25 ноября 2022 года злоумышленники избили и изнасиловали 70-летнюю монахиню. И само преступление, и реакция на него, возможно, заставят многих грузин задуматься о том, что дела в стране обстоят хуже, чем кажется. Но чтобы разобраться в произошедшем, придется отмотать пленку назад.
«Говорят, здесь жили бесы, и те разбежались, потому что людей испугались», – сказал, описывая упадок нравов, один из героев фильма «Расёмон» (1950). Когда он вышел на экраны Японии, консервативные кинокритики приняли его прохладно, и Акира Куросава вряд ли мог представить, что в 1951-м на Венецианском кинофестивале он получит «Золотого льва», а год спустя – «Оскара» за лучшую ленту на иностранном языке. Фильм не только привлек пристальное внимание западных зрителей к режиссеру и послевоенному японскому кинематографу, но и породил понятие «Эффект Расёмона» (или «Расёмон-эффект»). Его упоминают в связи с другими фильмами, где используются схожие художественные приемы, такими как «Подозрительные лица» (1995), и в статьях, посвященных работе полицейских и судей, проблемам журналистики и даже квантовой физики. В его основе лежит описание события с разных позиций; он вынуждает задуматься о недостоверности показаний очевидцев, субъективности их восприятия, противоречивых мотивах и, в конечном счете, о ключевой для философов проблеме истины. История гибели самурая, изложенная его женой, разбойником, призраком жертвы и дополненная другими показаниями, не позволяет с уверенностью сказать, что случилось на самом деле и отличить правду от лжи. Даже название рассказа Акутагава Рюноскэ «В чаще», на котором основан сценарий, указывает на невозможность ясно разглядеть произошедшее. Свое название, как и место, где обсуждается преступление, фильм унаследовал от другого его рассказа – «Ворота Расёмон». Вначале Куросава и сценарист Синобу Хасимото хотели слить два сюжета воедино, превратив слугу, грабящего старуху в одном рассказе, в разбойника, убивающего самурая в другом. Но затем режиссер решил, что это перегрузит фильм, и, возможно, почувствовал, что предыстория преступника активирует стереотипы, которые нанесут урон и амбивалентности, и магическому минимализму фильма. Таким образом, название «Расёмон» хоть и запутало ценителей первоисточника, но определенно оказалось более удачным, чем рабочее название сценария «Мужское-женское» – оно предсказуемо сузило бы поле зрения критиков.
Когда в 1970-80 годах «Эффект Расёмона» рассматривался применительно к СМИ, часто писали о субъективности интерпретаций, непреднамеренном или, наоборот, целенаправленном уходе «в чащу» и введении аудитории в заблуждение, а ее обычно воспринимали как заинтересованного в установлении истины судью. Но в эпоху постправды и «пузырей фильтров» дискуссия несколько усложнилась – стало ясно, что многие люди, получая информацию, ищут отнюдь не истину, а внешне правдоподобную версию, которая даст им ощущение собственной правоты и позволит остаться в зоне душевного комфорта. Эта тенденция прослеживается и в связи с недавним преступлением. Его освещение и обсуждение можно разделить на условные этапы сбора фактов, поиска мотивов, интерпретаций, оценок и обобщений. И если вначале казалось, что общество хочет лишь установить истину и покарать преступников, то позже сквозь его реакцию проступило что-то пугающее, а то и патологическое.
В первом сообщении МВД говорилось, что задержаны два злоумышленника 1983 и 1995 гг. рождения. Прокуратура заявила, что преступление произошло в жилой келье при церкви, что нападавшие потребовали выдать им деньги и драгоценности, а, получив отказ, избили и изнасиловали монахиню и унесли с собой ящики для пожертвований. Их обвинили по статьям 137 и 179 (по пунктам, касающимся группового изнасилования, совершенного с особой жестокостью, и группового разбойного нападения с незаконным проникновением в жилое помещение); им грозит от 15 до 20 лет или бессрочное лишение свободы. Позже их адвокат сказал, что они отказываются признать себя виновными.
