В ходе разгона митингующих в ночь с 20 на 21 июня в Тбилиси пострадало более 30 представителей СМИ. Среди них – Георгий Чумбуридзе, оператор «Настоящего времени», который, выполняя свои профессиональные обязанности, получил резиновую пулю в живот.
Анастасия Словинская: Давайте вернемся в ночь 21 июня, когда все произошло: в какой момент все началось, как это было? Где вы стояли, что вы делали?
Георгий Чумбуридзе: Мы подъехали на съемку, это было где-то 23:40. Все кипело, бурлило, над головами участников акции буквально «плыли» щиты, каски, часть амуниции, которую каким-то образом участники митинга умудрились отобрать у спецназовцев. Были также и спецназовцы, которых они также как-то выхватили из оцепления, не похитили, конечно, но вырвали их из плотных рядов спецназа и через людей провели – правда, все кричали: «Не трогайте, не бейте их», но накал был очень сильным, и кто-то пытался ударить их, но этого не произошло. По крайней мере, я этого не видел.
Были попытки участников акции прорвать кордон спецназа, это было похоже на перетягивание каната. Пошла очередная волна, и, когда волна протестующих откатилась назад, мне удалось подняться наверх, на самую последнюю ступеньку, и в этот момент раздались первые выстрелы. Было где-то пять минут первого. Это внесло смятение в ряды митингующих, которые находились на самом проспекте, потому что это все летело именно туда, и люди, которые стояли на ступеньках, перед парламентом, еще больше начали напирать. Потом резко – я так и не понял почему, эта площадка перед парламентом поредела, и спецназ смог занять все точки между колоннами.
Я был в шоке, я не верил – мне казалось, что нахожусь на какой-то съемочной площадке, снимаю какой-то боевик. Потому что это был для меня абсолютно непонятный акт насилия
Там был один момент: женщина лет 60-ти вместе с более молодой, на вид ей около 40 лет, – они вдвоем, причем 40-летняя держала в руках телефон, снимала, с криками: «Что вы творите? Как вам не стыдно» вплотную подошли к спецназовцам. Эта пожилая женщина – на кадрах это видно – начала его дергать за щит. Он ее легонько оттолкнул. Что он ей сказал, я не знаю, но краем глаза я заметил, что спецназовец, который стоял рядом, перезарядил ружье и выстрелил в ногу молодой, 40-летней, женщине, которая стояла в метре от меня. В упор выстрелил ей в ногу. Я был в шоке, я не верил – мне казалось, что нахожусь на какой-то съемочной площадке, снимаю какой-то боевик. Потому что это был для меня абсолютно непонятный акт насилия. Зачем стрелять женщине в ногу, которая тебе не несет никакой опасности?! У нее в руках не было ничего, кроме телефона. Я развернул камеру в ее сторону – там, на кадрах видно, как ее подхватывают другие митингующие, по ступенькам начинают ее спускать вниз. Я разворачиваю камеру, и в этот момент тот же человек, тот же спецназовец стреляет уже в пожилую женщину. Стреляет ей в ногу, в левое бедро. Вот тут я понял, что дело плохо.
А.С.: Но, несмотря на это, насколько я понимаю, вы остались в эпицентре событий. В какой именно момент резиновая пуля попала в вас?
Г.Ч.: Я стоял ровно по центру. Это была одна из последних волн, когда уже спецназовцы начинают дубинками бить митингующих, активно начинается стрельба по участникам акции, прицельно. У меня такой кадр: открытая площадь, люди с криками – потому что в каждого практически что-то попало – бегут на камеру. В этот момент слышу, чувствую, как попадает пуля в освещение на камере и отскакивает. Потом что-то пролетает мимо, а третья попадает мне в живот. Тут я принимаю решение, что достаточно стоять на линии огня, пора отходить в более безопасное место, и уже сам ухожу в сторону церкви Кашвети.
А.С.: Вероятно, непосредственно на месте разобраться, что к чему, было практически невозможно, но сейчас вы можете сказать: это была случайная пуля или стреляли намеренно в вас?
Просматривая тот кадр, я прихожу к выводу, что спецназовец стрелял прицельно
Г.Ч.: Я не специалист и не могу утверждать на 100%, но, просматривая тот кадр, я прихожу к выводу, что спецназовец стрелял прицельно. Камеру я держу на уровне лица. И осветительный прибор на уровне лица. Он меня спас. Иначе бы мне попали в лицо.
А.С.: Всего в ходе разгона пострадало более 30 представителей СМИ. Наверное, в данном случае спрашивать про то, были ли конкретно у вас какие-то отличительные знаки, нет смысла – камера в руках сама говорит за себя. Но то, что во время разгона пострадало столько представителей СМИ, почему так произошло?
Г.Ч.: Мне кажется, что это было не совсем случайно. Но не учли одного. Что это не 92-й год, не 2004-й, не 2007-й и даже не 2011-й год. Все это было в прямом эфире.
А.С.: Это далеко не первый митинг, который вы освещали. Во-первых, какие параллели можно провести между этим разгоном и разгонами, которые осуществляла прошлая власть. И, во-вторых, чисто по ощущениям: с каким настроем вы шли освещать этот митинг и как было в случае с предыдущими, было ли какое-то предчувствие?
Г.Ч.: Тогда все знали, что будет разгон. В 2011-м и в 2007-м все знали, что будет разгон и будет применена сила. Тут внутренне готов, знаешь, что откуда-то что-то может прилететь. Тогда перед спецназом ехали специально оборудованные автомобили с громкоговорителями, из которых приятный женский голос просил всех разойтись, иначе будет применена сила. Самое главное, чего не учли сегодняшние власти, – не было никакого предупреждения, что власть будет применять силу.
А.С.: А было какое-то предчувствие надвигающейся бури?
Вообще, это какое-то проклятое место, еще с 9 апреля. На этой площади все время проливается кровь. Надо с этим как-то прекращать
Г.Ч.: Когда мы шли на съемку этого митинга, предчувствия, что будет разгон, что прольется хоть капля крови, не говоря о том, что будут покалечены люди, – у меня ни на секунду не было. Вообще, это какое-то, можно даже сказать, проклятое место, еще с 9 апреля. На этой площади все время проливается кровь. Надо с этим как-то прекращать.
А.С.: Сейчас прокуратура пытается сотрудничать с теми представителями СМИ, которые освещали события той ночи. Их вызывают на опрос, затребовали видеоматериалы, снятые в ходе ночи. Как прошла ваша встреча с представителями правоохранительных органов?
Г.Ч.: Хотят знать очень интересные вещи: слышал ли я, как представители оппозиции призывали к штурму здания парламента. Хотя изначально нас звали, чтобы спросить о том, видели ли мы, кто в нас стрелял, как развивались события на митинге...
А.С.: А, скажем, история с женщинами, в которых стреляли в упор, их не заинтересовала?
Г.Ч.: Я об этом рассказал. Но это не особо заинтересовало следователя, по крайней мере, на тот момент. Хотя вчера он мне перезвонил и сказал, что ему скинули ссылку на видео, которое называется «В женщину стреляют резиновыми пулями», и спросил, не я ли это снимал. Я говорю: «Да». Он: «Как интересно! А там не видны лица стреляющих?» Я ему отвечаю: «Вот как вы видели этих людей, точно так же видел их и я». Там люди в спецодежде, на них противогазы, маски, я бы собственного брата там не вычислил. Т.е. там у них, может, есть свои собственные знаки отличия, которые неизвестны нам, но известны их руководству. Но там не написано ни имени, ни фамилии, просто была надпись «Полиция» и все.
