A.S.: Статью пятилетней давности я решил выложить после нескольких «настенных» бесед с друзьями, которые интересовались моим отношением к событиям в Грузии. И это было самой простой и хитроумной возможностью изложить свою версию происходящего. «Простой» потому, что мне не пришлось писать новой статьи; а «хитроумной» - потому, что таким образом я смог подчеркнуть печальное свойство грузинского народа (роднящее его с русским): не приобретать никакого исторического опыта. Иными словами, я вдруг обнаружил, что в сегодняшних грузинских событиях, в принципе, нет ничего нового, если не считать новых имен, названий, и предметов политических спекуляций. Так, Б.Патаркацишвили сменил Б.Иванишвили, Ингу Григолия – журналисты «9 канала», а патаркацишвилевская «Надежда» (канал «Имеди») теперь предстала в виде иванишвилевской «Мечты». Что же касается спекуляций, то если во время ноябрьской смуты 2007-го грузинская оппозиция эксплуатировала трагическую гибель Сандро Гиргвлиани от рук полицейских, сегодня она усердно манипулирует темой замученных в тюрьме заключенных. Статья «7 ноября» была напечатана осенью 2007-го в газете «24 часа» на грузинском языке. Я умышленно не изменил в ней ни слова, но решил выложить ее в собственном русском переводе – для тех из моих друзей, которые не владеют грузинским языком, хоть и любят Грузию и интересуются ее судьбой больше многих грузин.
Леван Варази, 2012.
7 ноября (2007)
(ИСТОРИЯ ГРУЗИНСКОГО ПЕДОМОРФОЗА).
Года три назад в интервью каналу «Имеди» Березовский привел слова Андрея Сахарова о человеческом счастье. Счастье, по мнению Сахарова, это возможность экспансии личности. Березовский добавил к формулировке ученого лишь то, что наилучшая возможность экспансии личности – это телевидение. Канал «Имеди», осуществляющий экспансию одной личности (а значит, являясь «продуктом демократии»), внушил нам уверенность в «полном отсутствии демократии» в Грузии.
С тем, что на канале осуществляется экспансия одной личности, можно поспорить: ведь там работает много разных людей. Но на современных российских каналах работает тоже много разных людей. Тем не менее, в России даже не разные люди, а разные каналы (НТВ, РТР, ОРТ и т.д.) осуществляют экспансию личности одного человека. И это говорит об отсутствии демократии в целой стране (а также - об отсутствии личностей на российском ТВ). В Грузии «продукт демократии», внушивший нам уверенность в «полном отсутствии демократии», сам представляет собой островок «единогласного государства». Правда, «единогласие» это добровольное (как и на российском ТВ), потому что сотрудников «Имеди» составляет в основном конформистская часть «мажорной» молодежи Тбилиси. Эта часть нашего общества («дети брежневских цеховиков») не имеет гражданских принципов в нескольких поколениях и, соответственно, ей неведома и проблема «несогласия». Нонконформисты же с канала просто уходят (наиболее известный пример тому – уход с «Имеди» Зураба Шария).
Зная о неосознанном преклонении грузинского народа перед богатством, «Имеди» до конца использовал и обычную возможность телевидения - с помощью виртуальной реальности создавать параллельное бытие. Этот простой механизм подобен механизму воздействия первых киносеансов, с которых публика в панике бежала от виртуального поезда (с той лишь разницей, что потомки первых кинозрителей, живущие на заре интерактивного телевидения, выбежали из домов на митинг под воздействием виртуального образа своего трагического существования).
Здесь необходимо уточнить, что за четыре года в стране, к сожалению, не могло не произойти реальных трагедий и несправедливостей. Вопрос только в том, как все это преподносится. Если сообщается об аналогичных случаях из жизни других стран, то это может хоть как-то успокоить население. Потому что самое страшное для человека – чувство одиночества в собственной участи. Если же телевидение говорит о наших трагедиях непрерывно, внушая нам, что трагедия наша уникальна, возникает сомнение: оно хочет умерить нашу боль или, бесконечно эксплуатируя ее, усилить ощущение боли, чтобы добиться от нас нужного настроения.
Инга Григолия, олицетворяющая канал «Имеди», в одной из авторских передач, на которую был приглашен Гига Бокерия, не удосужилась прочитать три страницы документа, вокруг которого происходили дебаты. Эта журналистская небрежность (не говоря уже о неуважении к гостям передачи) свидетельствует о том, что задача журналистки заключалась не в рассмотрении сути документа, а в том, чтобы создать «беспредметное шоу», в котором она просто «заводит» телезрителя имитацией конфликта. То есть, Григолия добивалась от нас не понимания документа, а конфликтного настроения.
Но дело тут не в Инге Григолия и не в канале «Имеди». Дело в том, что это мы, зрители, оказались теми пелевинскими «пустыми перчатками», в которые может просунуть руку любой, чтобы заставить потом делать нас все, что ему заблагорассудится. А чтобы «просунуть в нас руку» не нужно владеть сверхъестественными способностями.
Чтобы стать звездой грузинского телеэкрана или лидером грузинской оппозиции необходимо лишь избавиться от иллюзий по поводу нашего западничества и помнить, что мы всё еще очень советские люди. Зная эту простую истину, манипулировать нами становится достаточно просто.
Во-первых, советский человек никогда не верил и никогда не поверит в благие намерения правительства (и ему не важно, что там записано на трех страницах официального документа); не верит хотя бы потому, что сам бы никогда не поступал честно, окажись он у власти. Советский человек верит только в слухи о правительстве. Т.е. советский человек «мифологичен» («виртуально зависим») по своей природе.
Второй «рычаг» (который как будто противоречит первому) - это «декоративная» среда советской жизни, в которую мы никогда не верили, но которая, тем не менее, воспринималась нами как естественная форма нашего существования. То есть, мы сами, на бытовом уровне, невольно стали почти полностью «декоративными» (наиболее простой пример этого – декоративное «не курение» грузинских женщин на улице, в которое никто не верит, но в которое все продолжают играть).
Это сочетание «декоративного», т.е. официального, и «мифологического», т.е. тайного, превратил вопрос «веры» для нас вообще в понятие относительное. Потому что, по большому счету, верить нельзя ни в декорации, ни в слухи. Выходит, единственным критерием для нас является не правда, которую невозможно узнать в «декоративно-мифологических» условиях, а то, насколько нам выгодно в данный момент поверить в данную декорацию или в предлагаемый миф.
Тому, кто хочет воздействовать на нас, не обязательно (или даже противопоказано) говорить нам правду. Он должен сделать так, чтобы нам было только выгодно ему верить. Патаркацишвили создал роскошную «декорацию», т.е. канал «Имеди», и позволил на этом канале распространять любые слухи (точно так же оппозиция повторила только декоративную часть «революции роз», подменив содержание мифологией). Но этого было бы недостаточно, если б нам не было еще и выгодно верить в эту декорацию и в эти слухи. А выгодно нам было верить в них из-за типично «русской пищи», которую «Имеди» нам предлагал, и которая, как оказалось, нам все еще гораздо ближе западной.
В России, которую Патаркацишвили знает изнутри, жалость к себе и плаксивость по поводу своей судьбы является ментальным фундаментом русской психики, а значит – лучшим орудием для манипуляции ей. Мы же (и я это говорю уже из собственного многолетнего опыта жизни в России) оказались даже более «русскими» и менее «западными», нежели средний москвич или петербуржец. Нам неприятно это признавать, но тогда мы никак не поймем, почему же мы так «подсели» на плач о себе, и так забеспокоились, «опасно отдалившись» от России. Чтобы попытаться разобраться в этом, нужно, во-первых, перестать бояться говорить о себе (о правительстве говорить мы уже не боимся); а во-вторых, еще раз заглянуть в основы наших взаимоотношений с Россией.
Осип Мандельштам, восторженный Грузией, писал об особой атмосфере грузинской культуры: находясь между Европой и Востоком, Грузия взяла от двух миров только все самое изящное, внешнее, не коснувшись глубин. «Орнаментальность» Грузии, по мнению Мандельштама, ее главная прелесть и в этой «орнаментальности» ее главная особенность. К поэтическому определению Мандельштама можно добавить только то, что «евразийская» природа грузинской культуры повторяет «евразийскую» раздвоенность России – как маленькая матрешка повторяет формы большой, прячась в нее от окружающего мира.
Когда Грузия решила жить вне покровительства России, ей пришлось выходить из состояния «декоративности» и все-таки коснуться глубин (в данном случае – глубин европейской культуры). Страх, связанный с предстоящим углублением во «взрослую жизнь», заставил нас, подростков, устроить истерику, чтобы вернуться в детство. Правда, сначала казалось, что многие из нас просто не понимают, как вредно для страны устраивать истерику именно сейчас; но потом вдруг стало очевидным, что все те, кто ее устроил, как раз хорошо сознавали, что истерика, устроенная в переломный момент развития Грузии, оттянет «взрослую жизнь» на неопределенное время или сделает ее невозможной навсегда. Следовательно, мы были недовольны не тем, что Саакашвили не исполняет своего обещания; мы были недовольны тем, что он его как раз исполняет (т.е. продолжает двигаться по направлению к Европе, удаляя нас от азиатской России).
«Взрослая жизнь», кроме прочего, предполагает одну неприятную процедуру, которую мы тоже попытались оттянуть. Чтобы повзрослеть, нам необходимо сначала признать, что население Грузии (а не одна власть) состоит не только из добрых и безобидных людей, а еще и из отъявленных негодяев и подонков. Конечно, негодяи есть на всей земле, но десятилетия советской и постсоветской жизни (когда тот, кто был ничем стал всем) – это время, когда в нашей стране негодяям был дан «carte blanche». Таким образом, из-за особых социальных условий у нас, в бывшем СССР, негодяев больше, чем в остальном мире.
Семьдесят лет советской власти были временем своего рода «антиселекции», когда все наиболее здоровые, конкурентоспособные представители нашего общества уничтожались физически; у тех же, кто избежал физического уничтожения, подавлялись все естественные гражданские, интеллектуальные и коммерческие инстинкты, из-за чего мы оказались в условиях естественного отбора – «наоборот». Т.е. в условиях, в которых выживали наихудшие. А это, в свою очередь, привело нас к тому, что Мераб Мамардашвили назвал «антропологической катастрофой».
«Антропологическая катастрофа», произошедшая в результате «неестественного отбора», породила особый тип человека, способного только на имитацию всего того, что положено человеку: имитация работы, имитация ответственности, изображение морали, религиозности, образованности. В Грузии это ложное бытие попало еще и в русло поощряемой Россией (а позже – СССР) «декоративности» (Мандельштам), которая сформировала совершенно уникальный тип «советского грузина», наделенного всеми выдающимися качествами «благородного человека», при полном отсутствии таковых.
Вышесказанным можно объяснить то обстоятельство, что мы, лишенные гражданских принципов сами, не считаем сотрудничающих с ФСБ сограждан предателями. Хорошо зная об этом (т.е. о том, что у нас у самих нет никаких гражданских принципов), эти люди продолжают спокойно говорить нам о любви к родине и о том, как эту родину следует обустроить, - после того, как чуть было не довели ее до новой гражданской войны.
Не лишенные чувства зависти сами, мы легко поддаемся внушению завистливых неудачников, и уже не видим, как потомственные фальсификаторы вина обвиняют первое в истории Грузии правительство, объявившее фальсификации войну, в «уничтожении грузинских традиций» (т.е. получается, что Саакашвили уничтожил «грузинскую традицию фальсификации вина»); как бывший секретарь райкома, который всю свою карьеру построил на доносах и анонимках, обвиняет министра образования в узаконивании «института доносов»; а какой-то сомнительный тип, который в 90-е годы подбрасывал героин в карманы, сообщает об уничтожении всего мужского в Грузии – в Грузии, где еще только недавно, лет пять назад, каждый второй ходил с милицейской «ксивой».
Будучи насквозь лживыми сами, мы глотаем любую ложь, которую нам выкидывают с трибуны; никогда не аргументируя собственные поступки, мы не требуем никакой аргументации и от лидеров оппозиции. Главным нашим требованием остается только безмерная жалость к себе (пусть даже фальшивая), а еще - возможно более яркий миф о злодеяниях вокруг нас, который бы оправдал нашу личную несостоятельность.
То, что кульминация подростковой истерики совпала именно с 7 ноября, можно считать большим везением. В ином случае, за неимением этой «политологической подсказки», понять произошедшее было бы намного сложнее. 7 ноября, обозначая октябрьский переворот (т.е. раскол общества на «красных» и «белых»), указывает еще и на календарную путаницу. На первый взгляд всего лишь формальное несоответствие календаря в действительности говорит о более серьезной «асинхронности» разных миров. Дело осложняется еще и тем, что в отличие от Запада, мы пользуемся обеими хронологическими версиями - в зависимости от обстоятельств (т.е. когда которая нам выгоднее). Этот своеобразный «двойной стандарт» или «календарный конформизм» время от времени, особенно в критические моменты истории, напоминает нам о серьезной мировоззренческой путанице. Таким образом, можно сказать, что события 7 ноября в Тбилиси – это не социальный или политический, а мировоззренческий кризис. Т.е. столкновение «адекватного» - прозападного, с «мифологическим» – прорусским.
В 2003-м мы показали, что наше общество, проявившее инстинкт самосохранения и способность к саморегуляции, все же не настолько неадекватно, как казалось в 90-е годы. В 2007-м, благодаря каналу «Имеди», стало ясным, что мы еще не утратили надежды вернуться к декоративному существованию. Но канал этот явился очередным этапом нашей эволюции. Хотя тот, кто устроил с его помощью «экспансию своей личности», вероятно, имел в виду особую разновидность эволюции: «педоморфоз» (от греч. paidos – дитя; и morphe - форма), в результате которого часть одного и того же биологического вида «передумывает» взрослеть. Еще более вероятно, что он вообще ничего не имел в виду. Ведь заявление Патаркацишвили об «эволюции» было таким же декоративным, как и весь остальной «словесный орнамент», которым каждый из нас пользуется ежедневно.
Так или иначе, Грузия всегда была «индикатором» общественных настроений в СССР: здесь впервые издавались запрещенные книги; впервые, в 1980-м, был проведен рок-фестиваль; впервые, Тенгизом Абуладзе, был поднят вопрос покаяния за сталинское прошлое, не говоря уже о том, что грузинский кинематограф всегда был наиболее диссидентским в стране. А причину того, почему в Грузии кинематограф был, тогда как у некоторых других республик СССР его не было, объяснил нам, студентам, один из педагогов во ВГИКе.
Кино в Грузии существовало потому, что грузины всегда отличались способностью к самокритике и самоиронии. Но теперь, вместе с кинематографом, мы, наверное, временно утратили и эти полезные качества, и, под влиянием интерактивного телевидения, отдались разрушительному чувству жалости к себе. Хотя, нам было бы полезнее последовать совету Ниаза Диасамидзе и больше говорить о том, что мы утратили, а не о том, что сохранили. Достаточно раскрыть книгу о Тбилиси Иосифа Гришашвили и перечитать главу об устройстве «микро-государств» амкари, основанных на пунктуальности, взаимоуважении, ремесленной этике и гражданской ответственности, чтобы понять, что одна из немногих традиций, которую мы на сегодняшний день сохранили, это лишь «традиция разговора о традициях».
Л.В. 2007-2012.
Леван Варази, 2012.
7 ноября (2007)
(ИСТОРИЯ ГРУЗИНСКОГО ПЕДОМОРФОЗА).
Года три назад в интервью каналу «Имеди» Березовский привел слова Андрея Сахарова о человеческом счастье. Счастье, по мнению Сахарова, это возможность экспансии личности. Березовский добавил к формулировке ученого лишь то, что наилучшая возможность экспансии личности – это телевидение. Канал «Имеди», осуществляющий экспансию одной личности (а значит, являясь «продуктом демократии»), внушил нам уверенность в «полном отсутствии демократии» в Грузии.
С тем, что на канале осуществляется экспансия одной личности, можно поспорить: ведь там работает много разных людей. Но на современных российских каналах работает тоже много разных людей. Тем не менее, в России даже не разные люди, а разные каналы (НТВ, РТР, ОРТ и т.д.) осуществляют экспансию личности одного человека. И это говорит об отсутствии демократии в целой стране (а также - об отсутствии личностей на российском ТВ). В Грузии «продукт демократии», внушивший нам уверенность в «полном отсутствии демократии», сам представляет собой островок «единогласного государства». Правда, «единогласие» это добровольное (как и на российском ТВ), потому что сотрудников «Имеди» составляет в основном конформистская часть «мажорной» молодежи Тбилиси. Эта часть нашего общества («дети брежневских цеховиков») не имеет гражданских принципов в нескольких поколениях и, соответственно, ей неведома и проблема «несогласия». Нонконформисты же с канала просто уходят (наиболее известный пример тому – уход с «Имеди» Зураба Шария).
Зная о неосознанном преклонении грузинского народа перед богатством, «Имеди» до конца использовал и обычную возможность телевидения - с помощью виртуальной реальности создавать параллельное бытие. Этот простой механизм подобен механизму воздействия первых киносеансов, с которых публика в панике бежала от виртуального поезда (с той лишь разницей, что потомки первых кинозрителей, живущие на заре интерактивного телевидения, выбежали из домов на митинг под воздействием виртуального образа своего трагического существования).
Здесь необходимо уточнить, что за четыре года в стране, к сожалению, не могло не произойти реальных трагедий и несправедливостей. Вопрос только в том, как все это преподносится. Если сообщается об аналогичных случаях из жизни других стран, то это может хоть как-то успокоить население. Потому что самое страшное для человека – чувство одиночества в собственной участи. Если же телевидение говорит о наших трагедиях непрерывно, внушая нам, что трагедия наша уникальна, возникает сомнение: оно хочет умерить нашу боль или, бесконечно эксплуатируя ее, усилить ощущение боли, чтобы добиться от нас нужного настроения.
Инга Григолия, олицетворяющая канал «Имеди», в одной из авторских передач, на которую был приглашен Гига Бокерия, не удосужилась прочитать три страницы документа, вокруг которого происходили дебаты. Эта журналистская небрежность (не говоря уже о неуважении к гостям передачи) свидетельствует о том, что задача журналистки заключалась не в рассмотрении сути документа, а в том, чтобы создать «беспредметное шоу», в котором она просто «заводит» телезрителя имитацией конфликта. То есть, Григолия добивалась от нас не понимания документа, а конфликтного настроения.
Но дело тут не в Инге Григолия и не в канале «Имеди». Дело в том, что это мы, зрители, оказались теми пелевинскими «пустыми перчатками», в которые может просунуть руку любой, чтобы заставить потом делать нас все, что ему заблагорассудится. А чтобы «просунуть в нас руку» не нужно владеть сверхъестественными способностями.
Чтобы стать звездой грузинского телеэкрана или лидером грузинской оппозиции необходимо лишь избавиться от иллюзий по поводу нашего западничества и помнить, что мы всё еще очень советские люди. Зная эту простую истину, манипулировать нами становится достаточно просто.
Во-первых, советский человек никогда не верил и никогда не поверит в благие намерения правительства (и ему не важно, что там записано на трех страницах официального документа); не верит хотя бы потому, что сам бы никогда не поступал честно, окажись он у власти. Советский человек верит только в слухи о правительстве. Т.е. советский человек «мифологичен» («виртуально зависим») по своей природе.
Второй «рычаг» (который как будто противоречит первому) - это «декоративная» среда советской жизни, в которую мы никогда не верили, но которая, тем не менее, воспринималась нами как естественная форма нашего существования. То есть, мы сами, на бытовом уровне, невольно стали почти полностью «декоративными» (наиболее простой пример этого – декоративное «не курение» грузинских женщин на улице, в которое никто не верит, но в которое все продолжают играть).
Это сочетание «декоративного», т.е. официального, и «мифологического», т.е. тайного, превратил вопрос «веры» для нас вообще в понятие относительное. Потому что, по большому счету, верить нельзя ни в декорации, ни в слухи. Выходит, единственным критерием для нас является не правда, которую невозможно узнать в «декоративно-мифологических» условиях, а то, насколько нам выгодно в данный момент поверить в данную декорацию или в предлагаемый миф.
Тому, кто хочет воздействовать на нас, не обязательно (или даже противопоказано) говорить нам правду. Он должен сделать так, чтобы нам было только выгодно ему верить. Патаркацишвили создал роскошную «декорацию», т.е. канал «Имеди», и позволил на этом канале распространять любые слухи (точно так же оппозиция повторила только декоративную часть «революции роз», подменив содержание мифологией). Но этого было бы недостаточно, если б нам не было еще и выгодно верить в эту декорацию и в эти слухи. А выгодно нам было верить в них из-за типично «русской пищи», которую «Имеди» нам предлагал, и которая, как оказалось, нам все еще гораздо ближе западной.
В России, которую Патаркацишвили знает изнутри, жалость к себе и плаксивость по поводу своей судьбы является ментальным фундаментом русской психики, а значит – лучшим орудием для манипуляции ей. Мы же (и я это говорю уже из собственного многолетнего опыта жизни в России) оказались даже более «русскими» и менее «западными», нежели средний москвич или петербуржец. Нам неприятно это признавать, но тогда мы никак не поймем, почему же мы так «подсели» на плач о себе, и так забеспокоились, «опасно отдалившись» от России. Чтобы попытаться разобраться в этом, нужно, во-первых, перестать бояться говорить о себе (о правительстве говорить мы уже не боимся); а во-вторых, еще раз заглянуть в основы наших взаимоотношений с Россией.
Осип Мандельштам, восторженный Грузией, писал об особой атмосфере грузинской культуры: находясь между Европой и Востоком, Грузия взяла от двух миров только все самое изящное, внешнее, не коснувшись глубин. «Орнаментальность» Грузии, по мнению Мандельштама, ее главная прелесть и в этой «орнаментальности» ее главная особенность. К поэтическому определению Мандельштама можно добавить только то, что «евразийская» природа грузинской культуры повторяет «евразийскую» раздвоенность России – как маленькая матрешка повторяет формы большой, прячась в нее от окружающего мира.
Когда Грузия решила жить вне покровительства России, ей пришлось выходить из состояния «декоративности» и все-таки коснуться глубин (в данном случае – глубин европейской культуры). Страх, связанный с предстоящим углублением во «взрослую жизнь», заставил нас, подростков, устроить истерику, чтобы вернуться в детство. Правда, сначала казалось, что многие из нас просто не понимают, как вредно для страны устраивать истерику именно сейчас; но потом вдруг стало очевидным, что все те, кто ее устроил, как раз хорошо сознавали, что истерика, устроенная в переломный момент развития Грузии, оттянет «взрослую жизнь» на неопределенное время или сделает ее невозможной навсегда. Следовательно, мы были недовольны не тем, что Саакашвили не исполняет своего обещания; мы были недовольны тем, что он его как раз исполняет (т.е. продолжает двигаться по направлению к Европе, удаляя нас от азиатской России).
«Взрослая жизнь», кроме прочего, предполагает одну неприятную процедуру, которую мы тоже попытались оттянуть. Чтобы повзрослеть, нам необходимо сначала признать, что население Грузии (а не одна власть) состоит не только из добрых и безобидных людей, а еще и из отъявленных негодяев и подонков. Конечно, негодяи есть на всей земле, но десятилетия советской и постсоветской жизни (когда тот, кто был ничем стал всем) – это время, когда в нашей стране негодяям был дан «carte blanche». Таким образом, из-за особых социальных условий у нас, в бывшем СССР, негодяев больше, чем в остальном мире.
Семьдесят лет советской власти были временем своего рода «антиселекции», когда все наиболее здоровые, конкурентоспособные представители нашего общества уничтожались физически; у тех же, кто избежал физического уничтожения, подавлялись все естественные гражданские, интеллектуальные и коммерческие инстинкты, из-за чего мы оказались в условиях естественного отбора – «наоборот». Т.е. в условиях, в которых выживали наихудшие. А это, в свою очередь, привело нас к тому, что Мераб Мамардашвили назвал «антропологической катастрофой».
«Антропологическая катастрофа», произошедшая в результате «неестественного отбора», породила особый тип человека, способного только на имитацию всего того, что положено человеку: имитация работы, имитация ответственности, изображение морали, религиозности, образованности. В Грузии это ложное бытие попало еще и в русло поощряемой Россией (а позже – СССР) «декоративности» (Мандельштам), которая сформировала совершенно уникальный тип «советского грузина», наделенного всеми выдающимися качествами «благородного человека», при полном отсутствии таковых.
Вышесказанным можно объяснить то обстоятельство, что мы, лишенные гражданских принципов сами, не считаем сотрудничающих с ФСБ сограждан предателями. Хорошо зная об этом (т.е. о том, что у нас у самих нет никаких гражданских принципов), эти люди продолжают спокойно говорить нам о любви к родине и о том, как эту родину следует обустроить, - после того, как чуть было не довели ее до новой гражданской войны.