Потерпевшую в тяжелом состоянии перевезли в больницу – сначала в Хашури, затем в Тбилиси. Почти сразу же в социальных сетях и некоторых интернет-изданиях было названо ее имя и появились фотографии – многие пользователи публиковали эти данные, не задумываясь об этическом аспекте. Рассказывая о задержанных, местные жители говорили, что один из них бывал в селе лишь наездами, а другой гостил у него – представители местной общины всячески стремились дистанцироваться от них. Также выяснилось, что один из них ранее был судим. По словам его матери, это произошло потому, что «жена заявила, что он избил ее», а в связи с последним преступлением она сказала: «Я знаю, что он посещал чью-то могилу и монахиня не впустила его. Мой сын не совершил бы этого, не избил бы никого. Тот, другой – не знаю» (tia.ge). Согласно информации ТВ «Пирвели», примерно за час до преступления двое мужчин находились у могилы своего знакомого, пили и матерились; монахиня сделала им замечание, и они решили наказать ее. Нападавшие, возможно, предполагали, что она хранит большое количество денег и драгоценностей, полученных в качестве пожертвований от бездетных пар, за которые она молилась долгие годы. Не найдя ничего, они избили монахиню так, что позже настоятель храма с трудом узнал ее, отняли телефон, чтобы она не обратилась за помощью, и, поскольку церковь находится в безлюдном месте, на кладбище, спасти ее удалось лишь благодаря случайному прохожему, услышавшему крики. Телекомпания также сообщила, что, выбросив ящик для пожертвований, злоумышленники отправились кутить в Хашури. При этом в более ранней публикации «Праймтайм» говорилось, что преступление произошло после того, как двое ворвались в монастырь, где игуменья и монахини оказали им сопротивление. Из-за несоответствий в различных сообщениях могло возникнуть несколько вопросов: насколько длительной была пауза между конфликтом у могилы и нападением и присутствовали ли свидетели в первом эпизоде; собирались ли нападавшие ограбить церковь с самого начала или этот умысел возник, когда (и если) они решили «отомстить» за замечание, и т. д.
На первый взгляд, о «Расёмон-эффекте» в данном деле нет и речи – картина произошедшего в селе Цхрамуха в целом ясна, а ответы, связанные с мотивами и уточнением обстоятельств, вероятно, вскоре будут получены, к тому же они вряд ли кажутся гражданам принципиально важными с учетом тяжести преступления. Тем не менее бóльшая часть общественности выбрала неопределенность и ринулась в «чащу», словно раненный охотниками кабан, так, как обычно происходит, когда речь заходит о резонансных, связанных с политикой преступлениях и смертях.
Новейшая история Грузии соткана из кровавых загадок. Было время, когда каждая дискуссия почитателей Звиада Гамсахурдия неизбежно приводила ее участников к сцене (само)убийства первого президента. Он стрелял? В него стреляли? А кто – скитавшиеся вместе с ним лица или какие-то другие? Эти вопросы были заданы тысячи раз, и «звиадисты», увлекая за собой сограждан, искали ответы: иногда - соответствующие истине, иногда – их убеждениям и симпатиям. Люди пытались понять, кто «заказал» лидера НДП Гию Чантурия и влиятельного в прошлом функционера Солико Хабеишвили, интересовались, кто именно присутствовал при убийстве братьев Торадзе и таинственной смерти полковника Маринашвили, искали несоответствия в официальной версии (само)убийства секретаря Совбеза Нугзара Саджая (народная молва до сих пор берет первую часть слова в скобки). Больше всего версий связано со смертью премьер-министра Зураба Жвания – от банального отравления газом (версия тогдашних властей) до убийства – продуманного или спонтанного. Адвокат Шалва Хачапуридзе в свое время рассказывал со слов Бадри Патаркацишвили (а тот якобы со слов высокопоставленного чиновника), что Михаил Саакашвили убил премьера пепельницей. Сегодня, когда Хачапуридзе защищает интересы Саакашвили, сторонники последнего сетуют, что часть общества не рассматривает аргументы адвоката со всей серьезностью, хотя в недавнем прошлом они сами приложили максимум усилий для того, чтобы дискредитировать Хачапуридзе вместе с версией о пепельнице. Да и смерть самого Патаркацишвили далеко не все считали естественной. Когда в русле перечисленных сюжетов представители партий и связанных с ними СМИ рассказывают об одних и тех же, вроде бы очевидных фактах, возникает «Эффект Расёмона» – он, как туман, покрывает обстоятельства трагедии и мотивы заинтересованных сторон. Причем это касается не только влиятельных, известных всей стране лиц. Можно вспомнить, как совсем недавно политики, СМИ и комментаторы в соцсетях описывали смерть Тамар Бачалиашвили, Лексо Лашкарава, Георгия Шакарашвили. Одно и то же событие порождало десятки разных историй, и рассказывающие их люди не всегда стремились обвинить оппонентов, но описывали факты в соответствии со своими представлениями, искали в их рамках логичные объяснения, конструировали новые версии и выдумывали шокирующие детали, чтобы привлечь внимание.
Прозаичная и неоднозначная истина зачастую может оказаться менее привлекательной, чем правдоподобное предположение. Правда, которая не укладывается в рамки стереотипов и драматургических шаблонов, нужна далеко не всем. Эта мысль изящно обыграна в замечательном фильме «Хвост виляет собакой» (1997): «Кто убил Кеннеди? Я читал черновик доклада [комиссии] Уоррена. Там сказано, что его задавил пьяный водитель».
