Вооруженное нападение 11 июля близ Гудауты двоих грабителей (сейчас уже задержаны подозреваемые в нем братья Адгур и Даур Джинджолия из села Абгархук) на группу российских туристов с детьми и убийство одного из гостей республики вызвало в абхазском обществе бурю эмоций и породило поток публичных размышлений на извечную тему «Что с нами происходит?»
Внимание многих привлекли на прошлой неделе пост в соцсетях абхазского журналиста Антона Кривенюка и продолжение его мыслей, прозвучавшее в ходе «Некруглого стола» на «Эхе Кавказа». Отношу себя к тем, кто воспринял его суждения как интересные, но в некоторой своей части слишком субъективные и довольно спорные. Имею в виду утверждение, что «за последние 5-7 лет в Абхазии... значительно возросло количество преступлений, совершаемых с применением оружия, – этого раньше реально не было после войны», что на общественную арену выступило поколение молодых людей с «дикими глазами», лишенное каких-то четких моральных ориентиров, социально неадаптированное и т.д.
В ответ в абхазском интернет-сообществе прозвучало, в частности, такое рассуждение, что среди совершивших громкие преступления последних лет в Абхазии отнюдь не доминирует исключительно молодежь, немало, как говорится, и седовласых.
Я же, пожалуй, начну с напоминания про хорошо, в принципе, известное: охи и ахи о наступившем упадке нравов и выросшем ужасном молодом поколении стары как мир. Помню, в частности, как дружно зазвучали они вокруг меня во время разгула преступности в Абхазии в самые первые годы после грузино-абхазской войны (но Антон в тот момент в Абхазии не жил и знает о происходившем лишь понаслышке).
А помните некрасовскую строчку «Бывали хуже времена, но не было подлей!»? Это поэтическое переложение схожей реплики литературного героя, напечатанной в России в 1874 году. Однако знаменитую фразу «О времена, о нравы!» древний римлянин Марк Туллий Цицерон произнес куда раньше – аж в 63 году до нашей эры! Впрочем, в разных вариациях та же мысль звучала столетиями и тысячелетиями до того в самых разных краях. Так, около 380 года до нашей эры Сократ изрек: «Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков. Наши нынешние дети стали тиранами; они не встают, когда в комнату входит пожилой человек, перечат своим родителям. Попросту говоря, они очень плохие». А еще более древний грек Гесиод около 720 года до нашей эры вздыхал: «Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если сегодняшняя молодежь завтра возьмет в свои руки бразды правления, ибо эта молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна». Часто цитируют также аналогичные надписи на глиняном горшке, слепленном около 3 тысяч лет до нашей эры в Вавилоне, на древнеегипетском папирусе Присса – около 3350 года до нашей эры...
Но ведь если всерьез воспринимать все эти утверждения, то мораль в человеческом сообществе за последние тысячелетия должна была падать постоянно и неизмеримо низко упасть по сравнению с временами фараонов. Однако это не очень вяжется с тем, например, что когда-то рабство считалось вполне приемлемым явлением, как и казни четвертованием, распятием на кресте, сдиранием заживо с человека кожи и т.п. На самом деле, конечно, развитие человеческой цивилизации повлекло за собой и повышение планки морально-этических и правовых представлений. Что ни говори, а от законов царя Хаммурапи они шагнули далеко вперед. Другое дело, что люди-то рождаются все такие же, с задатками как добра, так и зла. Это так же, как все новые и новые «поколения» деревьев вырастают разными: одно прямое, другое кривоватое, одно здоровое, другое пораженное какой-то червоточиной. И, может быть, этот диссонанс является одним из слагаемых в последние века представлений о неуклонном падении нравов.
Еще одна составляющая этого явления: согласно известному афоризму, люди старшего поколения часто осуждают молодежь за пороки, которым сами уже не способны предаваться. Ну и, наконец, главное, на мой взгляд. «Там хорошо, где нас нет» – эту емкую народную мудрость следует воспринимать, уверен, применительно не только к расстояниям, но и ко времени. О будущем нам ничего еще неведомо, а вот в прошлом, как известно, и «трава была зеленее», и по ночам гуляли до утра безо всякой опаски…
Нет, я вовсе не хочу сказать, что из десятилетия в десятилетие, из поколения в поколение все с моральными устоями и безопасностью обстоит одинаково. Время от времени происходят всплески преступности, но связано это не с некими изменениями людей на генетическом уровне, а со вполне определенными историческими обстоятельствами. Падение нравов в Римской империи – реальная история, и обусловлено оно было пресыщением знати, сосредоточившей в своих руках невиданные по тем временам богатства. А нравственное одичание в России Смутного времени, в начале XVII века, когда по опустошенной стране бродили бессчетные шайки разбойников, было, наоборот, связано с тотальным обнищанием и голодом населения.
