В Сухуме на культурной площадке СКЛАД открылась выставка двух художников – француженки Элизабет Дени и швейцарца афганского происхождения Тарека Дауда, которая называется «Метки удаления». Элизабет и Тарек уже несколько лет живут в Стамбуле. Узнав о том, что в Турции самая большая в мире абхазская диаспора, они попытались исследовать тему самоидентификации абхазов, оказавшихся 150 лет назад в Турции, и их связь с исторической родиной. О выставке и проекте «Резиденция» рассказывает куратор Асида Бутба.
Елена Заводская: Сегодняшняя выставка проходит в рамках вашего проекта «Резиденция». Асида, расскажи, пожалуйста, что это за выставка и какова ее основная идея?
Асида Бутба: Тарек и Элизабет подали нам заявку в рамках проекта «Резиденция» еще прошлой зимой, и они сразу же написали о том, что хотели бы исследовать. Они из Стамбула, но не турки. Элизабет – француженка, а Тарек – афганский беженец, который большую часть своей жизни прожил в Швейцарии.
Их интересовала проблема идентичности. И они вдруг узнали, что в Турции живет самая большая абхазская диаспора в мире. И они захотели понять, как эта диаспора может существовать через 150 лет в таком большом отрыве от своей родной земли. У них не было контактов с родиной по разным причинам: сначала этому не способствовала Российская империя, потом – Советский Союз. Нам сразу же понравился проект, он соответствует важным для нас критериям. С одной стороны, это взгляд на нашу историю и на наше настоящее. Может быть, это будет какой-то свежий и непривычный взгляд. С другой стороны, это хороший способ установить связи с нашей внутренней диаспорой, сложившейся в Абхазии из репатриировавшихся из Турции абхазов.
Интересно то, что у нас часто нет даже общего языка с этими людьми. Мы живем в городе, где эти люди очень видны: здесь полно турецких кафе и магазинов… Но я, например, не говорю по-абхазски, они часто не говорят по-русски, я не говорю по-турецки, они – по-английски. И получается так, что, несмотря на то, что мы живем рядом, у нас очень мало взаимосвязей. Мне так же захотелось ближе познакомиться с ними.
Мы не спрашивали, интересен им этот проект или нет. Но мне кажется, что по тем отзывам, которые ребята получили сейчас на выставке, репатрианты почувствовали, что выставка все-таки рассказывает их историю. Они говорили: «Теперь вы понимаете, каково нам, теперь вы понимаете, откуда мы происходим?» И мне кажется, что это тоже очень важный момент, потому что я, например, очень много нового узнала для себя, помогая организовывать эту выставку.
Е.З.: Если можно, поясни, пожалуйста, посредством чего два художника, которые сделали эту выставку, говорят об идентичности и о тех проблемах, которые их волнуют?
А.Б.: «Склад» часто работает с современным искусством. И ребята выставили четыре объекта. Один объект – это весы. Смысл заключается в том, что в системы для переливания крови поместили турецкую и абхазскую землю, земля сыплется вниз на весы. Этот объект предлагает задуматься над тем, что перевесит, как люди, для которых ощущение своей идентичности является достаточно сложным, решают вопросы о том, кем они являются, кем они себя называют.
Второй объект – это видео. Оно снято в анатолийских деревнях во время исследования, которое проводили Тарек и Элизабет. Они снимали абхазов, которые делились своими страхами, переживаниями и надеждами. И видео, как мне кажется, получилось очень трогательным, люди рассказывают о себе, о том, через что они прошли.
Третий объект – это серия фотографий… Тарека и Элизабет очень удивили рассказы людей о том, что у них практически нет архивов, нет семейных реликвий, связанных с Абхазией, нет ничего аутентичного, только понимание того, что они происходят из Абхазии. И для них было важно какие-то новые реликвии приобрести. Как только у них появилась возможность ездить на родину, в Абхазию, они начали обзаводиться абхазскими флагами, котлами для мамалыги, кинжалами, которые здесь сделаны. Оказалось, что для них очень важно иметь вещи из Абхазии. Тарек и Элизабет попросили людей вынести эти вещи, эти материальные подтверждения того, что они абхазы, и сфотографироваться с ними. И в видеофильме один из стариков говорит: «Как мы можем доказать, что являемся абхазами? Никак!» Как только ты хочешь стереть чью-то идентичность, ты просто уничтожаешь личные архивы. И все, ничего не остается. Ты уже не помнишь, кто где жил, кто откуда приехал и так далее. Я должна сказать о том, что программа «Резиденция» связана с темой архива. И это как раз связующая нить, потому что у турецких абхазов архивов тоже нет. Они уничтожались турецким государством на протяжении длительного периода времени. И никакой фиксации того, кто откуда происходит, нет, исключительно память и все.
Е.З.: А как они их потеряли? Или они не смогли свои архивы привезти в Турцию, когда покинули Абхазию?
А.Б.: Ну, во-первых, они не смогли их привезти. Во-вторых, у них были очень сложные жилищные условия, их постоянно переселяли, это не то, чтобы они приехали и жили комфортно в каких-то местах. Их селили в малярийные районы, они бежали оттуда в горы, как правило, несколько раз меняли локацию, и у них просто ничего не сохранилось. С другой стороны, я так понимаю, что архивные документы уничтожались у всех меньшинств в Турции. Турецкому государству не нужны были иностранные фамилии, не нужны были никакие свидетельства того, что люди приехали откуда-то и являются кем-то еще. И, несмотря на то, что в видеофильме все говорят о том, что все нормально, нам тут хорошо в Турции, все равно проскакивают слова о том, что ассимиляция была болезненной. Я не эксперт по этому вопросу, я сужу исключительно по тем вещам, о которых мы разговаривали при подготовке этой выставки, когда я интересовалась материалами. Вот и все.
Е.З.: Асида, а что – четвертое? Ты назвала три объекта выставки.
А.Б.: Четвертое – это аквариум, на дне которого в рамочке из песка можно посмотреть видео с записью исполнения мелодии, которая в Турции за 150 лет трансформировалась до неузнаваемости. Но для них она является «абхазской мелодией», а когда эту мелодию слушают абхазы здесь, то они говорят, что «это мелодия нашей турецкой диаспоры». И художники попытались это соединить: мелодию из турецкой анатолийской деревни, сыгранную абхазкой, и эту же мелодию в том виде, в каком она играется здесь. Абсолютно две разные вещи.
Е.З.: Асида, расскажи, пожалуйста, о проекте «Резиденция» на СКЛАДЕ?
А.Б.: Вообще, «Резиденция» в том виде, в каком она сложилась сегодня в мире, это обеспечение для художника каких-то рабочих условий. То есть художник путешествует, живет в каком-то новом для себя месте и работает там. «Резиденции» бывают разные. От суперпрестижных, в которых художникам платят стипендию, где они работают в мастерской в архитектурном шедевре какого-нибудь века, и у них есть возможность выставки в каком-нибудь очень престижном учреждении. У нас нет таких возможностей. Мы действуем, скорее всего, как экзотическая резиденция, то есть людям интересно наше местонахождение. Им это интересно по разным причинам: как постсовесткая экзотика, люди интересуются какими-то непривычными для себя условиями. Есть люди, которые интересуются редкими языками или которых интересует Абхазия, потому что они никогда раньше ничего об этом месте не слышали. Мы получили очень много заявок. Наша резиденция совершенно не для наших друзей, наши друзья всегда могут к нам приезжать и делать у нас свои проекты. Она как раз для людей, которые из нашего профиля на сайтах «Резиденции» узнают, что мы вообще есть, интересуются, и по-другому они бы сюда не приехали. При этом получается, что к нам приезжают люди высокообразованные, творческие, что-то узнают о нас, что-то предлагают нам. И для нас это способ обмена, возможность рассказать о себе, устроить какой-то «ивент» («событие») и в то же время сделать какой-то свой проект, который люди могут показывать за рубежом. Если это художник, то у него есть площадки для выставок, это могут быть кинофестивали или музеи современного искусства, это могут быть лекции, которые они прочитают студентам, и так далее. Это хороший способ передавать информацию дальше.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
