Покинувшим Чечню из-за преследований геям трудно до конца разорвать связь с прошлой жизнью. Их преследует случившееся с ними: пытки, избиения, шантаж. Они не могут чувствовать себя в безопасности в новой стране. Про них снимают документальные фильмы, но ситуация от этого не меняется. Да и о самой охоте за ЛГБТ-людьми, которая все еще имеет место в кадыровской Чечне, похоже, потихоньку забывают...

"Чеченец не может быть геем"

"Пожалуйста, не уезжай на Запад. Тебе там никто не поможет стать нормальным", – обращается мать к своему сыну, бывшему чеченскому бойцу смешанных единоборств. Он покинул родину после пыток из-за своей гомосексуальности. Документальный фильм о нем – "Тихий голос" – пользуется популярностью на фестивалях авторского кино по всему миру.

Российский зритель картину не видел: показы в рамках "Артдокфеста" сорвались. В Москве к этому отношение, как выяснилось, имели люди, близкие к высокопоставленным чеченским чиновникам. В Санкт-Петербурге полиция и Росгвардия вовсе запретили фестиваль – якобы из-за нарушения коронавирусных ограничений.

"Чеченец не может быть геем, и на этом основании эта картина в принципе оскорбляет весь чеченский народ", – заявил организаторам Сулиман Шамаев, называющий себя помощником депутата Госдумы Шамсаила Саралиева.

Несмотря на противодействие чеченских и российских властей, "Тихий голос" получил главный приз "Артдокфеста" – "за талант слышать неслышное и видеть невидимое". Картина получила также гран-при на крупнейшем фестивале документального кино в Северной Америке Hot Docs Toronto, что позволяет ей в дальнейшем быть номинированной на "Оскар".

На днях фильм о чеченском гее показали в Праге на известном восточноевропейском кинофестивале One World. Среди спонсоров фестиваля – общественная телерадиокомпания Чехии, министерство культуры и МИД страны, государственный фонд кинематографии, администрация Праги, Европейский парламент и даже крупнейший чешский интернет-магазин. В отличие от России, быть спонсором фестиваля независимого авторского кино в Европе не только политически модно, но и коммерчески выгодно.

История Хаважа

"Тихий голос" – картина о молодом человеке по имени Хаваж, ему 26 лет. О его сексуальной ориентации в фильме упоминается всего один раз – на второй минуте фильма и только в контексте разговора сотрудника правозащитной организации, помогающей бежавшим из Чечни геям. Оставшиеся 48 минут эта тема не поднимается ни разу. В Бельгии, куда уехал Хаваж, он не чеченец-гей, а в первую очередь человек в беде, которому нужна защита и помощь.

Вследствие психологической травмы из-за пыток на родине Хаваж потерял голос, ему с трудом даются даже самые простые звуки. Пока он ждет рассмотрения вопроса о предоставлении статуса беженца в Бельгии (оно обычно занимает от 6 до 18 месяцев), ему приходится постоянно менять места жительства – это очень скромные комнаты в недорогих отелях Брюсселя, в которых обычно есть только кровать, стол, окно и не всегда работающий телевизор.

Из-за угрозы быть замеченным кем-то из членов местной чеченской диаспоры Хаваж не может тренироваться в спортзале, он отжимается стоя на руках у себя номере. Все его материальные ценности – синяя мастерка с надписью RUSSIA с висящей на ней золотой медалью и фарфоровая фигурка мужчины в кавказском народном костюме, танцующего лезгинку. Еще одна связь Хаважа с родиной – намаз.

Другое ограничение для бежавших из Чечни – нельзя общаться ни с кем из родных в республике, поскольку они могут быть использованы местными силовиками. Хаваж по этой причине не может ответить матери, которая записывает ему голосовые сообщения. Она не знает, где ее сын, жив ли он, просит вернуться на родину, называя его сексуальную ориентацию "болезнью".

Из ее слов становится ясно, что избивал Хаважа в том числе его старший брат Руслан. Он же сжег фотографии с ним после того, как брат покинул дом. Мать бывшего бойца ММА рассказывает, что семья испытывает финансовые трудности, поэтому она продала его одежду и медали. В какой-то момент она в слезах отказывается от своего сына, говоря ему, что он для нее умер. Но затем извиняется, объясняя свои слова тем, что "сходит с ума" из-за переживаний о нем.

В ее сообщениях много воспоминаний о войне, о том, каким был Грозный до бомбежек, как ей приходилось ходить за продуктами под обстрелом российских снайперов.

Периодически фильм прерывается на видео из детства и юности Хаважа. На одном он тренируется с братом, на другом – прыгает со скалы в воду, на третьем – лихачит на машине, на еще одном – бой на "Ахмат Арене", где на трибунах присутствует и глава Чечни Рамзан Кадыров. Судя по этим видео, нельзя сказать, что Хаваж чем-то отличался от сверстников. Он одет как все и точно так же себя ведет.

Заканчивается картина тем, что Хаважу снова приходится бежать: его настоящее имя узнали, и ему небезопасно оставаться в Брюсселе. Он снова остается наедине с голосовыми сообщениями от матери. Без возможности ответить ей.

Лица Хаважа в фильме практически не видно – из-за угрозы безопасности его изредка показывают лишь в профиль. В том числе по этой причине, как признался продюсер "Тихого голоса" Дэвид Херст на короткой сессии вопросов и ответов после показа картины на фестивале One World, снять фильм было настоящим вызовом.

Херст отметил, что сейчас с Хаважем "все в порядке", но ничего дополнительно он рассказать не может – из-за реальной угрозы жизни бывшего чеченского бойца. На это указала и приглашенная организаторами One World правозащитница "Российской ЛГБТ-сети" Вероника Лапина. По ее словам, бежавшие из республики геи никогда и нигде не смогут почувствовать себя в полной безопасности, в первую очередь из-за чеченских диаспор в Европе. Даже после смены имени и фамилии их могут узнать и сообщить о них.

"…и жители Чечни смогут его увидеть"

В ближайшие месяцы "Тихий голос" покажут на фестивалях в Бельгии, Франции, Израиле и Южной Корее. Еще до премьеры в Праге Кавказ.Реалии поговорил с режиссером Рекой Валерик – о работе над фильмом, знакомстве с Хаважем и о том, смогут ли его историю увидеть жители Чечни. Автор картины – также уроженец Чечни, давно покинувший республику.

– Что изменилось в вашей жизни после участия фильма в "Артдокфесте"?

– Абсолютно ничего. Я живу спокойно, продолжаю работать над новыми проектами. Угроз мне не поступало.

Надеюсь, что стоящие за срывом премьеры на "Артдокфесте" люди поняли, что такое поведение привлекает больше внимания к картине. Без скандалов и угроз премьера могла бы пройти незаметно для широкой публики. Также я надеюсь, что они поняли – фильм не "оппозиционный", это не расследование и не репортаж. В нем слово "Чечня" только в начале один раз звучит, когда говорим, что герой из Чечни.

Главное в фильме – история героя и его матери, в нем нет закадрового голоса или интервью правозащитников. Это художественный документальный фильм, в котором главное – история человеческих взаимоотношений.

– Сколько вы работали над фильмом?

– Идея появилась весной 2017 года, когда было опубликовано резонансное расследование о преследовании ЛГБТ-людей в Чечне. Я встретился со многими представителями сообщества из республики, столкнувшимися с гонениями и уехавшими из России. Но тогда же понял, что хочу сделать другой фильм. Мне было неудобно рассказывать просто истории о пытках и издевательствах.

Я отложил проект, пока не встретил Хаважа и не услышал голосовые сообщения его матери. Честно, больше выбрал его маму, меня тронула эта эмоциональная живая история. Уверен, что-то изменить может именно такой формат – очень личная история, которая тронет больше людей, чем медийные новости.

– Как вы нашли Хаважа?

– Мне очень помогала французская журналистка, которая находилась в Москве и общалась с готовящимися к эмиграции представителями ЛГБТ из Чечни, героев мы искали вместе.

– Как сам Хаваж отреагировал на фильм?

– Он его еще не видел, мы ждем открытия кинотеатров в Европе. Мне бы хотелось показать ему картину на большом экране. В процессе он отсмотрел некоторые черновые эпизоды, на которых было видно его лицо – нужно было убедиться, что он готов показать себя. Наверное, я даже больше перестраховывался, чем он сам.

С Хаважем мы познакомились в августе-сентябре 2017 года. Тогда он был в ужасном состоянии, ходил как призрак, с этической точки зрения я не мог снимать такого человека. Было важно, чтобы он пришел в себя, осознал, что происходит вокруг, а сами съемки его не травмировали психологически. Потребовались два года доверительного общения, прежде чем осенью 2019 года мы не начали работу над фильмом.

Я не хотел делать фильм про Хаважа, я хотел сделать фильм вместе с ним. Чтобы он участвовал в процессе, оставил свою историю, через кино вернул свой голос.

– Вы общались с эмигрировавшими в Европу и Канаду геями из Чечни. Могут ли они открыто, в том числе в диаспоре говорить о своей ориентации?

– Я общался не с таким значительным числом представителей ЛГБТ, чтобы говорить о серьезной выборке или социологических выводах. Но в целом, очевидно, чеченские геи стараются скрывать свою ориентацию, они держатся подальше от общины, в ряде случаев им приходится менять имя и фамилию, как герою "Тихого голоса", придумывать "легенду" о происхождении не из Чечни, чтобы более безопасно жить в Европе.

Насколько я знаю, в Германии они чувствуют себя более комфортно, некоторые не скрываются. Но наиболее спокойно им в Канаде, потому что там чеченской общины вообще не было, они первые представители, поэтому нет такой внутренней угрозы, как в Европе. Некоторые чеченские геи, эмигрировавшие в Канаду, открыто дают интервью с лицом и настоящим именем, там они чувствуют себя по-настоящему безопасно. Никто из их собратьев в Европе так себя не чувствует.

– Вы ждете, когда "Тихий голос" покажут в Чечне?

– Конечно, фильм изначально делался не для американского или европейского зрителя, а для россиян. Мне кажется, когда все успокоится, когда фильм пройдет фестивальный этап своей жизни (до этого картину нельзя выкладывать в открытый доступ. – Прим.), он может появиться в интернете и жители Чечни смогут его увидеть.

Заново начать жить

Как чувствует себя Хаваж сегодня? По словам режиссера, он говорит, хотя голос у него не такой, как был раньше. "Он нормально общается, но иногда, когда сильно нервничает, голос может стать более писклявым или грубым, не всегда получается это контролировать", – рассказал Валерик.

Бежавшим из Чечни геям чаще всего нужна медицинская помощь, говорит Поль М., сотрудник одной из европейских организаций, которая помогает ЛГБТ-мигрантам.

"Кому-то надо оказать психологическую помощь, кого-то надо в больницу везти. После пыток у людей появились проблемы с почками, внутренними органами. У нас парень был 20-летний, которому почти все зубы выбили. Многим сложно еще с психологами работать. Были пара попыток суицида", – рассказывает Поль.

Пережившим пытки и преследования очень сложно адаптироваться, продолжает собеседник: "Никому не легко с нуля начать жить. Особенно когда тебя заставили это сделать, когда это был не твой выбор. Мне очень жаль всех этих ребят, что прошли через такое. Мне и самому потом понадобился специалист. И не только мне, моим коллегам тоже. Потому что с такими бесчеловечными историями мы не сталкивались. И многие ужасные вещи творили с ними самые близкие люди".

Редакция Кавказ.Реалии записала несколько историй чеченских геев о том, почему они бежали и как им живется сейчас.

Адам, 25 лет:

– Уже прошло полтора года, как я уехал из России. Как все произошло? Мама нашла кое-какие книги в моих вещах, когда разбирала зимнюю одежду. Я о них забыл, мне их подруга дала почитать. Был тяжелый разговор с мамой. Она сказала, что я болен, что меня в меня вселился джинн и меня надо лечить. Я кое-как успокоил ее, соврал, что это я просто прочел эти книги для развития кругозора, что ничего со мной такого нет. Потом начались бесконечные разговоры, что мне надо жениться. Я поделился этим всем со своей близкой подругой. Мы пришли к выводу, что мне надо уезжать. Пока меня действительно не женили и не выяснилось все.

Мне помогли уехать, имя этого человека я называть не буду, ему в России грозит опасность, если узнают, что он помогает геям. Маме я сказал, что появилась возможность поучиться на курсах в Европе. Она поверила.

Мне, можно сказать, очень повезло. Я не прошел через эти пытки, секретные тюрьмы. Но несколько моих знакомых были там. Мой хороший друг все еще живет в Чечне. Его пытали электрошокером, чтобы он сдал других геев. Он говорит, что не сдавал никого. Может, это и так. С ним относительно все в порядке сейчас. Родственники вытащили его, они люди со связями. Он два месяца проходил лечение в исламской клинике. Из него изгоняли джиннов там, а потом сказали, что он победил болезнь. Связь с ним я не поддерживаю.

Живу я во Франции сейчас. Очень сильно помогает мне то, что со мной рядом находится мой парень. Мы учим язык. Дается сложно.

С первых дней, как я приехал сюда, мне помогали волонтеры и работники местной НКО, что помогает ЛГБТ-беженцам. Вместе с другими мигрантами нас не селили, так как среди них могли быть чеченцы. Мы жили у одной семьи, я им буду всю жизнь благодарен. Самым сложным в начале было то, что Франция – невозможно бюрократическая страна, много вопросов с документами надо было решать, стоять в очереди долго, ездить в разные департаменты. Но я не жалуюсь, я готовился, что будет еще хуже. В целом я чувствовал и чувствую поддержку.

Связь с родственниками я поддерживаю. Нет, они не знают, что я гей, но подозревают. Думаю, мама особенно подозревает, но делает вид, что это не так. Мне с ней сложно говорить в последнее время, она каждый раз пытается меня свести с какой-нибудь девушкой, говорит про женитьбу. Давит на меня сильно. Боюсь, мне скоро придется ей прямым текстом все сказать.

С чеченцами я здесь не общаюсь. Более того, я избегаю всех русскоязычных. Чеченцы сюда приезжают с теми же обычаями. И по этим обычаям меня следует убить. Вряд ли они здесь решатся что-то сделать со мной, но все же я не хочу с нашими контакты иметь.

Мои дни сейчас проходят в учебе. Мне надо язык выучить вначале, найду потом работу. Когда устроюсь более-менее, хочу пойти помогать в организацию для ЛГБТ-людей. Потому что в Грозном остались еще те, кто не смог уехать по разным причинам, и их нужно вытаскивать. И тем, кто еще сюда приезжает, надо помогать адаптироваться.

Мансур, 36 лет:

– О том, как я жил в Чечне, что со мной случилось, как уезжал, не хочу говорить подробно. Я много раз рассказывал об этом, когда получал убежище. И стараюсь много не думать. Скажу коротко: меня сдал парень, с которым я пять лет встречался. Я слышал, что он тоже уехал. Я не зол на него. Его пытали. Как и меня. Просто мне некого было сдавать.

В день, когда меня забрали, меня сильно избили. Нас держали в Аргуне, в местном РОВД. Со мной в камере были трое. Их тоже пытали, избивали. Одному вообще 15 лет было. За две недели, что я там провел, меня пытали электрошокером, душили, на меня мочились, когда я лежал вообще без сил…

Вытащила меня в итоге моя жена. Мы с ней восемь лет прожили в фиктивном браке. Изначально она знала все, но у нее там своя история. Она не может ни с мужиками, ни с женщинами. Давайте про нее не будем.

Мои братья и отец, к которым ходила жена за помощью, и слышать не хотели обо всем этом. Она врала им, что меня оклеветали специально, что одному кадыровцу мой бизнес нужен был, но ничего не получилось и меня оболгали. В итоге брат и жена пошли в отдел. Дали там два миллиона рублей за меня. Мы отдали бизнес, две бензоколонки и автомастерскую. Имена этих людей я не назову, мои братья живут там еще. А мы с женой уехали сразу же, нам правозащитники помогли. Никто со мной не хотел даже видеться после РОВД. Даже мать.

Три года уже мы в Европе. С женой мы не живем вместе, разошлись. Но связь поддерживаем. Если бы не она, я бы не выжил. Даже здесь она меня вытаскивала.

У меня начались проблемы. Я начал пить много. Очень много. Иначе я не мог. Сейчас уже пять месяцев как я не пью. Пытаюсь язык выучить, но знаю пока только короткие фразы.

Мне элементарно страшно выйти на улицу. Я падаю в обморок от страха, галлюцинаций. Мне кажется, что все люди вокруг знают, кто я, что они знают, что со мной сделали, что меня унижали. Я понимаю, что здесь – даже если и будут знать, что со мной случилось, – мне помогут, что никто не будет смеяться надо мной или издеваться. Но пересилить себя не могу, не могу победить этот страх.

Пока что я живу на таблетках, ко мне еще психиатр начнет приходить через неделю. Я очень на него надеюсь. Я не знаю, что меня ждет. В Чечне у меня были друзья, своя жизнь, тайная, но своя. Я был успешным человеком, который после войны начал все с нуля, мыл на заправках машины, можно сказать. Хотел еще открыть магазин большой автозапчастей. Планы были еще с женой ребенка завести через суррогатное материнство.

А тут что? Целыми днями дома, вижу только пару раз в неделю социального работника, который приходит с продуктами. Иногда и жена приходит. Вот и все мое живое общение с людьми.

Сулиман, 29 лет:

– Я не знаю, как на меня вышли. Вроде бы скрывался хорошо. Но пришли как раз перед летними каникулами в университет, где я преподавал. Избили на глазах студентов, закинули в багажник.

Меня с другими ребятами держали в полиции Старопромысловского района Грозного. Что с теми ребятами случилось потом, я не знаю. Больше я их не видел. В отделе я два дня провел. Меня только избили пару раз, требуя информацию на других. Разблокированный телефон им не помог – ничего компрометирующего там не нашли. И я стоял на своем, говорил, что они ошиблись.

Повезло мне очень сильно, так как дальний родственник работает в райадминистрации. Меня отпустили.

Но начался кошмар дома. Меня братья избили сильно, отец сильно избил. Почти месяц меня держали взаперти в подвале дома. Мачеха приносила мне еду. Но она боялась даже заговорить со мной. Потом ко мне привели имама. Чтобы изгнать джинна. Неделю он приходил, рассказывал мне и братьям, что сидели на сеансе, что во мне сильный джинн сидит, что он меня развратил.

Как я уехал в итоге? Старший брат помог. Он, оказывается, обратился к правозащитникам. Брат глубоко ночью тайно меня вывел, посадил в машину, отправил в Махачкалу. Там меня встретили. Ну, потом месяца через полтора я уже в Берлине был. Я знаю через знакомых, что отец перестал общаться со старшим братом. Я ему писал, но брат сказал мне, что он сильно пожалел, что спас меня, сказал, что я грязный человек и лучше бы меня сразу убили…

Я пытаюсь уже не думать, что у меня была семья. Пытаюсь смириться, что новая жизнь началась. Здесь мне хорошо, мне помогают, у меня недавно отношения завязались. Он меня поддерживает, помогает во всем, нашел мне психотерапевта, всегда рядом со мной.

Язык я освоил хорошо, подрабатывал в ресторане одном до коронавирусной пандемии. Хочу тут еще образование получить. Мне действительно надо заново начать жить.

"Это просто у них традиции такие"

Отправной точкой в скандале с преследованием ЛГБТ-людей в Чечне принято считать 2017 год. Тогда о незаконных задержаниях и массовых казнях в республике рассказала "Новая газета". Журналисты опубликовали свидетельства и фотографии тех, кого содержали в секретной тюрьме Аргуна. У родственников задержанных вымогали выкуп, а когда те приезжали за ними, от них требовали совершить "убийство чести".

Позднее Радио Свобода выяснило, что массовые облавы на ЛГБТ-людей начались еще в конце 2016 года. Гомосексуалов в Чечне приравняли к подозреваемым в терроризме и наркоманам. Их пытали током, избивали, унижали, а некоторых убивали. Позднее подтвердятся казни почти 30 человек, троих – за сексуальную ориентацию.

По данным СМИ, первых геев в Чечне ловили, устраивая "подставы". Полицейские знакомились с жертвой, выманивали на свидание, избивали и пытали, снимая это на телефон, а потом требовали деньги за молчание. Затем у них под пытками выбивали имена их знакомых или просто проверяли всю переписку в телефоне – таким образом число жертв росло в геометрической прогрессии.

Рамзан Кадыров на приеме у Владимира Путина

В Чечне все обвинения отвергали. Рамзан Кадыров в интервью американскому телеканалу HBO заявил, что геев в республике нет. При этом он назвал их "нелюдями" и проклял. Это интервью вошло в фильм "Добро пожаловать в Чечню" – первый документальный фильм о преследовании ЛГБТ-людей в республике.

В ноябре 2018 года в рамках Московского механизма Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) было запущено международное расследование сообщений о задержаниях и казнях геев в Чечне. Коалиция, состоящая из 15 европейских стран и США, заявила, что имеет сведения о том, что чеченские власти причастны к арестам, задержаниям, пыткам и убийствам. Москва, по мнению коалиции, потворствует нарушениям прав человека в Чечне.

Как рассказала Кавказ.Реалии правозащитница "Российской ЛГБТ-сети" Вероника Лапина, всего с 2017 года в их организацию поступило более 200 обращений из Чечни. Все они связаны с непосредственной угрозой жизни, более 170 человек при помощи правозащитников были вывезены за границу.

Подсчитать число тех, кто уехал из Чечни самостоятельно, невозможно, но их в разы больше, говорит основатель "Российской ЛГБТ-сети" Игорь Кочетков. Он называет "исключительным" то, что происходит в республике. По его словам, это единственный регион в России, где пытки и убийства геев – государственная политика. Такого нет даже в соседних мусульманских республиках, где ЛГБТ-люди тоже подвергаются преследованиям, но в первую очередь со стороны родственников, а не властей.

Максим Лапунов

Публично и под своим именем о пытках из-за сексуальной ориентации в Чечне заявили три человека. Первым был Максим Лапунов. Уроженец Омской области еще в 2017 году рассказал, как его 12 дней удерживали в секретной тюрьме. Там его избивали, угрожали убийством и требовали выдать других гомосексуалов. Лапунов был первым пострадавшим, кто написал заявление в Следственный комитет России. Там его жалобу рассматривать отказались. Сейчас дело молодого человека находится на рассмотрении в Европейском суде по правам человека.

Первым этническим чеченцем, который под своим настоящим именем заявил о пытках, стал Амин Джабраилов. Он дал интервью после того, как уехал в Канаду. Молодой человек рассказал, что в марте 2017 года его задержали, отвезли в секретную тюрьму в Цоци-Юрте, где избивали и пытали током.

"Они очень долго меня били, смеялись, издевались, орали, спрашивали всякие непристойные вещи. Я был геем, но я даже этих вещей не делал и не знал, а они все знали и меня спрашивали об этих вещах", – вспоминал Джабраилов.

В конце 2020 года заявление в Следственный комитет написала 22-летняя чеченка Аминат Лорсанова. Из-за ее бисексуальности родственники сначала возили девушку к "колдуну" для "изгнания джиннов", а затем насильно поместили в психиатрическую больницу в Грозном. Там Аминат почти месяц против ее воли кололи транквилизаторы.

Лорсанова стала первой и пока единственной девушкой из Чечни, публично рассказавшей о преследованиях из-за ориентации. Ситуация лесбиянок и бисексуалок в республике осложняется положением женщины на Северном Кавказе в целом. Из-за этого у них практически нет возможности обратиться за помощью.

"У женщины в Чечне нет права голоса, у нее нет возможности куда-то самостоятельно выехать, как это могут сделать молодые люди. То есть мужчины могут просто сказать, что "я поехал в Москву на заработки", а для женщины такое невозможно, она не может выехать ни под каким предлогом. Если молодые люди подвергаются насилию со стороны государства, то женщины чаще подвергаются насилию со стороны семьи", – объясняет ситуацию правозащитница Вероника Лапина.

Сейчас Аминат Лорсанова находится за границей. Ее дело по-прежнему остается в Следственном комитете, никаких подвижек по нему нет. В случае отказа рассмотрения заявления она, как и Максим Лапунов, сможет в дальнейшем дойти до ЕСПЧ. Для пострадавших от пыток в Чечне это единственный способ борьбы с системой.

Игорь Кочетков

Чтобы ситуация изменилась, в России должно произойти изменение отношения к режиму Кадырова, отмечает Игорь Кочетков. По его словам, пока у главы Чечни "развязаны руки, и ему можно делать на территории республики все что угодно", вряд ли стоит ожидать каких-то действий со стороны следственных органов.

Он приводит в пример еще один случай – похищение в Нижнем Новгороде братьев-геев: 18-летнего Исмаила Исаева и 20-летнего Салеха Магамадова. Покинуть Чечню в 2020 году им помогла "Российская ЛГБТ-сеть". Молодые люди собирались уехать из России, но в феврале этого года их похитили чеченские силовики и увезли в республику. Там им предъявили обвинения в пособничестве боевикам. Братья неоднократно заявляли о пытках. ЕСПЧ требовал допустить к ним врачей и адвокатов.

"Силовые органы Чечни – особая структура, подчиняющаяся напрямую и только Рамзану Кадырову. С другой стороны, они являются частью российской правоохранительной системы. То есть, когда в другие регионы страны поступает запрос от МВД Чечни, местные полицейские не могут не реагировать. Это не вопрос гражданского, человеческого отношения сотрудника полиции в Нижнем Новгороде к геям. Это вопрос бюрократического взаимодействия, вопрос субординации внутри одного ведомства", – объясняет ситуацию Кочетков.

В то же время он признает, что за границей внимания проблеме преследований ЛГБТ-людей в Чечне уделяют больше, чем в самой России. По его мнению, у этого есть как минимум две причины, и гомофобия – не самая главная.

"Во-первых, большинство россиян не воспринимает Чечню как часть России. Поэтому то, что происходит там, не вызывает такого сочувствия, как то, что происходит, например, в Ярославле. Еще одна причина – люди просто понимают, что они ничего не могут сделать. Им гораздо проще закрыть глаза, тем более когда речь идет о чеченцах. Это неудивительно, когда даже в независимых СМИ порой говорится, что это просто у них традиции такие", – говорит собеседник Кавказ.Реалии.

"Тема ушла"

19 апреля 2021 года Европейский центр по конституционным правам и правам человека совместно с "Российской ЛГБТ-сетью" подали в суд ФРГ заявление о возбуждении уголовного дела в отношении пятерых чиновников из ближайшего окружения Кадырова. Правозащитники обвиняют их в преследовании, незаконных арестах, пытках, изнасилованиях и принуждении к убийству как минимум 150 людей по причине их сексуальной ориентации и гендерной идентичности.

Это обращение, как считают правозащитники, в очередной раз продемонстрировало, что на уровне международного сообщества есть понимание, что в Чечне происходят массовые нарушения прав человека на почве гомофобии и трансфобии. С другой стороны, чеченцам и чеченкам бывает очень непросто получить убежище в западных странах.

"Это не какой-то злой умысел. Заявление с осуждением делают одни люди, а решение об убежище рассматривают другие. В первом случае – министерство иностранных дел, во втором – МВД. Если задачей первого является продвижение прав человека, то задачей второго является ограничение потока мигрантов в страну. Есть такое бюрократическое противоречие", – признает Игорь Кочетков.

Вероника Лапина соглашается, что сейчас внимание к проблеме преследований в отношении ЛГБТ-людей в Чечне гораздо меньшее, чем было в 2017 году.

"В нашем глобальном мире, где проблемы мирового масштаба возникают ежеминутно, люди не могут фокусироваться на отрицательных каких-то вещах очень долго. Поэтому, конечно, тема ушла", – говорит правозащитница.

В конце апреля 29 стран из разных частей света напомнили властям России о международных рекомендациях расследовать преследования людей из ЛГБТ-сообщества на территории Чеченской республики. Речь идет о выводах, которые в декабре 2018 года сделал эксперт ОБСЕ. Он нашел "очевидные доказательства последовательных чисток, направленных против ЛГБТ-людей" в Чечне, наряду с многочисленными другими нарушениями прав человека.

"Призываем Российскую Федерацию больше не медлить с выполнением рекомендаций докладчика, в особенности в том, что касается запуска эффективного, непредвзятого и справедливого расследования фактов систематического преследования ЛГБТ-людей в Чечне", – говорится в заявлении, подписанном 29 странами.

Россия никак не отреагировала на это обращение.

Кавказ.Реалии