Зиновьев (философ, социолог писатель, автор культовой в советских диссидентских кругах книги "Зияющие высоты". – РС), другой Юрий Гастев (математик, философ, правозащитник. – РС), с которым мы общались и тут в Америке. К Чехословакии относились сочувственно, но, сожалею, на демонстрацию не ходил.

– А чувствовали ли вы в то время на себе тень отца?

– И мои друзья-одногруппники, и некоторые доверенные преподаватели знали, что я сидел, про отца, я думаю, не знали. Я вел антисоветские беседы у нас на логике, все им сочувствовали, даже члены КПСС. А тень отца, тяжкий этот груз, я чувствовал всегда, не ежеминутно, но ежедневно.

– Когда все-таки у вас впервые появилась мысль написать книгу? И как появилось ее название?

Мой редактор предложил мне сменить название на "Я, сын палача...". Посоветовался с женой и сыновьями, нет так честнее. Книга не о нем, обо мне: "Я – сын палача"

– После политического лагеря, я был значительно более подкован, на своем факультете я был очень грамотным, уважаемым студентом, со мной побаивались вступать в спор. Книга? Мне страсть хотелось избавиться от этой боли. Я тут в Америке написал ее, и один из моих лучших, любимых учеников, очень богатый человек, он умер в этом году, предложил помощь. Сам нашел издательство и оплатил. Мой редактор предложил мне сменить название на "Я, сын палача...". Посоветовался с женой и сыновьями, нет, так честнее. Книга не о нем, обо мне: "Я – сын палача". У вас там пишут разное про "детей и внуков палачей...". Что они понимают про это...

"В книге В.Г. Финка "иностранный легион" я вычитал слово "кафар" -– обозначение жуткой, неутолимой тоски солдат этого легиона, гимн беспомощности лишенных родины людей. Мой отец – мой пожизненный кафар. Я ничего не могу изменить, исправить, вернуть и ежедневно терплю крах, интеллектуальное банкротство. Если бы я с такой же интенсивностью, как об отце, думал над какой-нибудь научной проблемой, я бы уже доказал теорему Ферма. Или опроверг бы ее. Или выдал бы окончательное решение семантической проблемы смысла, чем на самом деле занимался…"

Из книги Бориса Родоса "Я – сын палача"

– Если вернуться назад. Вы помните, как реагировал ваш отец на события 53-го года – смерть Сталина, арест Берии? Вы ведь тогда жили в Крыму?

– Когда началась борьба с космополитами, одновременно вычищали КГБ от евреев. Мы жили в Крыму, и отца уволили. Он долго был без работы, примерно год. Потом его взяли в связь и послали на какие-то курсы в Киев. У него умер отец, мой дед, мы жили в одной квартире. Он приехал, кажется, я видел его тогда в последний раз. В Крыму он оказался, потому что в борьбе Берии с Меркуловым занял какую-то не ту позицию. Его любимая дочь, моя старшая сестра, и его старший брат говорили мне, что отец неоднократно хотел застрелиться. Семье было бы легче. Его арестовали, когда стали брать всех, кто близок к Берии.

– Когда вы начали работать над книгой, вы пользовались архивными материалами или полагались на свою память и рассказы родственников?

– Ни в какие архивы я даже не пытался соваться. Читал газеты, от мамы знал мало, да и не принято было женам знать и дома говорить. Пытался представить себе. Это ведь не документальная книга, не об отце, а о том, как живется сыну палача. Бодался теленок с дубом. Даже не теленок, а цыпленок… и не бодался. Я, наверное, плохо отвечаю, но вопросы какие-то не про то. Вот мои дети купили с рук несколько документов отца. Кто-то их сохранил, выкрал, продает. Не купили (запросили очень дорого) книгу, где его пометки: он читал стихи со сцены, видимо сам писал. Стихов его я не видел, но, по текстам, вроде они были.

– То есть ваши дети разделяют ваш интерес к этому прошлому? Им, казалось бы, можно жить в прекрасном новом мире, не думая об этих русских кошмарах 20-го века.

– Они неплохо живут, никак со мной не сравнить. Жизнь не счастливая, но –машины, девки, парашюты, охота, ныряние, их любят, им лайкают. Но дедом очень интересуются. Сами много находят, иногда сами же и отгавкиваются. И никогда не отказываются послушать, если я говорю о себе, о лагере, об отце.

– А что значит "отгавкиваются"?

– Какой-то журналистик, по случаю, написал, что знаком со мной, что может доставить интересующимся мои автографы, что мы неоднократно встречались... Это нашел мой сын и в очень сильной форме ответил, что все это ложь, и заставил снять нашу общую фотку. Я хотел вмешаться, но он сказал "уже не надо".

– Видимо, в интернете существует какой-то рынок реликвий, связанных со Сталиным и тем временем?

– Множество рынков. Все можно найти, кроме того, что нужно.

Валерий Родос с семьей
Валерий Родос с семьей

– Получается, что советскую власть вы не принимали с 16-летнего возраста. Но тридцать лет взрослой жизни провели в СССР. С чем было труднее всего смириться в этот период?

– С тем, что нельзя вырваться. Не верил, что это можно изменить, благодарен Горбачеву.

– Почему после окончания МГУ вы решили поехать именно в Сибирь, в Томск?

– Смешно. Два лучших места в стране для логика: кафедра логики философского факультета МГУ и отдел логики ИФАНа объявили, что готовы или хотят взять меня. Я был лучший. Но! Беспартийный, еврей, без московской прописки, зато сам сидел по 58-й, отец расстрелян... Было написано много писем. Академик Берг, известные профессора известным профессорам. Однако ближе Томска для меня места не нашлось. Моя отсидка, тем более мой отец, – не самое страшное. Отсутствие московской прописки. Еврей, не член КПСС – вот почему меня не брали в Москву, Одессу, Минск, Баку, всюду, куда меня проталкивали. Я был не средним, а одним из лучших студентов, меня уважали. Я до сих пор дружу со своими любимыми учителями, после 50 лет знакомства. У меня много учеников, много любимых учеников, некоторые вышли на мировой уровень. Никого из них не отпугнул ни я, ни мой папа.

– Но вопреки всему вы были веселым и находчивым. В середине 1980-х вы участвовали в КВН, когда движение возрождалось. А свои репризы вы помните?

– Я и организовал КВН в Томске. Было так. Мой тогдашний друг Меськов привез команду КВН МГУ и предложил мне за два дня организовать свою. Капитаном взяли Кукушкина, его и до сих пор помнят в Томске. Я был председателем жюри. Много еще вопросов у вас? Мне вообще-то умирать уже пора.

– А что вы знаете о семье своего отца, откуда он родом?

– Мой дед, отец отца был хорошим портным. Отец был вторым из пятерых. Старший – стал главным фармацевтом большого города, следующий после отца – довольно известный актер, играл в нескольких фильмах вторые роли, легко можно найти, младший был крупным строителем в Москве. Мама, сестры всегда меня поддерживали. Одна из сестер поступила на тот же факультет, что и я, на три года раньше меня. Дядья же сами боялись нашей фамилии, один уехал из страны одновременно со мной, хотя был в высокой степени обеспеченным.

– Ваш отец "удружил" многим Родосам, так прославив фамилию?

Я бы руку, ногу, жизнь отдал, чтобы мой папа стал, как его отец, портным

– Была такая песня "и, если Родина прикажет быть героем, у нас героем становится любой". Родина приказывала быть стукачом, и их набрались миллионы, выйди на лестничную площадку одной из квартир, может быть той, что у тебя за спиной, –стукач. Родина приказывала быть палачом. И набралось добровольцев, сколько требовалось, а могло бы быть и больше. Я бы руку, ногу, жизнь отдал, чтобы мой папа стал, как его отец, портным. В какой-то другой семье бились бы головой об стену, плакали бы и каялись. Моя бы семья горя не знала, оно грянуло бы в другой семье. Социальный заказ! Не было бы заказа – и мой папа, быть может, неглупый, со способностями еврей, сумел бы стать и хорошим, и полезным. Когда-то я собирал коллекцию этих их высказываний: Молотов говорил :"А что я мог сделать?", Каганович говорил: "Мне приказали, я исполнял", Микоян, Хрущев.... Да, наверное, и сам Сталин так мог сказать. Но отвечать приходится мне и моим детям. Впрочем, вы не задали еще одного важного вопроса: осуждаю ли я или оправдываю своего отца?

– И что вы ответите?

– Конечно, осуждаю. Не следовало ему откликаться на этот призыв, вступать в дьявольский легион. Но я всю жизнь мучился вопросом, а у меня хватило бы (точно не знаю чего), чтобы удержаться не вступить?... Не знаю. И есть твердая уверенность, что 95% нынешних наших граждан с радостью и добровольно вступили бы, особенно те, кто сейчас все это яростно осуждают.

– Вы сказали, что вам стало легче, когда вы поставили точку в своей книге "Я – сын палача". Надолго ли сохранился этот психотерапевтический эффект?

– Я писал ее месяца три. Меня вырвало этой книгой. Я не писатель, писал как мог, мог бы лучше – лучше бы и написал. Когда поставил точку, испытал облегчение: справился. А терапевтический результат наступил только после выхода книги в 2008 году. Моего отца расстреляли, я уехал, не тащите грех семьи на моих детей и внуков. Мы не такие уж плохие.

Юлия Мучник

Андрей Филимонов

Радио Свобода

XS
SM
MD
LG