В Абхазии после сентября 1993 года, прямо скажем, царил криминальный беспредел, с которым нынешнее положение сравнивать даже нелепо. Да, абхазское общество переживало тогда вполне естественную эйфорию после военной победы, но одновременно было шокировано разгулом преступности, свойственным многим поствоенным обществам. Вот пара красноречивых деталей. С наступлением темноты (а почти до самого 1994 года, до восстановления работы ИнгурГЭС и энергосистемы, Абхазия была вообще обесточена) в течение нескольких лет по улицам в Сухуме жители не рисковали ходить поодиночке или даже по двое-трое, подъезды коммунальных домов наглухо закрывались на замки. Я, помнится, пару раз опоздал домой к этому закрытию и, чтобы не поднимать на ноги соседей, вынужден был залезать в подъезд через козырек над ним, благо, стекла были везде выбиты. Убийства, грабежи, мародерство... А в начале 1996 года я стал очевидцем расстрела из автоматов среди белого дня «слетевшими с катушек» преступниками двух братьев-репатриантов – владельцев кафе на сухумском проспекте Мира.
В одной из газетных статей тогда известный абхазский писатель Джума Ахуба писал так: «Мы победили злейшего врага. А дальше? Сумеем ли победить бесчеловечность, зверства, разбуженные в нашем сознании войной?»
Схожий кризис сознания переживала тогда и Россия («лихие девяностые»), и Грузия (запомнился заголовок статьи о криминально-правовой ситуации в ней «Иду себе, играю автоматом»). Но в Абхазии положение усугублялось перенасыщенностью оружия на руках населения, блокадой со стороны стран СНГ... Если говорить о «потерянном» поколении, то мне, скорее, вспоминаются ребята, которые заканчивали школу в середине-конце 90-х годов, и рассказ одного немолодого очамчырца о том, что самым распространенным занятием десятков его юных соседей стало «собирательство». То есть блуждание по округе с магнитами в руках. Если увиденный металл не притягивался магнитом, значит, он был цветным, и, сдав его, можно было что-то заработать...
К слову, понятие «потерянное поколение», ставшее популярным с легкой руки американской писательницы Гертруды Стайн после Первой мировой войны, то есть поколение молодых людей, вернувшихся с войны и не нашедших себя в мирной жизни, к современной Абхазии, конечно, не походит. Ветераны Отечественной войны народа Абхазии никак не могли оказаться на обочине мирной жизни в республике, наоборот, у них были все преференции для того, чтобы занять в ней почетное и ведущее место. Последующему поколению, вступившему во взрослую жизнь уже после войны, особенно в годы блокады, было трудней, но опять же не могу назвать его ни потерянным, ни пропащим.
Многим моим мыслям оказался весьма созвучен на днях пост Беслана Барцица в фейсбучной группе «Айнар», который начинается так: «Надоело читать все эти причитания по поводу потерянного поколения, деградировавшего народа и пр. Да, мы все видим этих уродов, но они составляют меньшинство, просто их очень видно и слышно. Конечно, их очень слышно, когда они в полный голос матерятся посреди улицы, часто поминая собственную родительницу и некий загадочный акт перорального самоудовлетворения, но это не означает, что они составляют большинство нашей молодежи... Принимая во внимание все обстоятельства, лично я прихожу к выводу, что процент уродов у нас неожиданно низкий. Даже так».
Тем не менее не хочу выглядеть розовым оптимистом. Криминальная обстановка в Абхазии на протяжении четверти века в силу названных и других причин была и остается чрезвычайно тяжелой. По моему субъективному впечатлению, еще один всплеск преступности наблюдался где-то в начале нулевых годов, когда прокатилась череда почти ежедневных квартирных краж и грабежей. Сейчас – новый всплеск, который продолжается уже два-три года и характеризуется зачастую полной безбашенностью нарушителей закона. Не будем забывать и о том, что ныне, в эпоху интернета, все преступления приобретают многократно увеличенный резонанс.
И еще. Да, в кошмарном преступлении в устье Аапсты, после которого взорвалась информационная бомба, сошлось воедино немало роковых случайностей. И то, что грабители не ожидали, что наткнутся на самбиста (но это, увы, только в телесериалах положительный герой легко расшвыривает вооруженных преступников, которые затем, скуля, расползаются в разные стороны, в жизни все бывает далеко не так). И то, что среди пострадавших от нападения были маленькие дети, а это всегда бьет по нервам. И то, что многие жители Абхазии испытали к отморозкам дополнительную ненависть, ибо те лишили их части заработка из-за не приехавших нынче в результате потенциальных туристов. Но это ведь стало лишь вершиной айсберга. Разве, скажем положа руку на сердце, вид любой беспечной семьи заезжих туристов, разбивших палатку где-нибудь в уединенном месте, не вызывает у нас опасения за них? И утешаться тем, что «и в других странах тоже совершаются преступления против туристов», бессмысленно. Мы-то живем здесь и сейчас.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
