Каждый год 9 апреля на проспекте Руставели зажигаются поминальные свечи, на телеэкранах появляются старые размытые, словно воспоминания, кадры, и десятки грузинских журналистов обращаются к событиям, произошедшим в 1989-м.
Коллективная память избирательна – она надежно зафиксировала и эту трагедию, и правление Гамсахурдия, но разделяющие их полтора года, когда республику возглавлял Гиви Гумбаридзе, воспринимаются многими лишь как некий транзитный отрезок; воспоминания о нем, будто объекты за окном автомобиля, несущегося из точки «А» в точку «Б», сливаются в одну сумеречную полосу. О том исключительно важном периоде почти не говорят в тщетной попытке запереть ошибки прошлого в казематах подсознания.
После 9 апреля 1989 года идея скорейшего провозглашения независимости доминировала в Грузии безраздельно. Политики обнаружили, что пространство для маневра сузилось, но в то же время получили возможность манипулировать эмоциональной энергией сотен тысяч сограждан. Этим, прежде всего, воспользовались радикальные представители национально-освободительного движения – они предлагали самые простые рецепты и бескомпромиссные лозунги.
Старая элита взирала на них с испугом и отвращением. Она была изнурена четырехлетним конфликтом между Шеварднадзе и Патиашвили – его не всегда искусно, но энергично раздувал Горбачев. Она с тревогой наблюдала за многотысячными митингами и странными людьми с мегафонами, которых раньше считала лишь неуклюжими марионетками хитроумных секретарей ЦК и полковников КГБ. Ее беспокоило быстрое падение авторитета и влияния официальных властей, создававшее очевидную угрозу системе распределения привилегий и устойчивости социальной иерархии. И, когда после 9 апреля 1989 года общество превратилось в извергающийся вулкан, зашатались устои и покрылись трещинами колонны, влиятельные люди советской Грузии поняли, что «промедление смерти подобно».
Революцию нельзя было предотвратить, и старая элита решила(сь) ее возглавить. В период кризиса принято объединяться вокруг опытного лидера, поэтому первый пункт программы был весьма лаконичен: «Эдуард Амвросиевич, помоги!» Основная же идея заключалась в том, что втоптанным в грязь и не подлежащим после 9 апреля реабилитации «красным» следовало передать власть «розовым» (условно назовем их так) – умеренным представителям освободительного движения, творческой интеллигенции, споро расчехлившей флаги Первой республики, а также тем управленцам и хозяйственникам, которые не были тесно связаны с ЦК. С учетом возросшего влияния радикальных «неформалов» часть из них (понимающих и принимающих правила игры) предполагалось интегрировать в правящую элиту. Выборы в Верховный совет назначили на 25 марта 1990 года.
Полноценной многопартийности препятствовала статья советской Конституции о руководящей роли компартии, впрочем, альтернативных кандидатов могли выдвинуть общественные организации. Та гибридная избирательная система вроде бы допускала плюрализм, но вместе с тем позволяла «запрограммировать» желаемый результат. К власти, скорее всего, пришла бы созданная упомянутыми выше «розовыми» широкая коалиция, а коммунисты и радикальные «неформалы» образовали бы два уравновешивающих всю конструкцию «фланга». Это позволило бы сплотить влиятельные группы в сложнейший период перехода к независимости и обеспечить скорое и менее болезненное, чем в 1992-м, возвращение Шеварднадзе к власти.
Тем временем «неформалы», как величала их тогда советская пресса, наслаждались растущим влиянием. В условиях тотальной коррозии старой системы они получили возможность воздействовать на решение самых разных вопросов, ранее относившихся исключительно к компетенции ЦК (даже на назначение секретарей райкомов и директоров предприятий), к ним потекли деньги, чуть позже началось создание вооруженных формирований, но их самым ценным ресурсом была поддержка масс, мечтавших о скорейшем провозглашении независимости.
Когда советская элита предложила им принять участие в выборах 25 марта 1990 года, Звиад Гамсахурдия, Георгий Чантурия, Ираклий Церетели и другие лидеры отказались легитимизировать новый («колониальный», как они его тогда называли) Верховный совет. Они решили создать своеобразный параллельный парламент, всенародно избранный Национальный конгресс, и, судя по всему, намеревались перехватить власть в тот момент, когда советский режим разложился бы окончательно. Вскоре эта стратегия потеряла смысл – Гамсахурдия изменил свое решение и принял участие в новых, на сей раз многопартийных выборах в Верховный совет, насмерть рассорившись с бывшими соратниками. Он победил, но так и не сумел овладеть всей полнотой власти; его со всех сторон обложили влиятельные группы, считавшие нового главу Грузии недоговороспособным, не понимающим сути внутриэлитного консенсуса, а значит, крайне опасным и подлежащим нейтрализации. Навыков, необходимых для борьбы с ними, как, впрочем, и для успешного управления разрушающимся государством, у Гамсахурдия не было.
Возможно, март 1990-го – последняя развилка на пути, ведущем к пропасти. Сегодня сложно установить, стоял ли за отказом «неформалов» от выборов трезвый политический расчет или они воспринимали реальность, как впавшие в экстаз жрецы у окровавленного алтаря. Выборы отменили – непримиримая позиция радикалов лишила их смысла, из-за нее усилились и колебания «умеренных»; некоторые из них возжелали лучшей избирательной системы. Старая элита посчитала отказ от компромисса объявлением войны на уничтожение – вероятно, с этого момента и начался марш к перевороту 1992 года. И еще: Грузия тогда упустила крайне важную возможность надеть намордник на этнический национализм и постепенно вытеснить его гражданским (процесс стартовал позже и растянулся на десятилетия). Бесспорное после 9 апреля 1989 года национальное единство не было использовано для достижения позитивных целей, а накопленную энергию общество вскоре растратило в междоусобной борьбе.
Если что-то и следует назвать «проклятием грузинской политики» – это, прежде всего, ненасытность, которая выражается в постоянных попытках захватить больше власти и сфер влияния, чем можно удержать. Многие лидеры не способны к самоограничению, пренебрегают правилами, отражающими баланс интересов, и переходят в наступление раньше, чем накопят необходимые для него ресурсы. Подобное поведение неоднократно приводило страну к страшным кризисам. Апологеты «просвещенного авторитаризма» полагают, что таким деятелям необходим верховный арбитр, удерживающий их от уничтожения друг друга и страны в целом, и демократы, вспоминая недавнее прошлое, с трудом парируют их аргументы.
Возможно, 9 апреля телекамеры и микрофоны должны быть обращены не к слабым и лукавым людям в дорогих костюмах, зажигающим свечи у монумента, а к вдовам в черных платьях и инвалидам в выцветшем камуфляже, к нищим и сиротам, к народу Грузии, который обрел свободу не благодаря, а вопреки безответственной, ненасытной и во многом преступной элите.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
