«Что же мы мучаемся, как хозяин, который из жалости отрезает любимой собаке хвост по частям и не понимает, что так причиняет ей больше боли?» – написал 13 мая в Facebook один из лидеров «Единого национального движения» Роман Гоциридзе и призвал руководство партии поскорее решить – войдет она в парламент или нет. На минувшей неделе комментаторы неоднократно говорили, что дальнейшие колебания принесут «националам» не меньше потерь, чем любые, пусть спорные решения, но они все равно медлили.
«Ты входишь в парламент и в то же время говоришь, что он нелегитимен. Это немного смешно. И если ты до сих пор говорил, что он нелегитимен, как же ты в него входишь?.. Если мы шесть месяцев говорили людям одно, а теперь сделаем другое, мы элементарно потеряем поддержку», – заявил 12 мая Георгий Барамидзе в эфире телекомпании «Формула». Представители «Нацдвижения» действительно клялись, что никогда не признают результаты сфальсифицированных, по их мнению, выборов, и клеймили позором оппозиционеров, принявших мандаты. Однако после того, как 19 апреля другие партии подписали предложенное европейскими посредниками компромиссное соглашение, стало ясно, что продолжение бойкота чревато не только потерей парламентской трибуны, но и изоляцией, почти наверняка не позволит сформировать единый оппозиционный фронт перед выборами в органы самоуправления и разочарует западных партнеров, призвавших «националов» подписать «соглашение Мишеля» и приступить к работе в парламенте.
Тактика бойкота не пользовалась популярностью, ее полностью или частично поддерживали 26% респондентов IRI, а не поддерживали – 60%. «Нацдвижение» было единственным оппозиционным объединением, большинство сторонников которого высказалось за бойкот (60% против 25%). Но когда другие партии согласились принять мандаты, его КПД резко снизился. «Бойкот утратил смысл. Однопартийного парламента более не существует. Он был очень горькой пилюлей для «Грузинской мечты», но прошли месяцы, наши коллеги-оппозиционеры приняли то решение, которое приняли. Было бы лучше вынудить «Грузинскую мечту» пойти на большие уступки и продлить этот бойкот несколько месяцев, хотя бы до выборов в органы самоуправления», заявил 14 мая один из лидеров ЕНД Петре Цискаришвили, отметив, что его партия должна войти в парламент, чтобы «Мечта» не чувствовала себя там вольготно. Активные члены «Нацдвижения» всю минувшую неделю разрывались между разумом и чувствами. Многим из них по трезвому размышлению казалось, что Цискаришвили прав. В то же время они видели, что пропагандистская машина правящей партии описывает вступление «националов» в парламент как безусловное поражение, унизительное чуть ли не как «Марш пленных» 1944 года. Лидеры «Грузинской мечты» также высмеяли решение «Нацдвижения» об отказе от акции протеста, запланированной на 15 мая. Все это наложилось на прежние бескомпромиссные заявления лидеров ЕНД о том, что парламент нелегитимен, а «Мечта» вскоре падет, и, должно быть, причинило боль сторонникам Саакашвили.
Есть и другие психологические нюансы. К примеру, 13 мая председатель «Нацдвижения» Ника Мелия сказал: «Обстановка полностью изменилась. На данном этапе реальность требует иных усилий. Разумеется, проведение акции 15 мая больше не является целесообразным». Он также попросил дать ему время, чтобы посоветоваться с единомышленниками и сформулировать решение по проблеме бойкота. Анализируя заявление, адресаты, вероятно, видели, что, согласно ему, не «националы» создают новую реальность, а наоборот – реальность «требует» чего-то от них, и «обстановка» тоже меняется как бы сама по себе. В подобных случаях партия начинает выглядеть не как самостоятельный, наделенный решимостью субъект, но как объект, который влекут вниз по течению неподвластные ему силы. Избирателям, влюбленным в персоналистский режим Саакашвили и соответствующий стиль управления, наверное, легче принять спорное, но однозначное и безоглядное решение, чем наблюдать за колебаниями и попытками размазать ответственность между «реальностью», «обстановкой», другими партиями, зарубежными партнерами и т. д. Не исключено, что Роман Гоциридзе думал и об этом, когда призывал «рубить хвост» разом, раз уж выйти из сложной ситуации без имиджевых потерь нельзя. Нужно выяснить, был ли цугцванг неизбежен и существовала ли реалистичная тактика с продолжением бойкота в рамках предположения Цискаришвили. Возможно, следует обратиться не к традиционному тбилисскому гаданию на кофейной гуще, а к теории игр.
