Во вторник Абхазия простилась с известным писателем, деятелем абхазского национально-освободительного движения Джумой Виссарионовичем Ахуба. Перед началом траурного митинга я вместе с членами Союза писателей Абхазии, в рядах которого он состоял более полувека, вошел в актовый зал Дома учителя, где был установлен гроб с телом покойного, чтобы выразить соболезнование родным и близким. После этого, выйдя из зала и стоя группками, многие из нас долго делились воспоминаниям об этой неординарной личности.
Про человека, который уходит из жизни за пару месяцев до своего 82-летия, как-то не принято говорить, что его смерть была неожиданной и скоропостижной. Но кончину Джумы Ахуба в абхазском обществе парадоксальным образом восприняли именно так. Ведь еще за несколько месяцев до этого его, по-юношески стройного и подтянутого, высокого, часто видели в самых разных местах в Сухуме. Он продолжал работать главным редактором журнала «Аказара» («Искусство»), размещал свои публикации в других печатных изданиях...
Наша с Джумой Виссарионовичем последняя встреча произошла в редакции газеты «Эхо Абхазии», которую редактирую, в прошлом августе. Решил показать ему наброски своего текста про напечатанный в начале года в Москве в «Общеписательской литературной газете», выпускаемой Международным сообществом писательских союзов, рассказ Джумы Ахуба «Ты ревнуешь, мама?» в переводе Марины Ковалевич. А заодно и пошутил, показав на экране редакционного компьютера скаченный туда снимок, который был сделан моим фотоаппаратом за несколько дней до этого в Москве. Дело в том, что члены абхазской группы, приехав на организованное в российской столице мероприятие и гуляя ранним вечером близ «Президент-отеля», куда нас заселили, обратили внимание на чей-то бронзовый бюст. «Да это же Джума Ахуба!» – воскликнули в один голос сразу двое-трое человек. Я подошел к бюсту вплотную и прочел на табличке, что это известный русский писатель и мыслитель Иван Шмелев. Тем не менее попросил кого-то из друзей сфотографировать меня перед этим бюстом, чтобы я мог показать потом этот снимок Джуме Ахуба... Джума Виссарионович заулыбался, глядя на бюст, с которым они в профиль действительно были разительно похожи. А потом вспомнил, что скульптор Марина Эшба когда-то действительно сделала его гипсовый бюст.
Но мне, повторюсь, в момент того нашего разговора представлялось, что до времени, когда людям устанавливают памятники, ему еще жить и жить многие годы. Но нагрянула безжалостная болезнь...
Когда-то в юности я прочел вышедший в 1972 году в московском издательстве «Молодая гвардия» сборник переводов на русский язык повестей и рассказов молодого тогда, но уже известного абхазского прозаика Джумы Ахуба – «Белый огонь». Навсегда запечатлелись в памяти не только колоритные картины народной жизни в произведениях автора, но и с большой симпатией к нему написанное предисловие к книге его старшего собрата по перу Фазиля Искандера. В частности, слова о его уверенности: «свежая, чистая, многообещающая» проза Ахуба будет через какое-то время напоминать парение мощной зоркой птицы... Надежды всемирно известного писателя давно оправдались: абхазский читатель, а благодаря переводам на русский язык и всесоюзный, оценили прозу Джумы Ахуба. Всего за годы творческой работы он издал более 25 книг прозы и публицистических произведений на абхазском и русском языках. Его произведения переводились на японский, английский, польский, испанский, эстонский, латышский, армянский, грузинский и другие языки.
В ранней прозе Джумы Ахуба можно выделить несколько рассказов и повестей о животных. Их глубокий психологизм, на мой взгляд, ставит эти произведения в один ряд с лучшими такими же в мировой литературе. Вот начало рассказа «Туган» – о выросшем в неволе волке: «Принесли его среди бела дня прямо из лесу. И имя дали в тот же день - Туган. Как угадал он, каким звериным хмурым чутьем своим, что отныне жизнь его противоестественно переменилась? Стал он носить ненавистную собачью кличку – она была тягостна, как и железная цепь на шее: человек совершил еще одно страшное насилие. Позовут: «Туган» – и он вздрагивает от ярости и тоски. Как презирал он собачье отродье – его трусость, неволю, его преданность человеку! Не выносило звериное сердце и человеческого взгляда: нaсмешливо, грубо смотрели люди. Помнил он громкий хохот, визг и дух псиный, запахи жилья человеческого, когда несли его по деревне в железной клетке... Люди стояли над ним - он видел их ноги в крепких пыльных сапогах, – стояли над ним и смеялись: волчонок грыз цепь. Волчонок в собачьей будке...»
