На минувшей неделе, впервые за долгое время, в Тбилиси больше говорили о российско-грузинских отношениях, чем о внутренних неурядицах. 21 января ЕСПЧ возложил на Российскую Федерацию ответственность за нарушение Европейской конвенции по правам человека – убийства, пытки, уничтожение имущества граждан Грузии на оккупированных территориях. Два дня спустя в российских городах начались выступления в поддержку оппозиционера Алексея Навального, которого власти упрятали за решетку. Информационное эхо одного события наложилось на другое и многим показалось, что благоприятные для Грузии перемены произойдут очень скоро, поэтому следует отделить радость от эйфории, а трезвые оценки от иллюзий.
По мнению Генерального секретаря НАТО Йенса Столтенберга, вердикт Страсбургского суда «усиливает призыв к России уважать международное право и территориальную целостность Грузии». Он действительно станет весомым, а в ряде случаев и ключевым аргументом – например, в связи с грядущим разбирательством в Международном уголовном суде (Россия пока отказывается сотрудничать с ним, но тем не менее). Пострадавшие смогут потребовать выплаты компенсаций после того, как ЕСПЧ вернется к рассмотрению вопроса, так как стороны почти наверняка не договорятся. И, наконец, как и в случае с удовлетворением иска о депортации грузин из России в 2006 году, юристы и дипломаты получат ценный опыт – он пригодится им и в ходе слушаний в Гааге, и позже. Было бы неплохо, если бы те грузинские руководители и публицисты, которые привыкли апеллировать исключительно к букве договоров или исторической справедливости, убедились, что основой политики деоккупации нужно сделать защиту прав граждан, вне зависимости от их этнической принадлежности, а все прочие аргументы могут лишь усилить, но не заменить ее.
Принятое в Страсбурге решение не стоит называть победой – драгоценное слово лучше приберечь для того дня, когда последний российский солдат покинет Абхазию и Цхинвальский регион. Это долгожданный, важный тактический успех, но не повод для эйфории – она, как наркотик, позволяет забыть о боли, но в то же время дезориентирует.
Митинги в российских городах породили новые надежды – 23 января мало кто думал о том, что смена режима в России не обязательно улучшит ее внешнюю политику. Если высшие слои российского общества убедятся, что нынешний президент приносит им больше проблем, чем пользы, они, как и в прежние эпохи, без колебаний столкнут его в пропасть. Будут ли они бить его табакеркой по голове, как в марте 1801-го, или попытаются оседлать протест разъяренных масс, как в феврале 1917-го, – вопрос сугубо технический. Главное, что пересменку в Кремле традиционно связывают с возможностью сбить напряженность, «перезагрузить» отношения с ведущими державами и с соседями. Первые месяцы, а то и годы проходят под знаком надежд, которые обычно вытесняет разочарование. Ощущение «перезагрузки» сопутствовало восшествию на престол Александра I и Александра II, краху царизма и коммунизма. Позже все возвращалось на круги своя, поскольку внешняя политика формируется под влиянием объективных факторов, а воля правителя значит не так много. Его лучше сравнивать не с капитаном корабля, меняющего курс, а с машинистом поезда, обреченного двигаться по заданному маршруту чуть медленнее или чуть быстрее.
Расстрелянный танками московский «Белый дом» еще не был реконструирован, когда министр иностранных дел Андрей Козырев опубликовал в мае 1994-го статью «Стратегия партнерства», и обозначил сферу влияния Кремля на территории бывшего СССР. Обращаясь к Западу, он использовал характерную риторику «демократической солидарности» и писал, что Россия станет стабилизирующим фактором и локомотивом реформ на постсоветском пространстве. А в Тбилиси, после того, как в феврале того же года был подписан рамочный российско-грузинский договор (так и не ратифицированный Госдумой), начал умирать тезис о «двух Россиях» – демократической и реакционной, первая из которых считалась дружественной. Он появился на свет еще в годы «застоя» и обрел актуальность перед распадом СССР, когда Борис Ельцин нуждался в альянсе с руководителями других республик, и был востребован до тех пор, пока он не разгромил своих конкурентов. В тот период грузинское руководство, направляя заявления в ООН и другие международные организации, четко отделяло «две России» друг от друга. Параллельно в Москве началась медленная агония мифа о «двух Грузиях» – хорошей пророссийской и плохой прозападной. В конце концов, политики и обыватели двух стран в большинстве своем убедились, что их приоритеты диаметрально противоположны и ротация лидеров в Тбилиси и Москве ничего не изменит по существу.
В архиве есть десятки комментариев российских экспертов, полагавших, что все наладится после ухода Гамсахурдия (Шеварднадзе, Саакашвили – нужное подчеркнуть). И в Тбилиси многие надеялись, что после отставки нестабильного, сильно пьющего Ельцина можно будет договориться с (условно) прагматичным Путиным, а позже с (условно) либеральным Медведевым. Грузинские власти старались польстить Путину – когда 7 мая 2004 года парламент принял специальное заявление о кризисе в Аджарии, в нем, несмотря на возражения оппозиции (Новых правых), президенту России выразили особую (по сути, бóльшую, чем другим иностранным лидерам) благодарность за его роль в урегулировании. А Михаил Саакашвили говорил: «Я понял, что Путина всегда обманывал Шеварднадзе, поэтому он так подозрителен! Понимаете?», «Я человек романтичный, но, поверьте, кое-что повидал. У него [Путина] глаза честного человека – именно так. Я поверил ему – и не ошибся» («Известия» 12.04.2004). Русские в свою очередь ждали, что сменивший его Бидзина Иванишвили откажется от евроатлантической интеграции, а когда убедились, что вопрос даже не рассматривается и процесс ускоряется, свернули т.н. нормализацию, использовав как повод известный инцидент с депутатом Гавриловым.
«Персоналистский уклон», безусловно, присутствовал во внешней политике постсоветских государств и был очень важен в период неполного, не до конца осмысленного суверенитета, но позже его значение снизилось. Ныне надежды на то, что следующий правитель развернет внешнюю политику на 180 градусов, выглядят архаично и наивно. Вопрос нужно рассмотреть в иной плоскости – усилит ли смена, равно как и временная стабилизация режима, Россию или ослабит ее. Это и определит, на какие уступки будет готов пойти новый лидер перед очередной оттепелью в отношениях с Западом. Наиболее негативное воздействие на состояние России может оказать углубление противоречий между влиятельными группировками в Москве и регионах (это ключевой фактор), рост этнонационализма и раскол внутри правящей элиты, часть которой, вероятно, попробует превратить Путина в «козла отпущения», а нового лидера – в ширму для Запада. В любом случае, политическая температура в соседней стране будет повышаться как минимум до сентябрьских выборов.
В 1921 году Россия истекала кровью, но ее представители при заключении англо-советского соглашения (16.03.1921), положившего начало очередной «перезагрузке», добились включения в текст следующей формулировки: Советы пообещали не поощрять народы Азии «к враждебным британским интересам или Британской империи действиям в какой бы то ни было форме, в особенности в Индии и в независимом государстве Афганистана», а Лондон дал «тождественное особое обязательство российскому советскому правительству в отношении стран, которые составляли часть бывшей Российской империи и которые ныне стали независимыми». Двумя годами ранее похожую принципиальность временами проявляли и белые генералы, несмотря на то, что отчаянно нуждались в британской помощи.
В 1994 году статья Козырева показала, что сохранение зоны эксклюзивного влияния остается для России важнейшим приоритетом даже в критической ситуации. Смена правителя мало что изменит – только тотальный крах, как в Германии и Японии в 1945-м, или интеллектуальная революция, которая поможет молодым россиянам переосмыслить ключевые проблемы страны. Следует честно признать, что часть наблюдавших за событиями 23 января видела в них лишь революционный таран, не вспоминала о демократической солидарности и не задумывалась о том, что если отсталость не будет преодолена, она вновь породит и авторитаризм, и экстремизм во внешней политике. Интересно, что власти, хоть и с оговорками, косвенно подтверждают, что молодежь начала выходит «за флажки». Секретарь Совбеза РФ Николай Патрушев в последнее время несколько раз призвал защитить ее от «идейно-ценностной экспансии», а на одном из совещаний сказал, что «материальное расслоение, коррупция, несправедливость, снижение уровня жизни, невостребованность на рынке труда и иные подобные негативные явления формируют предпосылки недовольства» («Российская газета» 10.04.2020).
Многим жителям России не нравится некомпетентность и лихоимство властей, проблемы с экономикой и технологическим развитием. Некоторые из них с тревогой присматриваются к провальной реализации проекта «Северный поток – 2» или к геостратегическому прорыву турок на Южном Кавказе. Но согласятся ли они, и тем более их новые лидеры (в обмен на отмену санкций и т.д.), на вывод российских сил с территории Украины или вступление соседних стран в НАТО, если не будут вынуждены смириться с этим?
Кризис длится вот уже три десятилетия, и надо признать, что двусторонние отношения стали конфронтационными задолго до войны 2008 года. Политика опирается на разум, но когнитивные искажения могут преобразить ее до неузнаваемости и, в конечном счете, лишить смысла. Главными трансформирующими факторами следует считать мировоззрение властных группировок и общественное мнение. 27 января 1901 года министр финансов России Сергей Витте направил Государственному совету меморандум по финляндской проблеме. Обстановка там была сложной, генерал-губернатор Бобриков пытался ограничить автономию Финляндии и усилить русификацию, финны сопротивлялись. И Витте, верноподданно отметив, что стратегические цели выбраны правильно, задал вроде бы очевидный вопрос – действительно ли интересы России в каждом отдельном случае требуют всестороннего игнорирования интересов Финляндии? Скорее всего, реакция его коллег выглядела как известный интернет-мем «А что, так можно было, что ли?!», поскольку к тому времени политика царского правительства в Финляндии, утратив рациональную основу, превратилась в бесконечный, бесплодный акт самоутверждения. Финнов оттолкнули, империю не сберегли. Витте проигнорировали, и все продолжалось по-прежнему, пока Бобрикова не застрелили, и лишь после этого государственные мужи пришли к выводу, что компромиссные решения были возможны (подробно процесс описал историк Туомо Полвинен в книге о Бобрикове). Интересно, действительно ли интересы России в каждом отдельном случае требовали игнорирования интересов Грузии?
Если мы просмотрим последние российские публикации по «смежной» карабахской проблеме, то увидим, что авторы зачастую не только предлагают опереться на недовольный турецкими успехами Иран, но и с энтузиазмом, с какой-то неподдельной подростковой радостью пишут, например, о том, что транзит товаров через Грузию уменьшится и скоро ей вообще станет плохо. Она прорывается и в размышлениях грузинских авторов на тему «Россия развалится». Взаимное ожесточение ощущалось еще на заре «перестройки», в период обсуждения рассказа Виктора Астафьева «Ловля пескарей в Грузии» (в Тбилиси мало кто слышал о том, что автор перед смертью переписал его, равно как и о его полемике с историком Натаном Эйдельманом). Русские литераторы-националисты говорили о Грузии крайне неприятные вещи, грузинские коллеги им не уступали, а Мераб Мамардашвили обронил злополучную фразу о селедке и газете. Она по сей день возмущает патриотов России, хотя была обращена не к ним, а к грузинам; та селедка пережила забытого ныне пескаря. Две нации, выходя из анабиоза, в который их ввели большевики в 20-х, осознавали и определяли себя через отрицание бывших соседей по бараку. Этот период завершился, но сопутствовавший ему инфантильный дух самоутверждения остался и, как ржавый якорь, потянул двусторонние отношения вниз.
В полосу политической турбулентности вступает и Грузия – здесь события пока развиваются по сценарию 2008 года. На первом этапе оппозиционные партии не признают результаты парламентских выборов и, заявив о фальсификации, требуют переголосования, а власти отвергают обвинения и твердят, что мировое сообщество признало выборы легитимными. На втором этапе оппозиционеры отказываются принять депутатские мандаты, а правящая партия расценивает этот шаг как неконвенциональный и начинает конструировать парламентскую оппозицию из менее радикальных оппонентов. На третьем этапе оппозиционеры проводят акции протеста, а власти не уступают, что чревато падением рейтинга ее противников и девальвацией идеи оппозиционного единства. Разумеется, нельзя исключать того, что правящая партия на сей раз капитулирует, но пока это так же маловероятно, как в 2008 году.
Сегодня страна переходит к третьему этапу, и отказавшиеся от мандатов политики клеймят позором тех, кто их принял. Так было и в 2008-м, когда почти всем казалось, что бывшие члены Объединенной оппозиции не отмоются никогда, но со временем многое изменилось. К примеру, люди, стыдившие Джонди Багатурия в 2008-м, аплодировали ему в феврале 2012-го. Тогда Багатурия в парламенте обвинил Михаила Саакашвили в том, что он способствует безудержному обогащению своего отца, матери и братьев. Тот в ответ попробовал отшутиться, но оппоненты восприняли его реплику как угрозу, и сразу же покинули зал заседаний.
К слову, впервые имена фигурантов были упомянуты рядом в декабре 1999-го. Тогда председатель фракции «Союза граждан» Саакашвили в том же зале крайне резко высказался в адрес лидера Национал-демократической партии Ирины Саришвили, и ее соратники почувствовали себя оскорбленными. Чуть позже Саакашвили заявил, что неизвестные подстерегли его, напали, разорвали на нем пиджак, и связал это с НДП. Полиция скрыла детали инцидента, но народная молва приписала Джонди Багатурия (в тот период он являлся активным членом НДП) участие в акции вразумления, по крайней мере, на стадии планирования. Интересно, что и у того конфликта была российско-грузинская подоплека, и возник он не из-за словесной перепалки, а из-за борьбы вокруг сомнительной сделки между «Итерой» и «Сакгази», коррупционные корни которой тянулись до самого ада. Но широкие массы не знали этого тогда и не помнят сейчас.
Как бы то ни было, Грузия приближается к сезону митингов, и комментаторы уже заговорили о том, что Москва попытается воспользоваться нестабильностью. Аналогичные реплики можно услышать и в России – в период акций протеста в Хабаровске врио губернатора края Михаил Дегтярев обвинил в провокациях выходцев из Грузии, а не так давно часть российских СМИ видела в грузинском депутате Гиви Таргамадзе демона революции, инфернальную инкарнацию Льва Троцкого. Неудачные действия Москвы в Черногории и в целом на Балканах, потеря некоторых инструментов влияния на ситуацию в Ереване и т.д. могут подтолкнуть нас к выводу, что она утратила навыки системной работы и, вместе с тем, лишилась реальной опоры в политическом пространстве Грузии. Авторы, пишущие о российской угрозе, не видят каких-то продуманных всеобъемлющих стратегий, а рассуждают, скорее, об отдельных ударах, кампаниях дезинформации и кибератаках, максимум – о «неизвестных снайперах» и провокациях по образцу 2 сентября 1991 года, когда советским спецслужбам удалось вызвать столкновение между силами правопорядка и митингующими (во главе с той же НДП), после чего страна быстро скатилась к гражданской войне. Но интересно другое: сделают ли российские спецслужбы нечто похожее, если условные «Петров и Боширов» получат такой шанс, и что будет стоять за подобной «инвестицией в нестабильность» – сложносочиненный план по подрыву позиций Запада в Грузии или попытка самоутверждения?
Грузия и Россия не могут урегулировать конфликт на двусторонней основе, и он, как говорили лет сто назад, передан на арбитраж великих держав. Но это не значит, что до его разрешения российско-грузинские отношения следует пустить на самотек, поскольку и «персоналистская ересь», и психологические комплексы продолжат порождать кризисы, которые рано или поздно приведут к новым жертвам. Даже в нынешней безвыходной ситуации эти отношения нуждаются в санации и оптимизации, а отнюдь не в «диалоге ради диалога». Ну, а пока – окна возможностей захлопываются, двери иллюзий закрываются. Следующая станция – Гаага.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