Жан-Жак Руссо писал: «Люди могли незаметно для самих себя приобрести некоторое грубое понятие о взаимных обязательствах и о том, сколь выгодно их исполнять; но лишь постольку, поскольку этого могли требовать интересы насущные и ощутимые, ибо они не знали, что такое предусмотрительность; и они не только не думали о далеком будущем, но и не помышляли даже о завтрашнем дне. Если охотились на оленя, то каждый хорошо понимал, что должен оставаться на своем посту, но если вблизи кого-либо из них пробегал заяц, то не приходится сомневаться, что он без зазрения совести пускался за ними вдогонку и, настигнув добычу, весьма мало сокрушался о том, что таким образом лишил добычи своих товарищей». Благодаря этому отрывку в теории игр появилась знаменитая «Охота на оленя» – математиков она привлекала возможностью построить платежную матрицу и сопоставить доминирование по выигрышу и по риску, гуманитариев скорее интересовали алгоритмы развития общества и феномен доверия. «Оленем» в рассматриваемом случае стала власть, «охотников», т.е. оппозиционных партий, вначале было восемь (если посчитать «республиканцев» с их особой позицией отдельно и/или добавить партию Бурджанадзе, то 9-10). Все факторы, которые удерживали их вместе и на первых порах подавляли желание погнаться за «зайцем», можно разделить на две условные группы и связать с извлеченным из прошлого опытом или с представлениями о будущем.
Последовавших за «Нацдвижением» «младших охотников» из слабых партий вряд ли вдохновляли воспоминания о событиях 2003-04 годов. Тогда единый оппозиционный фронт опрокинул старый режим, но, когда пришло время делить добычу, партия Саакашвили поглотила (чтобы соблюсти приличия, можно сказать «инкорпорировала») блок «Бурджанадзе-демократы»), а остальных союзников, по сути, вытеснила в оппозицию. Похожим образом повела себя после прихода к власти и «Грузинская мечта». Опыт указывал, что доминирующий партнер после победы и небольшой паузы начинает руководствоваться исключительно своими интересами, а зачастую – необузданными желаниями, следовательно, ситуативные союзники нуждались в убедительных аргументах. Некоторые из них сразу же погнались за «зайцами», но другие продолжали мечтать об «олене» и оставались на прежних позициях.
Они в большинстве своем боялись критики и насмешек и не хотели отказываться от прежних клятв. Но сдерживающие факторы не могли сравниться со стимулирующими по силе воздействия, и их влияние со временем ослабло. Единый фронт постепенно размывал идентичность и (пусть иллюзорную) субъектность «малых партий», и стало заметно, что они тяготятся этим. А по мере продвижения переговоров с участием европейских посредников, мысль «Лучше заяц в руках, чем олень черт знает где!» начала искушать их все чаще. Чтобы удержать их в строю, «националам» требовался столь редкий в политике ресурс как доверие. И это обстоятельство подводит нас к классической игре дележа, которую специалисты окрестили «Ультиматумом». Игроку А предлагают поделить определенную сумму денег между собой и игроком Б в любой пропорции, а тот может принять свою долю или отказаться – во втором случае оба теряют все деньги. На первый взгляд, игрок Б должен всегда соглашаться, поскольку даже пять процентов от суммы лучше, чем ничего. Но эксперименты показали, что он обычно отвергает сумму меньше 20%, тогда как игрок А, как правило, предлагает 30-40%. Какую долю гипотетической добычи и в какой форме должно было предложить «Нацдвижение» партнерам, чтобы те продолжили «охоту на оленя»? Следовало ли ему быть (ну, или казаться) более великодушным для достижения стратегической цели?
В ноябре 2019-го Зураб Джапаридзе предложил создать гарантии, которые не позволят «националам» взять под контроль силовые структуры, поскольку многие граждане опасаются, что они, как и в годы правления Саакашвили, используют их во зло. Таким образом, лидер «Гирчи» случайно или намеренно поставил их перед необходимостью сдать один из самых важных тестов за последние годы и не получил однозначного ответа. «Предложение «Гирчи» не лишено рационализма, но этот вопрос пока не стоит в повестке дня», – сказал тогда Ника Мелия. «Думаю, на данном этапе распределение должностей выставит политические партии в дурном свете», – заявил Леван Бежашвили. И хотя ближе к выборам Георгий Барамидзе допустил, что партия пойдет на компромисс и откажется от контроля МВД, ее партнерам и общественности стало ясно, что даже если она уступит какую-то часть условной «суммы» или «туши оленя» (да хоть тюленя), то все равно не на секунду не выйдет из роли игрока А и не позволит игроку Б указывать, что и как делить, и это вряд ли прибавило доверия. К тому же тема была связана с косвенным признанием прежних ошибок и преступлений и раздражала «националов». В 2012-14 годах, манипулируя угрозой полного уничтожения ЕНД, Бидзина Иванишвили вынудил их изо всех сил бороться за титул «главной оппозиционной силы», и с тех пор слово «главная» нередко заслоняет от них слово «оппозиционная». Более сильной партии в оппозиции пока нет, и гипотетическую «добычу» вроде бы надлежит делить именно ей, но не исключено, что «Нацдвижению» нужно было ненадолго выйти из роли игрока А, чтобы «охота на оленя», которого нельзя убить без координации усилий, завершилась триумфом. Продвижение к стратегической цели обычно требует тактических жертв и толики иррационального.
Доверие, как и его отсутствие, порой меняет судьбы народов. Бывший пресс-секретарь первого президента России Павел Вощанов в своих мемуарах утверждал, что Ельцин в начале 1991 года колебался, выбирая с кем сотрудничать – с Шеварднадзе или с Гамсахурдия. Первый, несмотря на отставку с поста главы МИД СССР, говорил на понятном Ельцину языке партийной элиты, сохранял хорошие связи на Западе и сильные позиции в Грузии. А возглавивший республику Гамсахурдия в тот период все еще был на подъеме и рассматривался как потенциальный союзник в борьбе против Центра (можно использовать звонкую метафору «охота на красного оленя», но тогда он все еще воспринимался как медведь). Вощанов утверждает, что, проведав о планах смещения Горбачева, Ельцин поручил ему найти надежное убежище для своей семьи (чуть позже российские СМИ начнут писать это слово с прописной). А тот, посовещавшись со своим давним другом, министром финансов Грузии Гурамом Абсандзе, предложил обратиться к Гамсахурдия. Ельцин заколебался, но дал добро, подчеркнув «Никаких, понимаешь, просьб и обещаний от меня лично! Никаких!» Он без возражений принял аргумент Вощанова о том, что если Шеварднадзе узнает о консультациях, то станет сговорчивее.
История подтверждает, что в Грузии удобно прятать людей – хоть беглых царевичей, хоть немецких атомщиков. Мало кто знает, что незадолго до описываемых событий в Тбилиси и его окрестностях порой находили приют итальянские левые и члены их семей, когда их отношения с мафией резко обострялись. Впрочем, советские функционеры, посвященные в детали той программы, «знали достаточно для того, чтобы понимать, что лучше этим и ограничиться», и отмалчивались даже спустя десятилетия. Но в 1991 году Грузия не была безопасным убежищем, и Гамсахурдия не успевал реагировать на действия партий Конгресса, «Мхедриони», сепаратистов, экономические проблемы, перестрелки, убийства... При этом Вощанов, судя по его воспоминаниям, явился к нему с какими-то непонятными полномочиями, представляя одновременно и Ельцина, и газету «Комсомольская правда», и компанию «Российский дом», рядом с которой крутилось больше сотрудников спецслужб, чем на Лубянке, а возглавлял ее бывший глава скандально известного кооператива АНТ (дело о продаже танков за рубеж и т. д.). Звиад Гамсахурдия, скорее всего, решил, что его прощупывают, и сюжет с семьей Ельцина – опасная провокация, а отнюдь не неожиданное проявление доверия со стороны российского лидера. Ельцин, по словам Вощанова, относился к грузинскому коллеге «как минимум настороженно, а если сказать жестче – неприязненно», и тот, вероятно, знал или чувствовал это.
Гамсахурдия повел себя соответственно. Разумеется, он не отказал прямо и согласился предоставить убежище. Но якобы попросил, чтобы сопровождавший Вощанова специалист проверил его кабинет на наличие «жучков» КГБ, и тем самым показал, что не контролирует в полной мере даже здание Верховного совета. В сопутствующем интервью он пожаловался на «криминальные банды и мафиозные группировки», т. е. дал понять, что в Грузии небезопасно. А после того как «Комсомольская правда» напечатала интервью, его перевод появился в «Сакартвелос Республика» (22.02.91) с примечанием: «Как отметил господин Звиад, интервью было опубликовано без согласования с ним, и в него вкрались несколько неточностей, исправить которые не удалось». Не исключено, что таким образом грузинское руководство подчеркнуло недоверие к фигуре Вощанова и его миссии. Когда он доложился Ельцину, тот запретил продолжать обсуждение вопроса с Гамсахурдия и вскоре взял курс на сближение с Шеварднадзе. Первые лица Грузии и России, конечно же, встречались, подписывали соглашения и делали друг другу комплименты, но о доверии и тем более о совместной «охоте на оленя» речь уже не шла. В конце того же года российское руководство поддержало мятежников, которые свергли Гамсахурдия и вскоре предложили Шеварднадзе возглавить страну.
Многие запомнили Ельцина и Гамсахурдия как харизматичных лидеров-«самородков», однако новички в большой политике часто стремятся вести себя сверхпрагматично и уступать как можно меньше. Обоих заботила проблема собственной значимости и статуса, и они едва ли были готовы разыгрывать гамбиты, принося нерациональные на первый взгляд жертвы (их не следует путать с неизбежными по объективным причинам уступками). В таких условиях доверительных отношений не выстроить; взаимное недоверие сквозило не только в описанном Вощановым, но и в других эпизодах. Этим пользовался Эдуард Шеварднадзе, и не только он, а история российско-грузинского конфликта стала такой, какой мы ее знаем. Гамсахурдия лишился власти очень быстро, Ельцин же, растеряв рейтинг, с трудом удержался на краю, благодаря тому, что олигархи «за разумную цену» протянули ему руку помощи; среди них, к слову, был и нынешний правитель Грузии Бидзина Иванишвили.
Главной проблемой Михаила Саакашвили и «Нацдвижения», возможно, является не дефицит ресурсов, а нехватка доверия, без которого «охота на оленя» не состоится, и чтобы обрести его придется чем-то пожертвовать. В противном случае, страх утраты (пары пунктов в рейтинге, статуса «главной силы» и т. д.) по-прежнему будет заставлять коллективный разум «националов» биться между решениями вроде «входим – не входим» [в парламент], напоминая комментаторам о мухе между стеклами двойной рамы, тогда как Бидзина Иванишвили увеличивает количество возможных комбинаций. Он не бог весть какой политик, но в последнее время содействует тому, чтобы политическое пространство Грузии заполнилось «неопознанными летающими объектами». Сам он сказал, что покидает политику, и предрек появление новой правящей силы. Позже о создании партии заявил ушедший в отставку премьер-министр Георгий Гахария. Затем то же самое сделал бизнесмен Леван Васадзе. Георгий Гачечиладзе начал формировать новое объединение и собрал митинг. Движение против строительства ГЭС на глазах трансформируется в нечто большее. Неясно, позволят ли проблемы со здоровьем, о которых недавно сообщили публике, мэру Тбилиси Кахе Каладзе принять участие в выборах (с ним – это один сценарий, без него – совсем другой). Никто не может с уверенностью утверждать, ставит ли Иванишвили по-прежнему на «Мечту» или уже «меняет» ее и какие из перечисленных процессов инспирированы им, а какие – нет. Каждый из них сам по себе не является чем-то сверхъестественным, но если мы попытаемся представить ситуацию в декорациях тех же 90-х, то увидим серию вспышек на горизонте и вряд ли поймем, где там ракета, где тепловая ловушка, где сам вертолет и где будет нанесен удар. Арсенал Иванишвили уменьшился, но, сочетая различные факторы, он тем не менее конструирует все новые варианты развития событий, а значит, повышает свои шансы.
Сегодня много рассуждают о том, должна ли оппозиция консолидироваться перед октябрьскими выборами или наоборот, рассредоточиться, чтобы «малые партии» смогли дотянуться до самых дальних, привередливых кластеров. У концентрации сил есть как плюсы, так и минусы, и она позволяет правящей партии использовать биполярную модель «мечтатели» vs «националы», благодаря которой она до сих пор побеждала, мобилизуя противников Саакашвили. Сложно сказать, что именно вдохновит лидеров «Нацдвижения» при выработке стратегии – гордыня «главной силы» или стремление организовать успешную «охоту на оленя» (анаконду, дракона – нужное подчеркнуть). Но преодолеть скептическое отношение партий-партнеров, вероятно, будет труднее, чем раньше, поскольку совсем недавно обстоятельства (назовем это так) вынудили охотников забыть об олене и погнаться за зайцами. Не исключено, что судьбу грядущих выборов решат не деньги или навыки консультантов, реклама, компромат, интриги, кулаки «зондеров», подкуп и манипуляции, а доверие, которое нельзя точно описать или измерить, и сказать о нем можно лишь одно – или оно есть, или его нет.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