А вот концовка рассказа «Благословите нас, горы!», написанного более шести десятков лет назад, в 1968-м: «Я лежу, примостив голову на корне дуба, выступающем из травы, смотрю на звездное небо и думаю о Билале. Я думаю о дороге, по которой двинемся спозаранок, о благословенной горе Ашлашаре. И о своей будущей дороге я думаю, неясной еще, как на предутрии: «Куда бы она ни свернула, да буду я иметь право в конце моего пути подняться в эти чистые горы!»
Родился Джума Ахуба 12 марта 1937 года в семье крестьянина в селе Атара Очамчырского района. В школу пошел в шесть лет, что тогда было редкостью. Но не потому, что был вундеркиндом. Арестовали и осудили как «троцкиста» его отца, мать с утра до вечера трудилась в колхозе, и ей просто не с кем было оставить дома ребенка. Именно так рассказывал мне о своем детстве Джума Ахуба, когда мы лет десять с лишним назад сидели как-то в его домашнем кабинете.
Учился он хорошо, даже грузинский, на который в конце Великой Отечественной войны перевели обучение в абхазских школах, давался ему без труда; вот почему первые свои стихи он писал как на абхазском и русском, так и на грузинском. А вот с преподавателями у Джумы постоянно возникали проблемы (пай-мальчиком я не был, вспоминал он), поэтому его то и дело выгоняли из школ. Учиться пришлось то в родном селе, то в шахтерском поселке Акармара, то в селе Лыхны, то в Сухуме... В столице Абхазии абхазы тогда были в диковинку, и когда в школе он повстречался с другим абхазском мальчиком (я, кстати, видел его сегодня на похоронах, это Владимир Авидзба, долго работавший после войны полпредом Абхазии в Турции), они старались наговориться на родном языке, но делали это в туалете, чтобы лишние уши не услышали.
Даже когда поступил учиться в Литинститут в Москве, туда пришла анонимка: мол, он такой-сякой, его отовсюду выгоняли… Помогла поддержка знакомых абхазских литераторов, в том числе другого студента Литинститута Мушни Ласуриа.
Вернувшись в Абхазию, он активно печатал прозу, его драматические произведения ставились на сцене Абхазского театра. Но общественный темперамент никогда не позволял Джуме Ахуба запираться в «башне из слоновой кости». Вспоминаю еще одни из его подробных рассказов – о том, как в 1967 году в группе молодых борцов за национальные права абхазского народа он участвовал в акции в здании Абхазгосфилармонии, когда, заполнив зал, люди несколько суток не расходились из него.
Был он одним из лидеров национально-освободительной борьбы и во время событий 1978 года, 1989-го... В Отечественной войне народа Абхазии 1992-1993 годов участвовали оба его сына. А самому Джуме, которому тогда было уже 55-56 лет, постоянно находиться в более или менее безопасной Гудауте помешал опять же его характер. Он отправился на Восточный фронт, чтобы своими глазами увидеть происходящее там, и попал в плен к грузинским гвардейцам в селе Лабра. Ахуба месяц находился в грузинском плену, его избивали. Весть о том, что пленили Джуму Ахуба, всколыхнула писательские сообщества. Его друзья из России, писатели и представители интеллигенции писали письма и ходатайства с просьбой освободить его. Грузинское командование было вынуждено отпустить писателя.
Пережитое в плену Джума Ахуба описал после войны в романе «Ахамштыху».
До последнего момента он занимался творчеством. Публиковал прозу и публицистику. Строил планы... Его произведения вошли в золотой фонд абхазской литературы.
Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия
