Accessibility links

А потом пришли варвары…


Дмитрий Мониава
Дмитрий Мониава

Переговоры обычно приводят грузинских политиков к раздвоению личности. Они доказывают западным партнерам, что стремятся к компромиссу, и параллельно убеждают сторонников, что по-прежнему непреклонны в соответствии с брутальными традициями нашей новейшей истории. Одновременное исполнение двух ролей кажется кому-то трагичным, кому-то смешным или жалким, но в любом случае, судя по публикациям в СМИ и соцсетях, ощущение безысходности усиливается. Когда страна не может выбраться из тупика, комментаторы твердят о допущенных политиками ошибках, роковых просчетах и т.д. Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что действия партий зачастую тактически оправданы, порой оптимальны, обнаружить «ту самую» фатальную ошибку не так-то легко, а однозначного ответа на вопрос: «Как мы дошли до жизни такой?» – попросту не существует.

В 1990 году американский политолог Элиот Коэн и историк Джон Гуч опубликовали книгу «Military Misfortunes: The Anatomy of Failure in War», в которой разделили причины провалов на три категории. По их мнению, ошибки могут быть допущены в процессе обучения, адаптации и прогнозирования. Нетрудно заметить, как они соотносятся со временем – мы извлекаем опыт из прошлого, приспосабливаемся к меняющимся условиям в настоящем и пытаемся предвидеть будущее. По мнению авторов, сочетание двух типов ошибок приводит к общим провалам (в свободном переводе их можно назвать кумулятивными), а трех – к катастрофическим. Эту «матрицу ошибок» используют не только военные историки – ее упоминает в мемуарах бывший глава Фонда благосостояния Сингапура Лим Сионг Гуань, она встречается в статьях политологов и педагогов. Будучи достаточно простой, она помогает понять, когда крах становится неизбежным, как во Франции в 1940-м, хотя на первый взгляд все вроде бы действовали правильно.

Когда 1 марта председатель Европейского совета Шарль Мишель усадил возбужденных грузин за стол переговоров, для дальнейшего обсуждения были предложены шесть вопросов. Первые два касались улучшения избирательной и судебной системы. Западные партнеры всегда указывали на них, а грузинские власти, как прежние, так и нынешние, как правило проводили реформы для галочки, попутно изыскивая новые лазейки, но ситуация все же медленно улучшалась. Принципиальных противоречий пока нет, хотя внесение в Конституцию поправок для снижения электорального барьера потребует участия в голосовании и тех депутатов, которые продолжают бойкотировать работу парламента. В целом, партии будут работать на публику, прежде всего – европейскую, и демонстрировать готовность к компромиссам, так что позиционного тупика на данных направлениях скорее всего удастся избежать.

Третий вопрос описан в повестке дня как «решение вопроса политизированного правосудия/вопрос заключенных». Речь в первую очередь идет о новом председателе «Нацдвижения» Нике Мелия. Его обвиняют в организации массовых беспорядков (20.06.19) и участии в них. После того, как он нарушил условия освобождения под залог, суд удовлетворил ходатайство прокуратуры об увеличении суммы залога, но когда Мелия отказался платить, постановил заключить его под стражу, что и было сделано после масштабной полицейской операции, несмотря на противодействие лидеров оппозиции. Этот инцидент усугубил кризис и заставил посредников активизироваться. Компромисс по данному вопросу может повлиять и на судьбу соучредителя оппозиционного ТВ «Мтавари» Георгия Руруа, осужденного (30.07.20) на 4 года лишения свободы за незаконное владение оружием. Вместе с тем, как и в начале 2020 года, стороны могут договориться о негласном моратории, очередном «замораживании» дел оппозиционных политиков и медиа-менеджеров в предвыборный период (выборы в органы местного самоуправления состоятся в октябре).

Большинство комментаторов полагают, что в эпизоде с Мелия власти действовали импульсивно и допустили грубую ошибку. Но не исключено, что опыт, полученный в недавнем прошлом, привел «Грузинскую мечту» к противоположным выводам. История правящей партии показывает, что когда она ошеломлена некими событиями и теряет инициативу, то может пойти на серьезные уступки и как бы обменять их на оперативную паузу. Так было в 2018 году, когда несправедливый приговор по делу об убийстве подростков привел к массовым выступлениям и генпрокурор ушел в отставку, а дело, по сути, расследовали заново. Так было и в 2019-м, когда инцидент с российским депутатом Гавриловым застал «Грузинскую мечту» врасплох. Чтобы сбить накал страстей после разгона акции протеста, пост покинул председатель парламента Ираклий Кобахидзе, а Бидзина Иванишвили предложил провести выборы по пропорциональной системе с т.н. нулевым (естественным) барьером. В обоих случаях оппозиционеры допустили «ошибку адаптации» и попытались додавить «Грузинскую мечту» уже после уступок, но ресурсов не хватило, акции протеста выдохлись и ответственного за разгон акции глава МВД Георгий Гахария не отправили в отставку – наоборот, назначили премьер-министром. А когда рассмотрение дела об убийстве подростков завершилось приемлемым для потерпевшей стороны результатом, на свой пост вернулся и бывший генпрокурор Шотадзе. «Грузинская мечта» всегда стремится вернуть утраченные ранее позиции (что делает ее предсказуемой); в конце 2019-го это привело к очередному витку кризиса.

Когда оппозиция выбилась из сил, часть депутатов «Мечты» провалила законопроект о переходе к пропорциональной системе, после чего вновь начались митинги, которые в очередной раз мало кого впечатлили, и постепенно сошли на нет. Но властям пришлось принять во внимание позицию западных партнеров – трюк с законопроектом показался им крайне сомнительным, как и решения суда, отправившего за решетку двух представителей оппозиции – Ираклия Окруашвили (по делу о массовых беспорядках 20.06.19) и бывшего мэра Тбилиси Гиги Угулава (признан виновным в растрате). В конце концов, посредники убедили грузинских политиков заключить компромиссное соглашение. Они договорились, что 120 депутатов будут избраны по пропорциональным спискам, а 30 в мажоритарных округах. Переходная, т.н. одноразовая модель нравилась оппозиции меньше, чем пропорциональная, но больше, чем опостылевшая «77 на 73». Позже Угулава и Окруашвили (но не Руруа) помиловали. Этот эпизод важен, поскольку сегодня стороны оглядываются на него и именно здесь могут скрываться «ошибки обучения».

Был ли арест Мелия плохо продуманной реакцией на его действия (он демонстративно выбросил электронный браслет) или власти решили создать дополнительную позицию, чтобы разменять ее на встречные уступки? Предположение может показаться спорным, поскольку арест Мелия привлек пристальное внимание Запада к действиям «Грузинской мечты». Но с другой стороны, именно достигнутый при участии партнеров компромисс и легитимизировал в 2019-м гибридную модель, которая устраивала «Мечту» больше, чем пропорциональная. Она не сумела провести выборы по старым правилам («77 на 73»), но получила новые («120 на 30»); по ряду причин оппозиция могла конкурировать с ней на равных лишь в 5-6 мажоритарных округах, а затем уступила все, решив бойкотировать второй тур. Не исключено, что «Грузинская мечта» пытается легитимизировать новый порядок вещей, используя схожие методы – и получить на выходе соглашение, одобренное и Западом, и оглядывающимися на него оппонентами. Прежде всего, принудить оппонентов к признанию итогов парламентских выборов, либо использовать их радикализм для того, чтобы вывести на авансцену новую, «конструктивную» оппозицию, как это сделали «националы» в 2008 году.

Сегодня в парламенте представлены два оппозиционных объединения, а пять по-прежнему отказываются от мандатов (еще одно дрейфует где-то посередине). Вопреки оценкам международных организаций, они называют итоги голосования сфальсифицированными, требуют провести внеочередные выборы или по крайней мере плебисцит об их назначении. В ноябре, опираясь на опыт 2003 года, они указывали на разницу между данными Центризбиркома и организации «Справедливые выборы» (ISFED), проводившей параллельный подсчет, но вскоре ISFED признала, что допустила техническую ошибку. Поскольку «Нацдвижение» и его союзники не озаботились поиском и систематизацией убедительных доказательств, инцидент с ISFED нанес им ощутимый урон, и они начали говорить о внеочередных выборах как о главном средстве преодоления политического кризиса, тогда как тема фальсификации постепенно отошла на задний план. Сегодня они стремятся увязать вопросы освобождения Мелия, проведения реформ, перевыборов и т.д. воедино, а власти, наоборот, пытаются разделить их. Она не отказывается от проведения внеочередных выборов в принципе, но выдвигает условие – оппоненты должны доказать парламентской следственной комиссии, что «Грузинская мечта» сфальсифицировала в свою пользу хотя бы 1% голосов. Лидеры правящей партии твердят, что выборы признаны международным сообществом легитимными (что, несмотря на ряд замечаний, в целом подтвердил и опубликованный позавчера отчет БДИПЧ/ОБСЕ) и должны считаться таковыми, пока не доказано обратное. «Мечта» убеждает западных партнеров, что в противном случае проигравшие всегда будут бойкотировать парламент и требовать перевыборов.

В случае со следственной комиссией есть два важных нюанса – согласно регламенту парламента (ст.67 п.1), вызванный гражданин обязан предстать перед ней. Если оппозиционеры откажутся ответить на вопросы о фальсификации, это будет выглядеть очень странно, но с другой стороны, участие в работе комиссии как в качестве ее членов (к чему призывают власти), так и в роли свидетелей станет косвенным признанием легитимности нового парламента. А 1 пункт 66 статьи Регламента гласит, что работа комиссии длится не дольше 3 месяцев, а затем еще трижды может быть продлена на месяц. Фактор времени важен для «Грузинской мечты» – летом интерес к политике традиционно снижается, а затем начнется предвыборный период (сентябрь-октябрь), когда актуальные сегодня проблемы (бойкот и т.п.) отойдут на второй план и вряд ли вновь привлекут к себе такое внимание. Разговор о фальсификации президентских выборов и новом голосовании был актуален в январе-феврале 2008-го, но после парламентских выборов в мае того же года, он утратил и остроту и в значительной степени смысл. В связи с этим вопросом происходит нечто противоположное, и «Грузинская мечта», в отличие от оппонентов, стремится слить воедино четвертый вопрос о работе комиссии и «справедливом распределении ролей и полномочий в парламенте» (а, по сути, о принятии мандатов «националами» и их союзниками) с пятым пунктом о «потенциальных новых выборах и выборах в органы самоуправления».

Последний пункт в «списке Мишеля» касается продолжения процесса и предоставления европейским партнерам отчетов о продвижении вперед. «Мечта» укажет на законодательное обеспечение реформ и работу комиссии, тогда как ее оппоненты, вероятно, скажут, что без новых выборов прогресса не может быть в принципе. Если властям удастся потянуть время, оппозиции придется связать вопрос о плебисците/внеочередном голосовании с угрозой бойкота муниципальных выборов, т.е. использовать крайне рискованную тактику. «Мечта» согласится и на плебисцит, и на перевыборы, если удостоверится, что получит лучший результат, чем сейчас, увеличив число мандатов или «перебросив» их часть марионеточной оппозиции, но в данный момент предпосылок для этого нет. Сильного давления с улицы она пока не боится, так как «националы» испытывают очевидные трудности с организацией масштабных акций. Но на «Мечту» может повлиять и жесткая позиция западных правительств (а не обеспокоенность отдельных депутатов или экспертов), но ее лидеры, оглядываясь на критические заявления 2013-14 и 2019-20 годов, вероятно, считают, что «индикатор осуждения» пока не зашкаливает. Они нащупали еще один тактический прием и связывают попытки привлечь внимание к любым другим вопросам (например, к компрометирующим премьер-министра аудиозаписям) со стремлением «Нацдвижения» углубить конфронтацию и торпедировать переговоры, вопреки позиции посредников. Вот характерный комментарий: «Тот, кто пытается заблокировать политический процесс и дестабилизировать страну, само собой, действует в антизападном направлении», – заявил вчера председатель парламента Арчил Талаквадзе в эфире «Имеди». Здесь Саакашвили невольно подыгрывает «Мечте», поскольку его позиция остается радикальной, несмотря на нехватку ресурсов для перехода к соответствующим сценариям.

В целом, ошибки сторон, как и прежде, проистекают из шаблонного повторения успешных шагов без учета изменений, из переоценки своих сил и безалаберного планирования. Политики, вместо того, чтобы оценивать потенциал противника, ждут от него даже не вероятных, а желательных действий (вроде «они испугаются и уступят»). Раз за разом они с удивлением обнаруживают, что противник сопротивляется, причем совсем не так, как они предполагали, а как-то «неправильно и нечестно». В каждом рассмотренном случае можно обнаружить провалы и в обучении, и в адаптации, и в прогнозировании.

Узость стратегического кругозора компенсируется какой-то запредельной, нечеловеческой изворотливостью, которая вызывает отвращение у многих граждан. Политика и экономика страны лежат в руинах, но лидеры партий тратят 90% времени на борьбу друг с другом. Неприязнь к партийной пропаганде растет, и это естественно, поскольку каждый день сотни людей с обеих сторон оправдывают действия прежней и нынешней власти, будь то разгоны митингов, пытки, убийства, ложь и непотизм. Так энергично массы оболванивали разве что фашисты и коммунисты, да и те – в прошлом столетии. Неоспоримые, казалось бы, факты и нравственные оценки исчезают под ворохом интерпретаций и пропагандистского мусора.

«Глаза и уши – плохие свидетели для людей, если души у них варварские», – говорил Гераклит. В наши дни варваров упоминают разве что в контексте внешней агрессии, а снобы изредка называют так «понаехавших». Впрочем, Мераб Мамардашвили, развивая эту мысль, сказал, что «здесь имеется в виду не обычное античное различение между греками и варварами; в данном случае Гераклит просто использует наличный в греческом языке термин, чтобы к варварам приравнять людей, у которых небодрствующий строй души». Возможно, стоит вспомнить и пушкинский эпитет «Художник-варвар кистью сонной…».

«У греков был очень глубокий и разветвленный, почти все области греческого мышления охватывающий нерв, а именно – все сейчас, в данный миг, на месте, без откладывания на завтра или без зацепки за прошлое свершается, требует от тебя пребыть сейчас, целиком и полностью, – продолжал Мамардашвили. – Приведу пример, прямо противоположный греческой культуре. Культура, противоположная греческой, – это, конечно, российская культура… Что является самым близким нам и самым понятным в традиционной русской культуре? Мы всегда моральны завтра и всегда моральны вместе. Сегодня необходимо обманывать, говорить неправду, уступать, но ведь все объяснимо, все разумные люди это прекрасно понимают. Но завтра – ведь я же знаю, что я хороший и добронамеренный, – сделаем добро и, более того, все вместе. У греков прямо противоположное ощущение».

Мамардашвили не ранжировал культуры или нации, иначе он не стал бы рассуждать о «пушкинском феномене свободы» – он, по мнению философа, «не повторился». Но в российской традиции действительно присутствует проблема «отложенного бытия» – ее фосфоресцирующий след можно обнаружить и в лозунгах большевиков, которые оправдывали свои зверства продвижением к светлому и справедливому будущему, и даже в великом монологе чеховской Сони – «…будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем, и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся» (этот монолог так впечатлил Рахманинова, что он написал романс, несмотря на то, что текст прозаический). Распространенная в наши дни метафора, в рамках которой большевистское вторжение 1921 года уподобляется варварскому нашествию, вероятно, станет намного страшнее, если задуматься о «небодрствующем строе души».

Укорененная в советской традиции грузинская политика отдана на откуп людям со спящими душами и, по сути, является варварской. Мы, как правило, определяем свою политическую позицию через отношение к смене власти в 2012 году, «Революции роз», свержению Гамсахурдия, призраку коммунизма и другим теням прошлого. И выносим свободу, радость, восстановление справедливости, процветание (а, в конечном счете – воздаяние) куда-то в грядущее, где мы будем делать добро «все вместе» – но не сегодня, а «после плебисцита», «после выборов», «после победы над врагом». Мы не живем «здесь и сейчас», как этого требовала античная, а затем европейская традиция. Сонные души избегают полноценного бытия, размышлений, сопереживания, сочувствия, отворачиваются от бедняков, мечтающих расплатиться с долгами, от женщин, которых прямо сейчас бьют смертным боем пьяные мужья, от подростков, которые именно сейчас учатся воровать.

Можно разложить ошибки политиков по полочкам, заботливо прикрепленным к стене Коэном и Гучем. Но это не даст ничего, пока общество не осознает, что главной ошибкой было отделение политики от нравственного фундамента, позволяющего проникнуть в пресловутое «здесь и сейчас». Его нельзя заменить совокупностью лжи и технологических уловок, как считали молодые парламентарии в конце 90-х, ни ударами приклада по голове, как думали их старшие товарищи, ни гордыней, которую мы поставили превыше всего задолго до описываемых событий. Несправедливость не удастся устранить, если она не будет вызывать никаких чувств и мыслей. Без ценностных ориентиров нельзя заставить политиков заниматься тем, что беспокоит общество и раз за разом отражается в опросах NDI и других организаций – люди думают о работе, защите прав, беспристрастном суде, справедливости и милосердии, а не о брачных танцах политических павианов. Но если большинство граждан не изменят своего отношения к политике, победа любой политической силы по итогам нынешнего кризиса станет очередным и, возможно, окончательным триумфом варварства.

В начале 90-х один высокопоставленный российский деятель то и дело повторял: «Оставьте грузин в покое, и они сами все разрушат» (в исходной фразе было два нецензурных глагола). Об этом неприятно вспоминать, но, к сожалению, сегодня, как и тогда, мы очень близки к тому, чтобы превратить его гипотезу в аксиому.

Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции

XS
SM
MD
LG