ПРАГА---Нино Киртадзе – журналист, режиссер и актриса, с 1997 года живет и работает в Париже. Признанный в Европе режиссер, пятикратно награждена Гильдией французских режиссеров-сценаристов артхауса, четырежды получала приз «Лучший фильм года» во Франции, является обладателем немецкой награды имени Адольфа Гримме. Нино удостоена множества призов на престижных международных кинофестивалях, таких как награда «За лучшую режиссуру» фестиваля Сандэнс в США и «Оскар» «Европейской киноакадемии». Она рассказывает, как принимаемые меры против распространения вируса COVID-19 повлияли на ее жизнь и творчество.
Амина Умарова: Нино, где тебя застал карантин?
Нино Киртадзе: Карантин меня застал во Франции. Слава богу, что я никуда не уехала, потому что я собиралась в Турцию, там должна была состояться встреча. Честно говоря, я не очень серьезно на это смотрела вначале, я думала, ну, очередной грипп, и просто в какой-то момент кто-то из участников сказал, что в аэропорту в Турции проверяют: кто-то стоит с термометром, и, если вдруг у кого-нибудь есть температура, их будут переводить в карантин. Как-то мне эта перспектива карантина в Турции не очень понравилась, и другим тоже, и они решили все это дело отменить, сделать пока что онлайн. А потом уже за неделю такое началось, что не то, что куда-нибудь уехать… Так что я застряла… Хорошо, что дома, а то люди по сей день стараются добраться до своей страны, до своего дома, и, в общем, я сижу дома у себя в Париже.
Амина Умарова: Сколько времени тебе понадобилось, чтобы обдумать, организовать и приспособиться к этому, совершенно новому режиму?
Очень странно представить, что весь мир будет на какой-то паузе. Мы попали в такую неизвестность, что очень трудно представить, как отсюда будем выбираться
Нино Киртадзе: Знаешь, по-моему, я пока еще совсем даже не приспособилась, потому что это очень странно представить, что весь мир будет на какой-то паузе. Я продолжаю делать какие-то дела, конечно, есть какие-то интернет-встречи, особенно в кино это просто абсурдно звучит, потому что кино – это общение, встречи со зрителем, продюсерами, участниками, – в общем, не совсем ясно, как работать. А с другой стороны, настолько все потеряло вдруг смысл, кроме человеческой жизни, что даже сценарии, которые я никак не допишу, не могу сосредоточиться… Я не могу сказать, что приспособилась. Конечно, я сижу дома, очень редко выхожу за какими-то покупками, но день и ночь перемешались, очень трудно представить, как долго это все будет длиться. В общем, мы попали в такую неизвестность, что очень трудно представить, как отсюда будем выбираться. Конечно, могу убирать или красить стену, но сказать, что я приспособилась, по-моему, это очень рано для меня. Это как какой-то шок получился.
Амина Умарова: А где твой самый уютный и комфортный уголок в квартире?
Нино Киртадзе: Знаешь, на кухне, – это со старых времен идет, я очень люблю там сидеть. Когда монтирую дома фильмы, тогда не получается на кухне, а если писать, то я люблю там сидеть. А цветы меня просто спасают сейчас, потому что никогда это у меня не получалось, и семь месяцев назад я начала в первый раз заниматься цветами. У меня действительно самый красивый балкон в нашем районе, все это говорят, потому что все там цветет, растет, и заниматься этими цветами – это как какая-то терапия получается, и как-то это меня отвлекает. Так что я ночью тоже люблю сидеть на балконе и смотреть… Но это просто пустой пейзаж, редко кто появляется с маской, это очень странно видеть, это какой-то фильм science fiction (научная фантастика), в который мы все попали. Никогда я себе не могла представить, что когда-нибудь такое увижу.
Амина Умарова: Пока мы еще близко к кухне, что ты себе готовишь?
Нино Киртадзе: Ой, себе я никогда ничего не готовлю. Когда дети здесь или что-то еще, на меня находит это вдохновение, но когда я одна, все надо мной смеются, что вообще ничего нет ни в холодильнике, нигде, потому что как-то меня это не мотивирует для себя самой что-нибудь готовить, я могу жить на кофе и сигаретах, и так это продолжается.
Амина Умарова: Вот ты говорила, что еще не успела приспособиться к новому режиму, но тем не менее у тебя какие-то вебинары…
Нино Киртадзе: Да, конечно. Это на своих делах я не могу сконцентрироваться, но когда я знаю, что я кому-то нужна, то я, конечно, это делаю: есть какие-то классы, надо помочь каким-то юным режиссерам найти дорогу к своему фильму, потому что они запутались, и я занимаюсь с ними по интернету. Потом, я представляю Грузию в этом «Евримаже», который дает деньги, это европейский фонд, и это последняя часть финансового монтажа фильма, потому что у нас бывают встречи четыре раза в году, но так как никто не может сейчас никуда ездить, мы это все делаем по Zoom. Вот сейчас тоже через час эта встреча начнется, чтобы обсудить, куда это все идет, как мы будем работать. Это мы рассматриваем проекты художественных фильмов в копродукции, и потом распределяем деньги, которые помогают им закончить свой финансовый монтаж. Конечно, желающих очень много, там отбираются самые сильные проекты.
Каждый сидит у себя дома в разных странах, ты видишь, где этот человек живет – очень интимный такой сеттинг получается, несмотря на то, что мы друг с другом физически не общаемся
Есть еще разные подобные встречи. Я даже была в жюри фестиваля CPH DOX, который проводится в Копенгагене, и они решили как-то не останавливать это фестиваль, потому что уже были на полдороги до открытия, и они решили все это сделать виртуально. Мы дали приз какому-то действительно очень интересному проекту, и было жюри, конечно, виртуальное. Но это тоже интересно, потому что каждый сидит у себя дома в разных странах, ты видишь, где этот человек живет – очень интимный такой сеттинг получается, несмотря на то, что мы друг с другом физически не общаемся, и все это получается по Zoom. Такие вещи продолжаются. Но, конечно, все проекты, которые были, сейчас остановлены, потому что никто не знает, когда это закончится, и все ждут…
Каждый раз нам говорят, что через две недели мы можете выходить, потом это еще откладывается, сейчас опять отложили – в общем, неизвестность полная, но как-то человек так и создан, наверное, он все-таки продолжает жить, функционировать. Это мне тоже помогает, на самом деле, чтобы не думать все время о том, что, «господи, что будет и как будет». Сейчас еще обсуждения о Каннах идут – останется фестиваль или его аннулируют, – мы об этом узнаем в конце апреля уже точно, так что какие-то вещи все равно продолжаются.
Амина Умарова: Если я правильно поняла, то сосредоточиться на чем-то позитивном, креативном мешает беспокойство по поводу всей этой ситуации?
Я не могу как-то отгородиться от всего, что происходит, и вдруг думать о чем-то своем, даже если это очень важное и интересное
Нино Киртадзе: Да, по-моему, неизвестность – это какая-то вещь, к которой приспособиться человеку очень трудно. Что будет, какая доля неизвестности, и очень трудно с этой неизвестностью как бы подружиться. Например, эти сценарии, которые мне надо сейчас закончить, я просто не могу сконцентрироваться на этом, потому что все время мысли куда-то убегают, как будто смысл это потеряло, потому что, когда я смотрю по телевизору, как перевозят этих больных, думаю: ну какой мой сценарий, кому он нужен, для чего это сейчас? Противоречивые, конечно, чувства появляются, я не могу как-то отгородиться от всего, что происходит, и вдруг думать о чем-то своем, даже если это очень важное и интересное. Потом хочется узнать, как тот, как тот, друзья или родные или близкие.
Если вот так уже по большому счету говорить, дома сидеть, заниматься чем-то и не выходить, то это у меня часто бывает, когда я работаю, потому что, когда фильм начинается, я практически ничего не делаю, кроме этого фильма, сижу где-то или в монтажке, или в продукции, и занимаюсь своим делом. Это не так на меня давит, как смысл того, что происходит, и этот смысл очень трудно сейчас найти: почему это, куда это все идет? Конечно, эти вопросы возникают, обязательно, в какой мир мы идем сейчас, потому что что-то, конечно, радикально изменилось. Как разные страны с этим кризисом справляются или не справляются, что происходит, почему исчезают какие-то вещи, как люди себя ведут – это рассказывает о чем-то больше, чем какой-то вирус и корона. Много рассказывает о том мире, в котором мы живем, как он функционирует, о деньгах, о бизнесе, о прибыли и еще многих вещах, и многие вопросы встают, на которые, конечно, будут стараться найти ответы, понять, объяснить.