Рассмотренное преступление в определенном смысле является более сложным, чем политические (само)убийства – помимо стандартного желания обвинить во всем идеологических оппонентов, здесь можно обнаружить и бегство от ответственности, и коллективную диссоциацию, и индивидуальную инфантильность.
«Каждому преступлению непременно предшествует мотивация», – написал в Facebook ответственный за связи патриархии с общественностью протоиерей Андрия Джагмаидзе, рассмотревший преступление в контексте «антицерковной кампании некоторых средств массовой информации («Мтавари архи», ТВ «Пирвели», «Формула»), «теологов» и «экспертов», полагающих, что спасение нашей страны, ее экономический подъем и политические победы должны произойти посредством полной реорганизации православной церкви или вообще ее распада». «Что происходит в сознании разбойника, который не стыдится народа? – добавил Джагмаидзе: если он видит, что можно беспрерывно обвинять Церковь в том, что она проводит политику страны-оккупанта, если он видит, что журналист (ТВ «Пирвели») может называть священнослужителей «бандитами» во дворе собора Светицховели в день храмового праздника, что можно срывать богослужение (журналист «Мтавари архи» в Мартвильском храме) и объявлять Патриарха врагом страны, что же еще остается из того, что может допустить сознание разбойника, который не боится Бога?! То, что случилось сегодня в Хашурском женском монастыре».
Член оппозиционной партии «Стратегия Агмашенебели» Паата Манджгаладзе прокомментировал данный текст так: «Если что и вредит сегодня авторитету Церкви, то это заявления, подобные услышанным от Джагмаидзе, как будто медиа виновны, будто медиа поощряют все это. Поощряют безнаказанность и покрывательство и создают такой пример как раз угнездившиеся в Патриархии отдельные лица, включая уважаемого [т. е. Джагмаидзе]... Есть множество фактов, когда не осуждается насилие, неправильно изучается и проповедуется христианство». Резко прореагировала партия «Гирчи – больше свободы»: «Может, эта трагедия случилась потому, что не медиа, а вы, патриархия, произвели полную профанацию христианства и превратили Церковь Христову в проповедующий, оправдывающий и организующий насилие институт?» А в совместном заявлении лидеров «Стратегии Агмашенебели», «Гирчи – больше свободы» и «Дроа» было сказано, что «ответственность за это и другие жестокие преступления последних дней ложится на пророссийскую «Грузинскую мечту», превратившую незащищенность, страх и жестокость в правило и норму». В свою очередь, один из лидеров «Мечты» Мамука Мдинарадзе обратился к оппонентам Джагмаидзе: «Это не либерализм и не толерантность, это вражда против Церкви, своей идентичности, своей родины и своей страны, когда ты нападаешь на свободное слово, мысль, Церковь... Речь об официальном представителе патриархии, который практически сказал, что агрессия, отвращение, ненависть рождают новую агрессию и отвращение, осудил насилие над женщиной. Если он кого-то раскритиковал, это не значит, что на него нужно нападать и называть российским агентом». Патриархия опубликовала краткое заявление – оно не повторяло доводы Джагмаидзе, но в нем была следующая фраза: «Прискорбно, что в масс-медиа произошла идентификация монахини, опубликовали ее фото, разговор об этом преступлении велся в грубой форме, имел место и цинизм… что, в свою очередь, является примером аморальности и беспощадности». А епископ Сурамский и Хашурский Симеон (Цакашвили), назвав совершенное в его епархии преступление «не случайным», заявил: «Недавно атаковали Церковь, лично меня, многих других священнослужителей и затем последовало это – результат не замедлил сказаться». Скорее всего, он подразумевал обвинения протоиерея Ильи Чигладзе, запрещенного в служении год назад Синодальной комиссией патриархии. 14 ноября тот распространил информацию о покупке епископом Toyota Land Cruiser за 120 000 $; тогда владыка ответил, что автомобиль подарили прихожане, поскольку он служит «такому большому и грузинскому делу».
Все эти заявления вызывали волны комментариев, создававших все новые и новые поводы для публикаций СМИ и грызни в социальных сетях. Они практически полностью вытеснили сообщения о состоянии потерпевшей, обстоятельствах преступления и злоумышленниках. В том, что политические и общественные группы обменивались обвинениями, не было ничего удивительного, обрабатывая целевые аудитории, они делали это неоднократно, и, если завтра в Авлабаре высадятся инопланетяне, они тотчас используют экстраординарное событие для того, чтобы дискредитировать оппонентов и возвеличить себя. Но они не смогли бы вести себя так, если бы граждане не выискивали правдоподобные (но не обязательно правдивые) версии, которые содержат в себе (якобы) исчерпывающее объяснение произошедшего с указанием первопричин и избавляют их от мучительных размышлений о человеческой природе.
