До парламентских выборов осталось меньше года. На минувшей неделе эта очевидная мысль пронзила политическое сообщество, и все взахлеб заговорили о рейтингах, альянсах, электоральном барьере, ловко уворачиваясь от вопроса: «А чем вы занимались до сих пор?»
В грузинской политике началась перезагрузка повестки. В течение полутора лет партии считали ключевой тему предоставления Грузии статуса кандидата в члены ЕС и рассматривали драматургию борьбы за власть сквозь ее призму. Неудивительно, что избиратели увидели в опубликованной 8 ноября положительной рекомендации Еврокомиссии благополучную развязку конфликта и переключились на другие вопросы. Теоретически (это маловероятно, но все же) до 15 декабря предоставление статуса все еще может быть заблокировано усилиями отдельных стран, однако такой поворот событий в Грузии вряд ли воспримут так же болезненно, как прошлогодний, неожиданный для многих «общеевропейский отказ». Впрочем, сегодня абсолютное большинство лидеров считает вопрос решенным, и это ставит их перед необходимостью говорить с электоратом о чем-то еще.
Согласно результатам опроса Международного республиканского института» (IRI), «если бы выборы состоялись в следующую субботу», за правящую «Грузинскую мечту» проголосовали бы 25% респондентов, а за «Национальное движение» Михаила Саакашвили – 13% (еще по 3% поддержали бы эти объединения, если бы не обнаружили в бюллетене свою любимую партию; показатель кратко называют «второй выбор»). У остальных партий меньше 5% – их позиции практически не изменились, и речь о них пойдет чуть позже. В мартовском опросе IRI у «Мечты» было 19%, а у «Нацдвижения» – 14% (второй выбор – 2 и 3 процента соответственно). За минувшие месяцы показатель «Грузинской мечты» заметно улучшился и в точности совпал с результатом сентябрьского опроса IRI 2022 года – 25% (3%). Визуализируя, можно представить, что правящая партия скатилась в яму и очутилась в нижней точке в период мартовского кризиса, вызванного попыткой принятия закона «Об иноагентах», но затем выкарабкалась, несмотря на яростную критику внутри страны и за ее пределами. Следует обратить внимание и на другой важный показатель: в сентябре 2022-го 33% респондентов IRI заявили, что ни в коем случае не проголосуют за «Нацдвижение», а «Мечту» отвергли 30%. В марте 2023-го «Нацдвижение» показалось неприемлемым 39%, а «Мечта» – 34%. И, наконец, в ходе последнего опроса от «Нацдвижения» отвернулись 40% опрошенных, а от «Мечты» – 29%; положительная для нее динамика налицо и в данном аспекте. Что стало причиной таких изменений – усилия правящей партии или ошибки ее оппонентов?
16 октября бывший член «Нацдвижения», ныне входящий в парламентскую группу «Еврооптимисты» Роман Гоциридзе опубликовал в Facebook текст, который не понравился многим противникам «Грузинской мечты»: «Оппозиция никогда не говорит о риске поражения по двум причинам – во-первых, она обманывает и подбадривает себя, а во-вторых, обманывает избирателя. “Мы всегда должны излучать победу”, “Если мы не верим в победу, как поверят другие” и т. д. На первый взгляд, это правильный подход с точки зрения политической пропаганды, но все измеряется результатами. Мерой измерения истины является практика. Все “замеры” показывали отрицательный для оппозиции результат, но интерпретировались так, чтобы в конце концов мы выглядели победителями. К тому же связанных с нами “замерах” нас обычно немного щадили. “В сумме у оппозиции больше голосов, чем у власти”, “Много неопределившихся избирателей, и они в большинстве своем сторонники оппозиции“, “Опрос проводился по телефону, и не отражает реальность, поскольку люди боятся дать верный ответ”, “Да, опрос проводился не по телефону, а в виде интервью один на один, но тогда то событие еще не произошло” (в Грузии дважды в месяц происходят события, которые, по мнению оппозиции, льют воду на ее мельницу). Болезнь самоуспокоения и пребывания в иллюзиях проявляется в то время, когда лечить ее уже поздно». 25 октября Гоциридзе будто бы добавил к этому монологу еще одну фразу: «Мы в оппозиции всегда знаем, что никогда не потерпим поражения на выборах, но сколько раз они прошли, столько раз мы и проиграли».
Можно рассмотреть, как работает самогипноз на конкретном примере. Многие оппозиционные СМИ и комментаторы, освещая опрос IRI, написали: «54% респондентов считают, что страна движется в неправильном направлении». Это узнаваемый, даже традиционный заголовок, и он убеждает не только электорат, но и самих лидеров оппозиции в том, что большинству грузин не нравится правительство. Показатель не опускался ниже 50% после 2014 года, только вот постепенно соскользнул с 70% в марте 2015-го к нынешним 54%. И практически никто из оппозиционных комментаторов не обратил внимания на то, что 39% опрошенных ответили, что страна движется в правильном направлении – это наивысший показатель после февраля 2014-го (плюс 9% по сравнению с мартовским опросом IRI). Линия ползет вверх незаметно, словно змея в высокой траве, но большинство противников «Мечты», в отличие от Романа Гоциридзе, отмахивается от дурных предчувствий, и им помогает еще одно средство самогипноза – отказ от сопоставления данных, когда он может привести к неоднозначным выводам.
В сентябрьском опросе Edison Research, проведенном по заказу телекомпании «Формула», «Грузинская мечта» набрала 37% (с аллокацией; без нее – 25%). В опросе, который эта же компания провела летом 2021 года, показатели правящей партии выглядели хуже, а отрыв от преследователей был меньше: «Грузинская мечта» – 32%, «Национальное движение – Единая оппозиция» – 24%, партия Георгия Гахария «За Грузию» – 13% (с аллокацией; без нее – 25, 19 и 10 процентов соответственно). Тем не менее, «Мечта», хоть и с трудом, выиграла местные выборы. Нынешние показатели скорее напоминают об опросах Edison Research 2020-го – в течение квартала перед парламентскими выборами показатель «Мечты» снизился с 39 до 36 процентов (с аллокацией), а в день голосования она получила 48,22%, и те оппоненты, которые утверждали, что она приписала себе голоса, говорили максимум о 3-5%, не ставя под сомнение победу правящей партии «в общем зачете». Таким образом, 37% в нынешнем опросе Edison Research указывают на реальную возможность победы «Мечты», особенно в том случае, если значительная часть небольших оппозиционных партий не преодолеет 5-процентный барьер и протестные голоса распылятся. Лидеры правящей партии называют данные Edison Research подтасованными и указывают на результаты опроса GORBI, где у ГМ – 55%, у ЕНД (в альянсе со «Стратегией Агмашенебели») – 20%, у остальных меньше 5%. Апелляция к этим цифрам – не только элемент правительственной пропаганды, но и конкретная цель, обозначенная для региональных партийных организаций. Выборы впервые проходят по пропорциональной системе, поэтому функционерам «Мечты» необходимо хоть мытьем, хоть катаньем обеспечить лучшую мобилизацию сторонников, чем в 2020-21 годах.
Расслабляющий самогипноз не позволил многим противникам «Грузинской мечты», крах которой они считали предрешенным, заметить, как она выбралась из «рейтинговой ямы». Мысль о том, что с ней придется бороться на выборах со всей серьезностью в достаточно сложных условиях, почему-то обрушилась на оппозиционное сообщество внезапно, спровоцировав лихорадочную дискуссию, упомянутую в первом абзаце. Параллельно этому положение на пропагандистском фронте ухудшилось: полтора года оппоненты «Мечты» доказывали, что она не сумеет довести страну до получения статуса кандидата, более того – сознательно саботирует процесс, но вердикт Еврокомиссии оказался положительным, и конструктивную роль правящей партии в получении такого результата сегодня подчеркивает не только госпропаганда. «Это решение достигнуто в результате усилий нашего народа и властей», – заявил Католикос-Патриарх всея Грузии Илия II, влияние которого на общественное мнение огромно (в мартовском опросе положительное отношение к нему выразил 91% респондентов IRI). ГПЦ не ограничилась этой репликой и продолжила подпитывать выгодные для «Мечты» тезисы. К примеру, 16 ноября епископ Бодбийский Иаков (Якобишвили) сказал в эфире ТВ «Имеди»: «В нынешней оппозиции есть немало женщин и мужчин, которые противились предоставлению Грузии статуса кандидата – мне об этом сказали иностранцы, как европейцы, так и американцы». Впрочем, опрос IRI проводился в октябре, до публикации вердикта Еврокомиссии: из Брюсселя поступали обнадеживающие сигналы, но кампания властей еще не «раскрутилась» в полной мере и участие в ней высших церковных иерархов и других союзников «Мечты» было менее интенсивным. Это позволяет предположить, что статус не являлся единственным фактором, повлиявшим на рейтинги, – не исключено, что «Мечта» повела в счете чуть раньше или же оппозиция забила гол в свои ворота.
Далеко не все голосуют исходя из идей и принципов, а факторы, воздействующие на избирателей, можно сгруппировать по двум признакам: «призы, к которым мы стремимся», и «угрозы, которых мы избегаем». В книге режиссера Александра Митты о сценарном мастерстве, представляющей собой занимательный дайджест многолетних наблюдений автора и советов таких корифеев жанра, как Роберт Макки и др., есть отрывок, который помогает понять, как работают в политике законы драматургии: «В каждой драматической ситуации должен присутствовать альтернативный фактор. Он угрожает герою. Он задает вопрос: “Что ты делаешь в ответ на мою угрозу?” Пока вы не обнаружите и не заставите работать альтернативный фактор, драматическая ситуация лишена движения. Альтернативный фактор должен дать ясный ответ на вопрос – что будет с героем, если он не справится с драматической ситуацией? Какая ужасная альтернатива ожидает его в этом случае? Эта альтернатива должна быть конкретной, реальной, действовать здесь и сейчас. Альтернативный фактор – это оружие противника, оружие антагониста. Это страх конкретной угрозы, которая действует здесь и сейчас. Чем туманнее и отдаленнее угроза, тем менее напряжена драматическая ситуация. Никто не станет сходить с ума из-за землетрясения, которое в будущем году разрушит всю Японию. Зуб, который нарывает сейчас, – сущий кошмар. Если его не вырвать сегодня, воспалится челюсть. Альтернативный фактор – это принцип, который мы выводим из немедленной угрозы здесь и сейчас. В жизни великое множество страхов и угроз, но все они концентрируются в семи категориях: 1. Удар по самоуважению 2. Профессиональный провал 3. Физический вред 4. Угроза смерти 5. Угроза жизни семьи 6. Угроза жизни популяции 7. Угроза человечеству. Теоретически эти факторы расположены по усилению их роли в развитии драматической ситуации. Но практически каждый фактор может создавать максимальный стресс и максимальное действие».
Прошлогодний отказ Еврокомиссии от предоставления статуса был воспринят многими гражданами Грузии и как удар по самоуважению, и как профессиональный провал (правительства). Оппозиция предсказуемо оседлала эти факторы, но перенесла «немедленную угрозу», развязку конфликта и финальную схватку за власть в затуманенное будущее: «Нам вновь не предоставят статус, и тогда…», «Против руководителей «Мечты» введут санкции, и тогда…», «Россия потерпит в Украине поражение, и тогда…». Главным действующим лицом в рамках перечисленных сюжетов являлась не грузинская оппозиция, а некая внешняя сила – это само по себе могло породить (и порождало) раздраженную реакцию националистов и вопрос: «А что, собственно говоря, делаете вы сами?» Но важнее другое – «Грузинская мечта», столкнувшись с кризисом, вскарабкалась на верхние ступени «пирамиды угроз», пугая обывателей войной, в которую некие темные, глобальные силы якобы хотят втянуть Грузию, и кровавым переворотом, который они пытаются организовать, используя местных властолюбцев. Дело не только в традиционном обмене лояльности на безопасность, главное, что правящая партия раз за разом предлагала его избирателям «здесь и сейчас», убедительно описывая чудовищные угрозы в рамках многочисленных микро-сюжетов (чему, безусловно, способствовала обстановка в мире). Можно также вспомнить, как «Грузинская мечта», манипулируя страхом перед пандемией, накачала свой рейтинг в 2020-м – та кампания содержала в себе прообраз нынешней, которая, по сути, являет собой растянутую на полтора года манипуляцию стрессом.
Образы войны и гражданского противостояния чередовались с призывами выбирать стабильность, экономический рост, строительство дорог и т. п. (проще говоря, желанные призы) прямо сейчас, в то время как значительная часть оппозиции связывала «момент истины» с размытой картинкой будущего (за рубежом случится нечто, и тогда…). Политические дилетанты считают, что граждане делают выбор раз в четыре года, но на самом деле он является лишь средним арифметическим от многочисленных «мини-выборов», к которым их раз за разом подталкивают политтехнологи задолго до дня голосования – путь к избирательной урне насыщен драматургически выверенными сюжетными поворотами так же, как путь киногероя к финальной сцене. Происходящее в стране «здесь и сейчас» – коррупция, нарушение прав человека, агрессивное давление РФ, нищета, плохая экология и т. д. при известном усердии могло быть описано оппозиционными партиями как реальная и «немедленная» угроза, побуждающая каждого гражданина действовать или хотя бы покинуть комфортную зону лоялизма (обыватель не выходит из нее без достаточных оснований). Но упомянутые темы будто бы скомкали или отбросили на задний план во имя грандиозных вопросов и великих целей континентального масштаба. Вероятно, это и было стратегической ошибкой. Условного Гоги Гиоргадзе действительно больше беспокоит сегодняшний флюс, чем гипотетическое (политическое) землетрясение, даже если оно произойдет не через год, а через месяц, и не в Японии, а в Грузии. Если мы рассмотрим в рамках этой же драматургической модели поведение политических субъектов, то, возможно, придем к выводу, что «альтернативный фактор» сильно напугал правящую партию и вынудил ее изо всех сил бороться за свое спасение, принимая жесткие, зачастую недемократичные, но прагматичные решения. Многие оппоненты наблюдали за ней с отрешенностью завсегдатаев опиумного притона из старых фильмов хороших режиссеров так, словно на них не воздействовали никакие угрозы. В таком психологическом состоянии очевидная мысль «Мы можем проиграть» стала для многих внезапным, как вспышка молнии, ошеломляющим откровением.
Когда все заговорили о выборах, в центре внимания оказалась тема 5-процентного барьера – очень важная для небольших партий, которые, судя по опросам и результатам голосования 2020 года, могут и не преодолеть его: шансы «За Грузию» и «Лело» выглядят предпочтительнее, остальным придется труднее. «Мечта» отказывается понижать планку, а «Нацдвижение» не усердствует, защищая интересы потенциальных союзников, поскольку высокий барьер позволит продиктовать им условия взаимодействия. На первый взгляд, «малым сим» нужно объединяться, но формирование блоков с недавних пор запрещено, а создание новых субъектов лишит старые т. н. квалифицированные партии определенных привилегий (бесплатная реклама и пр.). Выступление же двух и более партий от имени одной создаст проблемы с брендингом, особенно если в статьи 113 и 142 Избирательного кодекса войдут предложенные поправки, ограничивающие импровизации с названием субъекта в бюллетенях. Все эти «бомбы замедленного действия» на пути слабых партий закладывались заблаговременно и со знанием дела, и извлекать их следовало гораздо раньше, а не сейчас, когда механизм отсчитывает последние минуты. Но интереснее взглянуть и на эту проблему глазами условного Гоги Гиоргадзе. Где он может увидеть свой приз или непосредственную угрозу, что-либо еще, кроме желания конкретных лидеров получить депутатские мандаты? Почему он должен решить, что ситуация требует от него эмоциональной вовлеченности, каких-то действий, изменения позиции, продвижения по сюжету? Кто попытался заинтересовать его? Конечно, упомянутые темы важны и их необходимо обсуждать, но сегодня они не являются приоритетными для избирателей.