Амина Умарова: В плане того, как люди себя ведут: 6 апреля, несколько дней назад, в видеообращении Генерального секретаря ООН Антониу Гутерриша, которое он разместил в Твиттере, прозвучало, что в условиях карантина и режима самоизоляции, введенных во многих странах для борьбы с распространением коронавируса, в разы увеличилось количество случаев домашнего насилия. Что ты думаешь по этому поводу?
Нино Киртадзе: Это ужасно, потому что у нас во Франции (во Франции, а не в какой-то там нецивилизованной стране, недемократичной) уже пять лет идет разговор о том, что творится насилие в семьях и как это происходит. Это как во время войны – получается, что какие-то институции исчезают. Сейчас, например, если какую-то женщину изобьет ее муж дома, куда она может пойти? – все закрыто, конечно, нет той реакции, которая была до коронавируса, даже если не очень организованная, но все равно. Сейчас это все как-то остановлено, людям, у которых эта агрессия есть, это дает многие права, и, конечно, все надеются, что никто их не найдет. И это касается не только насилия в отношении женщин, но недавно был такой случай, когда маленький мальчик в полночь позвонил в полицию и плача рассказывал, как его каждый день избивает отец. Это ужас, если это представить.
Когда человек потерян, ему некуда идти, он не знает, что делать, чтобы как-то направить, выслушать или в полицию позвонить, или как спрятаться – вот это как-то можно сделать
У меня есть подруга-режиссер, которая сказала, что все равно никто не может ничего другого делать, все дома сидят, и она записалась в центр, куда могут позвонить женщины, над которыми издеваются дома мужья или кто-то еще, чтобы они могли хоть с кем-то говорить и как-то найти себя, чтобы знать, что сделать, куда пойти. Она мне тоже говорила: «если ты хочешь, то тоже можешь таким образом помочь». Это по телефону происходит. Когда человек потерян, ему некуда идти, он не знает, что делать, чтобы как-то направить, выслушать или в полицию позвонить, или как спрятаться – вот это как-то можно сделать. И это очень здорово, что французы разных профессий собираются в этом смысле хоть помочь. Раньше все думали: а, да это насилие, когда мужчина так себя ведет, эта агрессия из-за того, что необразованность, – нет, оказалось, что люди, которые абсолютно нормально выглядят, могут такие вещи сделать, что это не приснится никому. И только сейчас, 2-3 года назад, женщины стали об этом говорить, они как-то перебороли стыд, позор и страх.
Амина Умарова: Каким ты видишь мир после карантина – что точно уйдет из жизни как ненужное, и что обязательно придет как необходимое?
Нино Киртадзе: Сейчас мне немного трудно об этом сказать. Что-то, наверное, изменится. Есть люди, которые думают, что, вот что это показало, какие выводы сейчас мы можем сделать на этом этапе коронавируса? То, что, например, маски делаются только в одном месте, где их можно сделать дешево, это, может быть, не совсем хорошая идея, потому что можно случиться так, как и случилось, что страны оказываются в этом ужасе, а обыкновенные маски, которые, по-моему, 50 сантимов стоят, вообще не достать. Что это говорит об организации мира? Потом то, что, во всяком случае, уязвимость нашего общества стала настолько очевидной, что даже очень развитые страны не смогли как-то сориентироваться, когда это началось.
Потом явно, что будут резкие изменения в сфере здравоохранения. То, что они решили в какой-то момент, что во всем мире больницы должны приносить прибыль и все койки должны быть заняты весь год, как в каком-то отеле-люкс, они поняли, что это вообще какой-то бред. Также приватизация этих больниц – это было не совсем умно, потому что люди, которые приватизировали, это бизнесмены, они ничего не понимают в медицине, они не могут за этим смотреть так, как надо, потому что, когда возникает надобность, получается, что все не так. По-моему, первые шаги будут сделаны в этом направлении. А потом очень интересно, о чем это говорит в смысле солидарности. Вот у меня есть очень много знакомых, которые идут сдавать кровь – идеальные доноры, во Франции это называется «группа зеро», а по-моему, у нас это называют «первая группа крови», которую всем можно дать, – они, несмотря на риски того, что могут там заразиться или что-то может произойти, все пошли сдавать кровь.
Как-то получилось так, что во время кризиса люди либо закрываются в себе, либо решают, что, наоборот, надо как-то друг друга поддержать. И, наверное, многие вещи в плане организации нашего общества будут пересмотрены
Как-то получилось так, что во время кризиса люди либо закрываются в себе, либо решают, что, наоборот, надо как-то друг друга поддержать. И, наверное, многие вещи в плане организации нашего общества будут пересмотрены. С другой стороны, можно сказать, что люди тоже так быстро забывают всякий опыт, что не знают, что зависит, как долго это будет длиться, и насколько урок будет серьезным, чтобы люди задумались о том, какое общество мы хотим построить, а также подумать о том, что мир не только о прибыли, не только о деньгах, не только о власти, но там еще живет человек, и может быть, стоит подумать над тем, как создать какие-то минимальные условия, чтобы человек нормально развивался и не стал бы каким-то зверем, которого ничего не интересует, кроме себя.
Амина Умарова: Нино, что ты обязательно поменяешь в своей жизни после карантина?
Нино Киртадзе: Я не думаю, что буду что-то особо менять, потому что хочется побольше провести времени с людьми, которых я люблю, но все равно я знаю, что, когда это кончится, опять будет работа. И потом я очень люблю свое дело, конечно, и это делаю с удовольствием.
Амина Умарова: А способность, которой тебе хотелось бы обладать?
Нино Киртадзе: Я бы хотела летать – это уже давно я хочу, но этой способности у меня никогда не будет, наверное. Очень хочу.
Амина Умарова: А какова твоя самая характерная черта?
Нино Киртадзе: У меня очень хорошая интуиция, по-моему, и многие вещи в своей жизни, если есть такое, что мы называем судьбой, все сложилось из-за того, что какая-то интуиция меня потянула направо, а не налево. И это невозможно, в принципе, объяснить, почему и как это произошло, но, по-моему, эта интуиция мне во многом помогла в жизни, она также образовала мою судьбу.
Амина Умарова: А какая черта должна быть у человека, которому ты доверяешь?
Самое страшное, по-моему, что с человеком может произойти, это когда он чувствует себя преданным теми людьми, которым доверял
Нино Киртадзе: Я ненавижу ложь, и человек, которому я доверяю, не должен быть лгуном. Есть люди, например, у которых просто талант – они на тебя смотрят и могут так врать, и так убедительно это делать. Самое страшное, по-моему, что с человеком может произойти, это когда он чувствует себя преданным теми людьми, которым он доверял, которых он любил. Конечно, для меня, чтобы доверять человеку, ты видишь каждый день, как это можно или нельзя, и по-моему, у него тоже должны быть какие-то убеждения, за которые он может постоять, что бы ни случилось.
Амина Умарова: Какова мечта о счастье?
Нино Киртадзе: Это такое зыбкое понятие... Есть какие-то моменты, когда человек себя чувствует очень счастливым, и потом это исчезает. Для меня это моя дочь, ее дети, это чувство полноты, которое возникает иногда, когда соприкасаешься с чем-то, что тебя уносит за пределы твоего существования и мира, и в то же время ты чувствуешь, что ты в этом мире, ты жива. Вот это чувство, что ты живешь, и что живешь полной жизнью – вот это для меня счастье.
Амина Умарова: А что ты считаешь самым большим несчастьем?
Когда человек не может отдавать, это уже начало смерти, начало какого-то омертвления
Нино Киртадзе: Самым большим несчастьем… Я думаю, что есть люди, которые уже умерли, и даже не знают, что уже умерли – как-то ничего их не берет, ничего на них не действует. Какое-то умерщвление начинается в человеке, я не знаю, из-за чего, когда они замыкаются в себе и не могут никому ничего дать. Когда человек не может отдавать, это уже начало смерти, начало какого-то омертвления.
Амина Умарова: А ты живешь в той стране, в которой хотела жить?
Нино Киртадзе: Да. Как это ни странно, но когда я думала о том, чтобы ухать, то думала о Франции. Я бы никуда не уехала в другое место, может быть.