Бывалый инквизитор, изучив ситуацию, наверное, сказал бы, что эти люди ищут следы вмешательства дьявола – вредоносной, злонамеренной силы, которая подчиняет себе человека, лишая его свободного выбора. Большинство участников вспыхнувшей в интернете перепалки приписывало Церкви, СМИ, правящей и оппозиционным партиям, Кремлю, либеральному интернационалу, чуть ли не масонам и рептилоидам определяющее влияние, которое сделало ужасное преступление неизбежным. В отличие от Средних веков, дьявол не упоминался, но характерные для него намерения и свойства связывали с разными лицами, группами и институтами. К слову, подобно суеверным предкам, грузины иногда называют его «Неупоминаемым» (чаще так называют змею и где-то в глубинах коллективного бессознательного два образа, вероятно, переплетаются).
Фраза о разбежавшихся бесах в фильме «Расёмон» неслучайна – она не только указывает на пугающие качества человеческой натуры, но и отсекает возможность возложить ответственность за преступление на инфернальные внешние силы и тем самым косвенно оправдать злоумышленника. Куросава достиг этого с помощью единственной реплики – его умение отбрасывать все ненужное и сводивший съемочную группу с ума перфекционизм оказались как нельзя кстати. Работники студии вспоминали, что он заставлял их четыре часа ворочать тяжелый вентилятор, чтобы поток воздуха раздвинул вуаль, скрывающую лицо Матико Ке так, как хотелось ему. Полученный в итоге кадр длится лишь мгновение, но по праву входит в золотой фонд мирового кинематографа. Таков и весь фильм: ничто не мешает зрителям думать о человеческой природе – ни помпезные декорации, ни перенасыщенные диалоги, ни намеки на вмешательство могущественных сил, играющих судьбами героев.
Обсуждение (само)убийства того самурая в современной Грузии непременно привело бы к обвинениям в адрес императора, сегуна, синтоистских жрецов, буддистских монахов, коварных гайдзинов, безнравственных актеров театра Кабуки, а также прогнившей системы, криминальной ментальности, отсталости, лени, коррупции. Обязательно вспомнили бы и о жене самурая и назвали бы главной предпосылкой ее распутное поведение («У приличной женщины вуаль не распахивается!»), но затем все вновь обратились бы к политикам и партиям и, разыскивая в прошлом причины их деградации, прошлись бы по всем историческим эпохам и под конец добрались бы до ангелов и демонов. В итоге, злоумышленник превратился бы в слепое, безвольное и по-своему несчастное орудие судьбы, марионетку грозных сил и непреодолимых обстоятельств.
Безусловно, героев фильма нельзя отделять от контекста их эпохи и сопутствующих ей представлений о чести, правосудии, супружеских отношениях и т. д.; они влияют на них, но не лишают свободного выбора, думать о котором зрителя побуждает чуть ли не каждый эпизод. Одной из главных проблем современного грузинского общества является (не)осознанный отказ от него, делегирование окончательного решения внешним, более могущественным и обычно недоброжелательным силам – это позволяет отгородиться от ответственности за поступки. Человек, будь то разбойник Тадзомару или, например, Родион Раскольников со своими страстями и мыслями, в рамках этой парадигмы кажется второстепенным, даже излишним, что неудивительно, поскольку, внимательно всматриваясь в другого человека, мы в конечном счете всматриваемся в себя и иногда понимаем, что необходимо изменить свою жизнь. Инфантильный и малодушный подход разъедает и искреннее сочувствие к жертве, поскольку и она становится двумерным, обезличенным персонажем или попросту функцией в игре внешних сил, где судьба простого смертного предопределена и незавидна. Стремление описать их сущность и намерения зачастую скрывает подсознательное желание как-то договориться с ними, задобрить их и обезопасить себя в следующем акте кровавой пьесы.
Всего за пять лет до премьеры фильма «Расёмон» миллионы японцев считали, что у них нет никакого выбора кроме того, который сделают император и генералы исходя из обстоятельств, казавшихся непреодолимыми. Они были готовы принести все человеческое, субъективное, спорное в жертву вместе со своей жизнью, выглядевшей столь незначительной на фоне эпохи. Не исключено, что критики, обвинявшие режиссера в пренебрежении первоисточником, где-то в глубине души осознавали, что Куросава не вполне понятным им, изощренным способом взламывает старую матрицу, возвращая соотечественникам возможность думать, чувствовать и совершать достойные поступки, подобно дровосеку, который в финале фильма спас брошенного младенца, но ни в коем случае не делает выбор вместо них, словно политик-демагог или священнослужитель-фарисей.
Реплика о разбежавшихся в ужасе бесах парадоксально перекликается с заключительной строкой знаменитого стихотворения Константиноса Кавафиса: «И что же делать нам теперь без варваров? Ведь это был бы хоть какой-то выход». Действительно, что же делать? Просить ли их вернуться или решиться на новый, неоднозначный, но свободный выбор?
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум