Финансист Уильям Браудер заявил в интервью Настоящему Времени, что в расследовании об отмывании денег из России могут появиться названия новых банков. Ранее Браудер подал жалобу в австрийскую прокуратуру на Raiffeisen bank и в шведскую – на Swedbank.
Юрист фонда Hermitage Capital, который возглавляет Браудер, Сергей Магнитский в 2009 году погиб в российской тюрьме. Он одним из первых рассказал о том, что из России выводят миллиарды "грязных" денег. Часть этих денег прошла через счета банка Raiffeisen и офшорные компании "Тройки Диалог", схему функционирования которых раскрыли участники расследования OCCRP.
Сейчас европейские банки – австрийский Raiffeisen, шведский Swedbank, финский Nordea, датский Danske – теряют миллиарды долларов из-за скандала. Акции банков падают в цене. Больше всего пострадал Raiffeisen: его акции на этой неделе подешевели более чем на 12%. Уильям Браудер утверждает, что банк несколько лет не обращал внимания на подозрительные транзакции из России.
– Что показалось вам самым важным в расследовании OCCRP?
– С точки зрения выявленных нарушений закона, наверное, самое интересное – это финская часть расследования OCCRP о подозрительных транзакциях, связанных с банком Nordea. Почему это так важно: мы отправляли заявления о преступлении в правоохранительные органы Финляндии, Швеции, Дании и Норвегии еще в октябре прошлого года. Говорили, что Nordea совершает подозрительные транзакции. И теперь абсолютно независимое расследование пришло к тем же самым выводам.
– Что стало для вас открытием в российской части расследования о "Тройке Диалог"?
– Одним из таких открытий для меня стала покупка у Bombardier в Канаде частного самолета за $42 миллиона на деньги компании, связанной с сетью "отмывочных", которую первоначально раскрыло расследование Магнитского. Мы отслеживаем банки-получатели [подозрительных транзакций], которые могут быть привлечены к ответственности на Западе, и когда находим – подаем заявления о преступлении против этих людей или банков.
– Сейчас мы знаем, что в "отмывочной" схеме были задействованы несколько европейских банков: шведский, австрийский, финский, датский, литовский. Можем ли мы в дальнейшем узнать о каких-то еще банках, вовлеченных в отмывание денег из России?
– Мы продолжаем расследование. Есть огромный массив данных, которые еще предстоит собрать и проанализировать. Уверен, в будущем мы обнаружим, что замешано еще больше банков.
– Ваш фонд заявлял, что банк Raiffeisen игнорировал тревожные сигналы, которые могли бы остановить поток "грязных" денег из России. Что это за сигналы?
– К примеру, компании из юрисдикций высокого риска – Виргинские острова, Маршалловы острова и так далее, – которые проводили или получали платежи за товары и услуги, которых они не предоставляли. Компании, зарегистрированные с нулевым балансом, которые при этом проводили десятки и сотни миллионов долларов. Компании, которые получали деньги из хорошо известных "отмывочных". Есть целый список того, что мы называем "красными флажками отмывочных".
Самое интересное в истории с Raiffeisen – то, что мы предупреждали банк еще в 2010 году, когда подозревали отмывание денег из России. Они сопротивлялись, они отказывались признавать, что такое происходило. А теперь мы обнаружили целый набор подозрительных транзакций в последующие годы.
– Вы говорили о необходимости международного расследования отмывания денег. Ожидаете ли вы, что европейские страны пойдут на это?
– То, как устроены сегодня правоохранительные органы разных стран, не позволяет этого сделать. Правоохранительная инфраструктура фрагментирована: каждая страна проводит свое собственное внутреннее расследование. И на это требуется очень много времени, что делает такие расследования неэффективными: страны Евросоюза должны слать друг другу письменные, очень формальные запросы – на переписку могут уйти годы.
Одно из моих предложений политикам – создать единый финансовый реестр, доступ к которому будет иметь каждая из правоохранительных структур, участвующих в расследовании случаев отмывания денег. Потому что сейчас получается так: чтобы отмыть деньги, нужны недели, а на расследование уходит десять лет.