Сопоставление результатов прежних опросов подтверждает, что ведущие партии сохраняют ядро сторонников несмотря на все подлости и глупости их лидеров – показатели колеблются и вновь возвращаются к прежним или близким отметкам. Для многих представителей «ядра» конкретная партия не более чем воплощение социального лифта и надежды влезть в него; принципы в данном случае второстепенны. Такие люди нередко обеспечивают поддержку родственников, коллег и соседей, а партии вспоминают об этом, относительно стабильном сегменте электората гораздо реже, чем о колеблющихся или индифферентных обывателях. Опыт показывает, что они зачастую продолжают голосовать за правящую партию до тех пор, пока не убеждаются, что та создает осязаемые угрозы, а не избавляет от них. Победа оппозиции в 2012-м во многом была обусловлена тем, что, указывая на факты нарушения прав граждан, она сумела закрепить в коллективном сознании простой и понятный тезис: «Режим смертельно опасен. Завтра они могут бросить тебя за решетку, убить твоего друга, конфисковать собственность твоей семьи, изнасиловать твоих детей». Судя по результатам выборов, нынешней оппозиции пока не удалось создать сопоставимое ощущение угрозы, как и предложить качественно лучшие «призы», за которые стоит побороться, покинув зону спокойствия. Какие «альтернативные факторы», мотивируют избирателей сегодня?
Любая кампания нуждается в подготовке. Когда незадолго до решения вопроса о статусе правительство пошло на демонстративное (!) сближение с Китаем, часть его оппонентов попыталась поднять волну протеста. Им мало что удалось, и это неудивительно – согласно последнему опросу IRI, лишь 5% респондентов считают, что Китай представляет главную экономическую угрозу для Грузии; главной политической угрозой его назвали 4% (для сравнения у России - 69% и 77%, у Турции – 11% и 12%, у США – 6% и 9%). У оппозиции были годы для того, чтобы подготовить аргументы против китайского проникновения, обратив внимание на экономические и геополитические риски, тем более что она могла уверенно предугадать сближение с Пекином исходя из однозначной динамики прежних лет и даже биографии премьера, который успел поработать на крупную китайскую корпорацию. Но кампании правительства, направленной на создание положительного образа КНР, не было противопоставлено ровным счетом ничего (что, собственно, и отразил опрос IRI), а предпринятая в последний момент судорожная попытка поднять волну критики, третирующей правительство за сближение с Пекином, выглядела поверхностной, неподготовленной и предсказуемо оказалась неудачной. «Военное дело просто и вполне доступно здравому уму человека. Но воевать сложно», – писал Карл фон Клаузевиц. С политикой происходит то же самое, и в ней тоже нужно готовиться загодя.
Можно рассмотреть еще один характерный пример. Президент Саломе Зурабишвили, которая продолжает осваиваться в роли последовательного оппонента правительства, 3 ноября заявила: «Я, например, считаю, это мое личное мнение, что нам нужны две палаты [в парламенте], поэтому пока не будет второй палаты у нас реально не будет местного самоуправления… мы должны сейчас же сказать и показать нашим оккупированным территориям, где будет их место там, и оставить их место открытым, чтобы дать этой стране больше возможностей политического развития. Я думала об этом с 2006 года, и ничего не изменилось. Если не местная демократия и самоуправление, если оттуда не придут новые политики, тогда мы будем вертеться в этом круге». Зурабишвили продвигала данную идею и раньше, в 2017-м, являясь депутатом, она говорила, что нужно начать дискуссию о территориальном устройстве страны, двухпалатном парламенте, рисках и преимуществах федеральной системы. Важно отметить, что нынешний порядок вещей считается переходным, промежуточным по определению, поскольку в 37-й статье Конституции сказано, что «после полного восстановления юрисдикции Грузии на всей территории Грузии в составе Парламента будут две палаты: Совет Республики и Сенат. Совет Республики состоит из членов, избранных в пропорциональном порядке. Сенат состоит из членов, избранных в Абхазской Автономной Республике, Аджарской Автономной Республике и других территориальных единицах Грузии, и пяти членов, назначенных Президентом Грузии». Некоторые эксперты, подобно Зурабишвили, считают, что необходимо активировать эту статью, не дожидаясь восстановления целостности, чтобы завершить бесконечный процесс перестройки основ государства, другие предлагают подождать. Реакция партий на предложение президента была вялой – многие лидеры попросту не поняли, зачем им это и в чем заключается их выгода. Отдельные комментаторы увидели в инициативе реинкарнацию законодательных предложений 2019 года – столкнувшись с перспективой проведения выборов по пропорциональной системе, 11 избранных в одномандатных округах депутатов предложили создать верхнюю палату и, по сути, превратить мажоритариев в сенаторов. Оппозиция связала инициативу с интересами правящей партии, поскольку та всегда обладала преимуществом в мажоритарных округах за счет альянсов с местными элитами, и не поддержала ее. Впрочем, ее генезис или гипотетическая связь с идеями Зурабишвили не так важны, главное, что президент предложила показать жителям оккупированных территорий, каким образом будут защищены их интересы в объединенном государстве, создав незыблемые законодательные структуры и, следовательно, гарантии. Однако значительная часть политического класса и общества в целом не обратила внимания на инициативу президента прежде всего потому, что она была ужасно «упакована». Словосочетание «местное самоуправление» в Грузии обычно связывают с избираемыми на местных выборах органами, тогда как гипотетических сенаторов уподобляют мажоритариям прежних лет, которые скорее подрывали самоуправление, создавая параллельные демократическим структурам неформальные сети влияния. Иногда мажоритарий мог лоббировать интересы района, радеть за земляков, «есть сам и давать другим» и в то же время входить в противоречие с самой идеей демократического самоуправления. Проще говоря, большая часть аудитории не может самостоятельно скрестить понятия «верхняя палата» и «самоуправление» (да и не стремится к этому) и вряд ли примет формулировку, согласно которой грузинам придется плохо, если они не учтут личное мнение Зурабишвили (стоит только вчитаться: «Я, например, считаю, это мое личное мнение, что нам нужны две палаты, поэтому пока не будет второй палаты у нас реально не будет местного самоуправления»). Приглашение к дискуссии по стратегическому вопросу было сформулировано таким образом, что практически не заинтересовало политических игроков и представителей академического сообщества, не говоря уже о рядовых избирателях – никто не разглядел «альтернативного фактора», стимула, который «здесь и сейчас» делает обсуждение не просто необходимым, а жизненно важным. Можно предположить, что через год или полтора Зурабишвили еще раз повторит то же самое примерно так, как она раз за разом повторяет предложение о создании «общего мемориала», посвященного борцам за независимость, – продержавшись в топе пару часов, оно растворяется в глубинах архива новостей.
24 ноября 2003 года, примерно через сутки после отставки президента Шеварднадзе, в одном из многочисленных сюжетов «Рустави 2» промелькнул активист, который продолжал стоять у здания Госканцелярии, хотя все участники «Революции роз» давно разошлись по домам праздновать победу и отсыпаться. Он сказал корреспонденту, что хочет оставаться там и непременно туда вернется, если «они [политики] снова начнут ходить с телефонами». Мобильники тогда все еще служили социальным маркером, впрочем, это странное словосочетание можно было интерпретировать как «зазнаваться», «важничать», «изображать больших начальников», «разлагаться в отрыве от народа» и т. д. Та реплика оказалась пророческой – «они» действительно «начали ходить с телефонами», после чего утратили опору в массах, а затем и власть. Многим и сегодня нравится чувствовать себя великими политиками, рассуждать в телестудиях, будто бы передвигая шахматные фигуры на необъятном пространстве между Брюсселем и Бахмутом, выстраивать иллюзорные причинно-следственные цепочки из десятков некорректных допущений, «излучать победу» или с усталым выражением лица демонстрировать, что истинная подоплека процессов неимоверно сложна и доступна не каждому. Должно быть, та самая «ходьба с телефонами» вкупе с нежеланием взглянуть на ситуацию глазами других, не столь амбициозных, но не менее умных и отнюдь не бесчувственных избирателей, и привела к нынешним метаниям, путанным рассуждениям о близящихся выборах на фоне укрепления позиций правящей партии и узнаваемых заклинаний «Надо что-то делать… Надо срочно что-то делать…», хотя в данный момент, наверное, нужно не делать, а думать. Конечно, если это возможно.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум