ЦХИНВАЛИ---Торжество по случаю Дня Победы прошло в ленингорской грузинской школе. 90-летний Малакия Джиоев- единственный из оставшихся ветеранов второй мировой войны, у кого еще есть силы ходить в гости.
Школьный концерт в честь 9 мая: девочки-старшеклассницы сначала исполняют грузинский танец “Жена царя”, потом идут по кругу под звуки осетинского парного танца. Я спрашиваю, а где же мальчики? Тамара кивает в сторону танцующей дочери. “До 2008 года в классе моей дочери было 24 ученика. Теперь осталось лишь двое. Остльные уехали вместе с родителями в Церовани, на грузинскую территорию. Им там построили дома, дают пособие для беженцев и бесплатные продукты.” Я спрашиваю, а почему вы не уехали? Молодая женщина отвечает с твердостью старца: “Я родину на бесплатную крупу не меняю. Даже если в Ахалгори останется два грузина, одним из них буду я.” Матери только обидно за дочь. Дети, что уехали, перестали общаться с оставшимися здесь- не звонят, не отвечают на смс-ки.
На сцену выходит мальчик в черкесске, исламской шапочке. Мальчик поет на грузинском под аккомпанимент четырехструнной пандури. Я спрашиваю, о чем песня. Тамара смеется: “Он поет о единой Грузии.”
Тамара вспоминает, как в Ленингори заходили российские войска. “Мы тогда были очень напуганы. Возле нас остановился автомобиль, из которого вышел русский генерал и сказал, чтобы мы не боялись. Но мы не поверили и в ту же ночь ушли в горы. Пять дней прожили в лесу. Потом решили, будь что будет. И вернулись домой. Потихоньку привыкаем к новой жизни. Для меня главное, что за эти годы никто не постучал в мою дверь и ничего не потребовал. Районные власти специально дают нам зарплату больше, чем мы получали в Грузии. Хотят, чтобы мы остались.”
На сцену выходит девочка в бордовом бальном платье. Она утирает ладошкой кудри со лба и звонким голосом читает стихи. Из витиеватого узора грузинской речи всплывает знакомое имя. Я вздрагиваю. Неужели стихи о Сталине? Да,- отвечают невозмутимые родители,- о том, как Сталин отказался поменять своего сына на немецкого генерала.
Я ловлю себя на мысли, что мероприятие лишено торжественности и величия, с которым его отмечают в России. Здесь время стерло из памяти старую войну. Она почти лишена смысла. На смену ей пришли новые войны и новые трудности. Это скорее просто детский концерт, а не великий праздник. Это искреннее желание оказать уважение старику Малакия и порадовать родителей. Просто люди соскучились по праздникам.
Концерт окончен; люди расходятся. Учителя подводят меня к ветерану. “Вот, дедушка, корреспондент из России. Специально приехал к вам,” говорят они. Старик притягивает меня к себе, обнимает и целует в щеку. От банкета теперь не отвертеться.
Мы идем по центральной площади Ленингори к ресторану, мимо памятника трем братьям-феодалам, Эристави Ксанского ущелья. Грузины называют их Бибилури. Осетины считают их своими, князьями Бибиловыми.
Грузинское застолье- белое вино из глиняных пиал для особых сакральных слов, длинные тосты на грузинском с последующим кратким переводом на русский. Вино замирает в горле. Оказывается, я стоя пью за Сталина. Я глотаю, чтобы не обидеть хозяев. Лишь бы не перевернулся в могиле мой дед- враг народа с двуми судимостями.
С удивлением узнаю, что из двух десятков людей за столом всего четыре грузина. Мой сосед напротив-осетин- учитель физкультуры. Говорит, что заново учится говорить по-осетински. Соседка слева- грузинка. Говорит, что между грузинами и осетинами нет неприязни; и они все здесь живут как братья. Но она все равно уедет в Грузию, есил от нее потребуют сдать грузинский паспорт.
Местная красавица-Майя- играет на пандури и поет для ветерана. Захмелевший дедушка приглашает ее на танец. И, к радости всех присутствующих, совсем не по-отечески обнимает и целует красавицу в щеки.
