В Государственном русском театре драмы имени Фазиля Искандера в Сухуме 26 и 27 марта прошла премьера спектакля по мотивам пьесы Александра Островского «Красавец-мужчина». Два дня был аншлаг, теперь постановка войдет в репертуар театра. Генеральный директор театра Ираклий Хинтба рассказал «Эху Кавказа», почему была выбрана именно эта пьеса.
«Красавец мужчина» – это комедия в четырех действиях Александра Островского, которая была написана в 1882 году. В 1883 году ее поставили на сцене Александринского театра. Теперь пьесу Островского будут играть и в Абхазии, на сцене Русдрама. Спектакль поставила молодой режиссер Ирина Дремова. В прошлом году ее эскиз победил в лаборатории по Островскому. Художник по костюмам – Таисия Юдина, выпускница школы-студии МХАТ, композитор – Юлия Колченская.
Главный герой пьесы «Красавец-мужчина» – Аполлон Окоемов (Осман Абухба) женился на богатой девушке Зое (Аманда Кварацхелия), любящей и преданной. Он промотал ее состояние и решил поправить дела женитьбой на богатой купчихе Сусанне Сергеевне (Милана Ломия). Но чтобы оформить развод, Окоемов уговаривает Зою изменить ему с богатым и безответно влюбленным в нее Федором Олешуниным (Емиль Петров). Все планы Окоемова расстраивают ее родственник Наум Федотыч (Джамбул Жордания) и Сосипатра Семеновна (Анна Гюрегян).
Генеральный директор Русдрама Ираклий Хинтба сообщил, что спектакль «Красавец-мужчина» задуман и поставлен в жанре «печальная комедия»:
«Мы второй раз подступаемся к Островскому, это очень сложный автор с подводными камнями при всей кажущейся самоигральности его пьес и выписанных характерах, при всем великолепии драматургии. Когда ты пытаешься это сыграть, перенести на сцену, придумать какой-то оригинальный ход, всегда возникает множество препятствий. Наш спектакль «Красавец-мужчина» решен в жанре эксцентрики, буффонады, фарса. Это диктует и способ существования артистов, и решение мизансцен, и художественные, и световые решения, особенно в первом акте. Во втором акте вся история постепенно начинает опрокидываться в трагизм, психологизм, начинается какой-то другой театр, поэтому хочется, чтобы зритель в первом акте немножко развлекся, а во втором – ощутил всю бездну трагедии главной героини».
Ираклий Хинтба пояснил, что драматург Екатерина Тимофеева привнесла в текст несколько монологов, которых не было у Островского:
«Этот спектакль требует от актеров максимальных усилий, потому что они ничем не прикрыты. На авансцене перед занавесом практически нет декораций, все строится на их энергии, на понимании текста, на донесении смыслов, на работе с этим удивительным и сложным русским языком Островского. Правда, в спектакле над текстом поработала драматург, которая вписала в него несколько монологов, их нет у Островского. И в спектакле нет нескольких персонажей, которые есть в пьесе. Но информация, которая в пьесу заложена, полностью передается зрителю. Островский, когда его спросили, можно ли немножко сократить пьесу для постановки в Александринском театре в 1883, сказал: «Сокращайте, только без ущерба смыслу». Вот и мы так же постарались сделать».
Выбор именно этой пьесы в обширной драматургии Островского определило броское название, которое должно заинтриговать и привлечь зрителей в театр, говорит Ираклий Хинтба:
«У пьесы название привлекательное, мне кажется, что «Без вины виноватые», «На всякого мудреца довольно простоты», «Не было ни гроша, да вдруг алтын», все эти названия для абхазского уха ничего не дают, и на такие спектакли, какими бы они гениальными не были, зрителя не завлечь. Вот «Красавец-мужчина» – да, это броско, это интересно! У нас есть актеры, которые это могут сыграть, поэтому мы решили рискнуть и сделать вот такой необычный спектакль».
Своим впечатлением поделился заслуженный артист России, режиссер Адгур Кове. Его очаровал спектакль, но обескуражил финал:
Режиссер, который поставил великолепный спектакль, на мой взгляд, умудрился в финале свой же великолепный спектакль испортить. Мне стало жалко спектакль
«Я совершенно заворожен рисунком спектакля, атмосферой, воздухом, я под очень большим впечатлением. Единственное, что хотелось бы отметить, что я как зритель к финалу спектакля был полностью очарован, и вдруг меня совершенно выбил из колеи, выбил из спектакля финальный монолог главного героя, который мне показался совершенно искусственным. Это текст не Островского, и это очень слышно. Я не знаю, как это интерпретировать. Режиссер, который поставил великолепный спектакль, на мой взгляд, умудрился в финале свой же великолепный спектакль испортить. Мне стало жалко спектакль. Можно дополнять, я не против, все-таки 21-й век, в принципе, можно все, если это вытекает из художественной логики произведения. Но если вдруг к художественному произведению ты приделываешь дешевый пост из «Контакта», зачем ты это делаешь? У меня нет этому объяснения, это какое-то недоверие к себе или что-то… Просто надо режиссера погладить по головке, успокоить и сказать: «Ты сделала хороший спектакль, убери эту… Это не текст спектакля, это – пост.
– Адгур, что бы вы еще отметили в самом спектакле?
– Я вообще поклонник Островского. Я много ставил его, много видел разных спектаклей, зачастую неудачных, некоторые – удачные, но я никогда не видел, чтобы, отчуждаясь от того, что принято называть поэтикой Островского, можно было создать конгениальное зрелище. Этот спектакль, конечно, не в традициях Островского, но внутренне, духовно он приближает Островского к Шекспиру вообще-то. Это круто, это очень убедительно было сделано, очень доказательно, за исключением некоторых шероховатостей. Там привнесен, по-моему, не только финальный монолог, там еще какие-то шероховатости были по ходу спектакля, но они как бы затушевывались, потому что ты впроброс к этому относился. Но финальная точка? Ну, так это нельзя! Я в восторге по поводу режиссерской работы, и трагедия какая-то тоже по поводу режиссерской работы!»
Ирина Дремова – выпускница Новосибирского государственного театрального института по специальности режиссер драмы. Ее спектакли идут в Красноярске, Москве, Санкт-Петербурге. В интервью журналисту Амре Амичба Дремова рассказала, что побудило ее дополнить текст пьесы привнесенными монологами:
«Я отталкивалась от Островского и подумала, почему монолог Зои есть, а у остальных монологов нет. И драматург написала. Мы вкладывали в каждый монолог какой-то человеческий порок. Каждый шел со своей ролью и к чему пришел? И в этом нет ничего такого, если мы дописываем немного пьесу. Островский давно жил, люди не меняются, но что-то все равно меняется».
И все-таки, по мнению многих зрителей, финал спектакля вышел спорный и неоднозначный. В нем главный герой обличает с презрением женский род и его пороки.