Не лишенные чувства зависти сами, мы легко поддаемся внушению завистливых неудачников, и уже не видим, как потомственные фальсификаторы вина обвиняют первое в истории Грузии правительство, объявившее фальсификации войну, в «уничтожении грузинских традиций» (т.е. получается, что Саакашвили уничтожил «грузинскую традицию фальсификации вина»); как бывший секретарь райкома, который всю свою карьеру построил на доносах и анонимках, обвиняет министра образования в узаконивании «института доносов»; а какой-то сомнительный тип, который в 90-е годы подбрасывал героин в карманы, сообщает об уничтожении всего мужского в Грузии – в Грузии, где еще только недавно, лет пять назад, каждый второй ходил с милицейской «ксивой».
Будучи насквозь лживыми сами, мы глотаем любую ложь, которую нам выкидывают с трибуны; никогда не аргументируя собственные поступки, мы не требуем никакой аргументации и от лидеров оппозиции. Главным нашим требованием остается только безмерная жалость к себе (пусть даже фальшивая), а еще - возможно более яркий миф о злодеяниях вокруг нас, который бы оправдал нашу личную несостоятельность.
То, что кульминация подростковой истерики совпала именно с 7 ноября, можно считать большим везением. В ином случае, за неимением этой «политологической подсказки», понять произошедшее было бы намного сложнее. 7 ноября, обозначая октябрьский переворот (т.е. раскол общества на «красных» и «белых»), указывает еще и на календарную путаницу. На первый взгляд всего лишь формальное несоответствие календаря в действительности говорит о более серьезной «асинхронности» разных миров. Дело осложняется еще и тем, что в отличие от Запада, мы пользуемся обеими хронологическими версиями - в зависимости от обстоятельств (т.е. когда которая нам выгоднее). Этот своеобразный «двойной стандарт» или «календарный конформизм» время от времени, особенно в критические моменты истории, напоминает нам о серьезной мировоззренческой путанице. Таким образом, можно сказать, что события 7 ноября в Тбилиси – это не социальный или политический, а мировоззренческий кризис. Т.е. столкновение «адекватного» - прозападного, с «мифологическим» – прорусским.
В 2003-м мы показали, что наше общество, проявившее инстинкт самосохранения и способность к саморегуляции, все же не настолько неадекватно, как казалось в 90-е годы. В 2007-м, благодаря каналу «Имеди», стало ясным, что мы еще не утратили надежды вернуться к декоративному существованию. Но канал этот явился очередным этапом нашей эволюции. Хотя тот, кто устроил с его помощью «экспансию своей личности», вероятно, имел в виду особую разновидность эволюции: «педоморфоз» (от греч. paidos – дитя; и morphe - форма), в результате которого часть одного и того же биологического вида «передумывает» взрослеть. Еще более вероятно, что он вообще ничего не имел в виду. Ведь заявление Патаркацишвили об «эволюции» было таким же декоративным, как и весь остальной «словесный орнамент», которым каждый из нас пользуется ежедневно.
Так или иначе, Грузия всегда была «индикатором» общественных настроений в СССР: здесь впервые издавались запрещенные книги; впервые, в 1980-м, был проведен рок-фестиваль; впервые, Тенгизом Абуладзе, был поднят вопрос покаяния за сталинское прошлое, не говоря уже о том, что грузинский кинематограф всегда был наиболее диссидентским в стране. А причину того, почему в Грузии кинематограф был, тогда как у некоторых других республик СССР его не было, объяснил нам, студентам, один из педагогов во ВГИКе.
Кино в Грузии существовало потому, что грузины всегда отличались способностью к самокритике и самоиронии. Но теперь, вместе с кинематографом, мы, наверное, временно утратили и эти полезные качества, и, под влиянием интерактивного телевидения, отдались разрушительному чувству жалости к себе. Хотя, нам было бы полезнее последовать совету Ниаза Диасамидзе и больше говорить о том, что мы утратили, а не о том, что сохранили. Достаточно раскрыть книгу о Тбилиси Иосифа Гришашвили и перечитать главу об устройстве «микро-государств» амкари, основанных на пунктуальности, взаимоуважении, ремесленной этике и гражданской ответственности, чтобы понять, что одна из немногих традиций, которую мы на сегодняшний день сохранили, это лишь «традиция разговора о традициях».
Л.В. 2007-2012.
