Президент Турции Реджеп Эрдоган предложил запретить в стране айфоны и другие "американские гаджеты" – в ответ на двукратное повышение Соединенными Штатами пошлин на турецкие алюминий и сталь. Выступая во вторник в Анкаре, Эрдоган поставил Турцию в один ряд с Россией и другими государствами, пострадавшими, по его мнению, от действий американских властей. Ситуация в обеих странах на фоне обострившихся отношений с США, на первый взгляд действительно очень похожа, в том числе резким падением курсов национальных валют по отношению к доллару. Тем не менее в Стамбуле не видно знакомых россиянам признаков финансового кризиса и девальвации: нет очередей в обменные пункты, а люди не сметают дорогую технику с полок магазинов. Как представители турецкого среднего класса, еще менее многочисленного, чем в России, переживают стремительное обесценивание турецкой лиры? Мы расспросили об этом филолога и литературного обозревателя Елизавету Биргер, переехавшую в Турцию из Москвы 8 лет назад.
После введения запретительных пошлин на поставки своего сырья в США Турция переживает одну из крупнейших в истории девальваций национальной валюты. Падение лиры началось два года назад: в мае 2015 года за один доллар давали 2,5 турецких лиры, в октябре 2016-го – уже больше трех, в конце 2017-го – почти 4. В апреле 2018 года турецкая национальная валюта перешагнула отметку в 4 лиры за доллар, летом приблизилась к 5, а сейчас за доллар можно выручить уже почти 7 лир. Жесткие меры в отношении Турции со стороны США вызваны, в числе прочего, арестом турецкими властями американского священника Эндрю Брансона, заподозренного в поддержке неудавшегося военного переворота 2016 года. Ситуация в Турции напомнила многим экспертам девальвацию российского рубля 1998 года, когда курс российской валюты упал почти на 30% из-за объявления правительством дефолта по государственным долговым обязательствам. Неизбежны и сравнения Турции с сегодняшней Россией: жесткая авторитарная власть, противостояние с Западом, аресты оппозиционных активистов и журналистов. Российский рубль, как и лира, тоже падает в ожидании анонсированных недавно новых санкций со стороны США.
Несмотря на резкое падение курса лиры, паники в потребительском секторе турецкой экономики нет, объясняет Елизавета Биргер. При этом она отмечает: если с финансовой точки зрения турки переживают обесценивание национальной валюты легче, чем россияне, то ситуация со свободой слова в стране остается сложной – жители Стамбула боятся даже обсуждать друг с другом политические вопросы, не желая быть посаженными в тюрьму на неопределенный срок.
– Турецкая лира за три года упала по отношению к доллару почти в три раза и на 40% только с начала этого года. Мы все знаем, что такое девальвация национальной валюты в России: это очереди в обменники, попытки сберечь свои накопления с помощью срочной покупки вещей, на которые люди откладывали деньги, стремительно растущие цены на импортные товары, невозможность съездить в отпуск и так далее. А как обстоит дело в Турции, есть ли здесь какие-то похожие последствия девальвации, в первую очередь для представителей среднего класса?
– Здесь ситуация обстоит во многом иначе. Лира была очень сильно девальвирована к моменту прихода Эрдогана к власти. Все исчислялось в миллионах, и реформа произошла совсем недавно, 10 лет назад, когда эти миллионы заменили на "новые турецкие лиры". До сих пор многие старики по привычке все считают в миллионах, умножают все в миллион раз. Здесь есть привычка к тому, что национальная валюта нестабильна. Я думаю, несмотря на то, что мы (россияне. – Прим. РС) можем сказать, что у нас был 2008 год, 1998-й, и мы, в общем, "знаем лихо", я думаю, здесь знают лихо еще больше. В Турции есть народное правило, как с этим справляться: деньги, сбережения держатся в золоте под подушкой. То есть каждый готов, что станет плохо, и каждый каким-то образом эти свои сбережения копит, никто не держит деньги в деньгах, в турецких лирах.
Россияне "знают лихо", но турки знают лихо еще больше
Во-вторых, Турция, конечно, гораздо более замкнута, чем Россия. В Турции почти нет импортных товаров, потому что исторически на них очень высокие пошлины. У нас нет импортного алкоголя, импортных сыров, одежда, даже самая дорогая, вся шьется здесь. У нас не бывает немедленного отклика [на изменение курса лиры] с потребительской точки зрения, потому что в основном все производство переведено в Турцию. У нас почти стопроцентная пошлина на иностранный алкоголь, и это означает, что люди уже привыкли пить отечественное вино, есть отечественный сыр, и они не так быстро будут расти в цене. Получается, что единственные, кто реально переживает, – это люди, которые хотят чувствовать свою связь с Европой. У нас очень плохо со средним классом, это такая мерцающая прослойка. Есть богатые люди, которые, конечно, еще раньше постарались обезопасить свои активы, постарались вывести все, что только можно, потому что процесс идет достаточно давно. У нас есть бедные, на которых это никак не отражается, и у нас есть как бы средняя классовая интеллигенция, которая страдает. Но это такой маленький процент общего населения страны, что сравнивать его с Россией было бы некорректно.
– Как именно эти люди страдают от резкого падения курса лиры?
– Есть такая турецкая вещь, она есть и в России, но в Турции она сильнее, – необходимость связи с Европой. Особенно сейчас, когда идет откат к исламским ценностям, я бы сказала, немножко даже "перекат": последние сто лет с основания Турецкой республики ислам не был главной ценностью Турции, и до этого не был, Османская империя строилась немножко на других принципах. Поэтому то, что происходит сейчас, очень болезненно для многих людей. Если они не могут отсюда уехать (поверьте мне, они пытаются, эмиграция очень высока), то они хотят как минимум сохранять свою связь с Европой, то есть ездить туда, устраивать совместные проекты.
В России средний класс выезжает на отдых за границу. Ты поехал на отдых, и у тебя ни на что не хватает денег. А в Турции даже средний класс вполне себе ездит на отдых в ту же самую Турцию, просто не в те места, в которые ездят все туристы, не в Анталью, скажем, а в Измир, в Алачаты, в Бодрум – это немножко такой "продвинутый" морской отдых. Люди особенно даже не путешествуют. Единственная причина, по которой им надо и хочется путешествовать, вообще единственная причина их связей с внешним миром – это необходимость не чувствовать себя в изоляции. Я думаю, что это изоляционное чувство для части общества очень тяжело переживается, и оно сейчас, конечно, усилилось.
– Что говорят, условно, люди в кафе, обсуждая резкое падение курса лиры, кого они винят в происходящем?
– Виновные здесь очевидны. Процесс, который идет сейчас в Турции, тоже был очевиден, перед досрочными выборами всем было понятно, что выборы устраиваются перед полным обвалом экономики. Всем думающим людям все было понятно, хотя все равно есть слепые поклонники Эрдогана, которые во всем будут винить темные силы, шпионов, Запад, сионистов, масонов и так далее. Эти процессы происходили здесь все то время, что Эрдоган требовал неограниченной власти над экономикой. Он не слышал предупреждений, что эта его неограниченная власть убивает свободный рынок, что здесь не захотят остаться никакие инвесторы, что его представления об экономике, к сожалению, далеки от реальности: у человека нет высшего образования, и он не очень понимает, как все это работает.
Слепые поклонники Эрдогана во всем будут винить темные силы, шпионов, Запад, сионистов, масонов и так далее
В принципе, это все обсуждают, но надо понять одну вещь: в Турции сейчас люди очень боятся. Люди боятся говорить, и я думаю, если бы вы попробовали с турками сейчас побеседовать даже на такую невинную тему, как падение лиры, очень многие отказались бы с вами говорить, потому что посадки, аресты, сотни тысяч людей сидят в тюрьме, режим чрезвычайного положения, непредсказуемые последствия для людей. Вчера была новость, что после новостей об обвале лиры турецкая прокуратура завела дела против 300 с чем-то активных пользователей соцсетей, людей, которые писали в соцсетях, что "нам всем конец", распространяли паникерские настроения. Сейчас за любой пост в Фейсбуке, в Твиттере можно на неограниченное время сесть в тюрьму. На неограниченное, потому что суды не проходят, а людей просто сажают, и они ждут своей очереди. И никому, конечно, это не нужно, поэтому обсуждение идет очень аккуратное. Я думаю, что скоро в кафе вы ничего не услышите, а если и увидите людские настроения, то, скорее, в каких-то анонимных каналах в интернете, в Фейсбуке. Думаю, что главное настроение таково: пусть оно все идет ко дну, понятно, куда оно все идет, и все это только начало... Что именно происходит, все прекрасно понимают.
– Как объясняют падение курса лиры сами власти через подконтрольные СМИ, дают ли какие-то советы людям?
– В первый день резкого падения лиры было выступление Эрдогана, когда он говорил: "Вы ни о чем не волнуйтесь, вообще не переживайте, это все темные силы из-за границы, которые пытаются помешать росту богатой, свободной, независимой исламской Турции". Эти темные силы во главе с оформившимся врагом, Дональдом Трампом, который повысил пошлины, якобы пытаются остановить Турцию, "но мы им не дадим, потому что у них доллар, а у нас – Аллах". Эрдоган призывает продавать это "золото из-под подушки". В предыдущее падение лиры, когда оно только началось год назад, он тоже призывал продавать доллары, продавать золото, и даже были люди, которые этому совету последовали, но я думаю, что сейчас дураков не найдется.
– Ощущаете ли вы в Стамбуле наплыв туристов в связи с тем, что отдых в Турции стал, наверное, невероятно дешев?
– Туризм так и не оправился после ударов. Я приехала в Турцию в 2010 году, и в 2010 году Стамбул был культурной столицей Европы. Мой муж работает в туристическом секторе, и люди сейчас вспоминают это время как золотое. Столько людей, конечно, с тех пор у нас не было. 2010–2011 годы, а потом начинаются протесты в парке Гези, потом еще хуже, начинаются взрывы, а когда начинаются теракты в Стамбуле, все большие круизные компании, которые раньше завозили нам каждый день туристов, уходят. Каждый день приезжал огромный круизный корабль, иногда по три штуки одновременно, по 50 тысяч человек выходили на берег. Сейчас эти компании перестали останавливаться здесь, одна за одной. Конечно, мы до сих пор ощущаем, что нет Америки, нет Австралии, нет Европы. В Австралии вообще до сих пор существует запрет на поездки в Турцию, а оттуда приезжали очень многие, в частности, потому что в Турции была битва в Галлиполи, единственная значимая военная битва с участием австралийцев во время Первой мировой войны, и они все сюда ездили на День памяти. Теперь их нет. Приезжали по несколько десятков, сотен тысяч человек, а в этом году приехало 500, потому что существует запрет: Турция – террористическая страна, не надо туда ездить. В Америке тоже существует полуофициальный запрет, периодически ссорились наши правительства, Турция закрывала въезд американцам, в какой-то момент все стало очень сложно. Ну, и европейцы тоже до сих пор боятся. В принципе, европейцы стали немножко возвращаться в Турцию только сейчас. Я думаю, что логика человека, который смотрит телевизор или читает новости, не такова: "О, в Турции стало дешево, поеду-ка я туда". Она другая: "В Турции опять штормит, опять нехорошо". Этот элемент непредсказуемости, конечно, туризм убивает.
– Вы говорите о вероятности каких-то новых волнений, акций протеста?
– Я думаю, что в любом случае главное послание для человека, который здесь не живет, заключается в том, что в Турции "все очень плохо", и это "очень плохо" пугает, потому что в Турции до этого были теракты, протесты, значит, в любой момент они снова могут начаться. То есть неспокойствие финансовое грозит неспокойствием вообще. В общем, я не вижу здесь притока туристов, даже по сравнению с прошлым годом. В прошлом году было очень много арабских туристов, и их тоже нет, потому что у Турции происходят неприятные ссоры с Катаром. Туристов стало меньше, чем в прошлые годы. Не так критически мало, как в годы терактов, как год назад, но до сих пор меньше, чем семь лет назад. Эрдоган обещает приток туристов, потому что он поговорил с президентом Путиным, и, как он сказал, выступая после падения лиры, "к нам приедет 6 миллионов русских". Этого не хватит, чтобы спасти туристическую индустрию. Она живет за счет самых разных доходов, самых разных людей. В один Стамбул должны приехать как минимум 2–3 миллиона человек, чтобы поддержать туристическую индустрию. Анталье нужно 20 миллионов. Боюсь, что сейчас надеяться только на туризм для Турции было бы довольно странно.
– Как сказалось падение курса лиры на жизни вашей семьи?
– У нас нет паники, в Турции вообще нет паники. Я в субботу поехала со своими детьми на площадку при дорогом торгово-развлекательном центре, сидела там со своей подругой-американкой и рассказывала ей, как в России после такого падения курса люди массово скупали электронику. А в этом большом торговом центре никого! Мы так приятно посидели, дети играют, бегают, в фонтанах купаются. Потом мы на некоторое время ушли, а когда вернулись обратно, увидели просто толпу людей, еще больше, чем обычно. И я поняла, что они просто приехали завтракать. Это Турция, мы живем повседневной жизнью, мы привыкли, что постоянно что-то происходит. Эта привычка выработалась особенно за последние годы, потому что последние годы были очень неспокойными. Ты защищаешь свой собственный мирок. И ты все равно поедешь завтракать, а для меня, поскольку у меня зарплата не в лирах, завтрак стал еще и приятно дешевле. Ты будешь продолжать жить собственной жизнью, покупать ту же одежду, ходить в те же места, в общем, особо даже не почувствуешь, что для тебя жизнь изменилась. Я не думаю, что в принципе людям станет хуже жить. Они в итоге, конечно, станут еще более отрезанными от мира, и конечно, какие-то переоцененные вещи – турецкие детские сады, куда приглашали иностранных учителей, частные университеты, какие-то частные больницы – в итоге для нас всех станут дешевле. На нашей повседневной жизни эти вещи совершенно не отразятся.