Банкет окончен. Мы расходимся засветло. За нашими спинами пустеют улицы Ленингори. И остаются только мрачные Эристави охранять до утра дорожную пыль.
Школьный концерт в честь 9 мая: девочки-старшеклассницы сначала исполняют грузинский танец “Жена царя”, потом идут по кругу под звуки осетинского парного танца. Я спрашиваю, а где же мальчики? Тамара кивает в сторону танцующей дочери. “До 2008 года в классе моей дочери было 24 ученика. Теперь осталось лишь двое. Остльные уехали вместе с родителями в Церовани, на грузинскую территорию. Им там построили дома, дают пособие для беженцев и бесплатные продукты.” Я спрашиваю, а почему вы не уехали? Молодая женщина отвечает с твердостью старца: “Я родину на бесплатную крупу не меняю. Даже если в Ахалгори останется два грузина, одним из них буду я.” Матери только обидно за дочь. Дети, что уехали, перестали общаться с оставшимися здесь- не звонят, не отвечают на смс-ки.
На сцену выходит мальчик в черкесске, исламской шапочке. Мальчик поет на грузинском под аккомпанимент четырехструнной пандури. Я спрашиваю, о чем песня. Тамара смеется: “Он поет о единой Грузии.”
Тамара вспоминает, как в Ленингори заходили российские войска. “Мы тогда были очень напуганы. Возле нас остановился автомобиль, из которого вышел русский генерал и сказал, чтобы мы не боялись. Но мы не поверили и в ту же ночь ушли в горы. Пять дней прожили в лесу. Потом решили, будь что будет. И вернулись домой. Потихоньку привыкаем к новой жизни. Для меня главное, что за эти годы никто не постучал в мою дверь и ничего не потребовал. Районные власти специально дают нам зарплату больше, чем мы получали в Грузии. Хотят, чтобы мы остались.”
На сцену выходит девочка в бордовом бальном платье. Она утирает ладошкой кудри со лба и звонким голосом читает стихи. Из витиеватого узора грузинской речи всплывает знакомое имя. Я вздрагиваю. Неужели стихи о Сталине? Да,- отвечают невозмутимые родители,- о том, как Сталин отказался поменять своего сына на немецкого генерала.
Я ловлю себя на мысли, что мероприятие лишено торжественности и величия, с которым его отмечают в России. Здесь время стерло из памяти старую войну. Она почти лишена смысла. На смену ей пришли новые войны и новые трудности. Это скорее просто детский концерт, а не великий праздник. Это искреннее желание оказать уважение старику Малакия и порадовать родителей. Просто люди соскучились по праздникам.
Концерт окончен; люди расходятся. Учителя подводят меня к ветерану. “Вот, дедушка, корреспондент из России. Специально приехал к вам,” говорят они. Старик притягивает меня к себе, обнимает и целует в щеку. От банкета теперь не отвертеться.
Мы идем по центральной площади Ленингори к ресторану, мимо памятника трем братьям-феодалам, Эристави Ксанского ущелья. Грузины называют их Бибилури. Осетины считают их своими, князьями Бибиловыми.
Грузинское застолье- белое вино из глиняных пиал для особых сакральных слов, длинные тосты на грузинском с последующим кратким переводом на русский. Вино замирает в горле. Оказывается, я стоя пью за Сталина. Я глотаю, чтобы не обидеть хозяев. Лишь бы не перевернулся в могиле мой дед- враг народа с двуми судимостями.
С удивлением узнаю, что из двух десятков людей за столом всего четыре грузина. Мой сосед напротив-осетин- учитель физкультуры. Говорит, что заново учится говорить по-осетински. Соседка слева- грузинка. Говорит, что между грузинами и осетинами нет неприязни; и они все здесь живут как братья. Но она все равно уедет в Грузию, есил от нее потребуют сдать грузинский паспорт.
Местная красавица-Майя- играет на пандури и поет для ветерана. Захмелевший дедушка приглашает ее на танец. И, к радости всех присутствующих, совсем не по-отечески обнимает и целует красавицу в щеки.
Банкет окончен. Мы расходимся засветло. За нашими спинами пустеют улицы Ленингори. И остаются только мрачные Эристави охранять до утра дорожную пыль.
