Владимир Путин и эволюция зла

В грузинских СМИ и соцсетях появилось множество пессимистичных текстов о проблемах выживания небольшой страны в неблагоприятной среде. Уныние просачивается даже в публикации авторов, соблюдающих академические стандарты. Что происходит? Есть ли причины для серьезного беспокойства?

В эпоху массовых коммуникаций комментаторам труднее оставаться беспристрастными, так как они подвергаются интенсивному воздействию эмоциональной среды. После Нового года ее формировала реакция на ухудшение положения Украины – будь то неудачи на фронте, внутриэлитные конфликты или сложности с выделением помощи США, а также интервью президента России Владимира Путина Такеру Карлсону, которое произвело тягостное впечатление не только на его противников, продолжение кровопролития в Газе, ухудшение ситуации вокруг Йемена и т. д. Позитивные сценарии выхода из этих, столь разных кризисов пока не просматриваются и им сопутствует ощущение безысходности. Вероятно, на будущее проецируют именно его. Вывод «Будет еще хуже» выглядит естественным и эмоционально обоснованным, но усиливает позиции Путина.

Социальные сети породили характерное когнитивное искажение: многим мнится, что их одобрение – высшая ценность и все политические субъекты мечтают заслужить его. Большинство комментаторов полагало, что Путин попытается понравиться всем зрителям или хотя бы целевой правоконсервативной аудитории и позже они критиковали президента РФ за несоответствие интервью этим ожиданиям, хотя тот прежде всего хотел обратиться к западному истеблишменту, а остальные задачи, судя по его поведению, считал второстепенными. Оторопь вызвало и другое несовпадение. Десятилетиями «путинология» опиралась на постулат о циничной прагматичности российского лидера, готового принести в жертву интересам любые идеи и убеждения. Но рассуждая о минувших столетиях Путин выглядел так, будто начитался националистических брошюр, которые продавали в подземных переходах 90-х, и подобно перевозбужденным лидерам тех лет, превратил полубезумные исторические претензии в руководство к действию. Тягостное впечатление усугубило стремление к жесткому доминированию над Карлсоном. Объективные предпосылки у такого поведения, безусловно, были – в малокультурной позднесоветской среде, сформировавшей Путина на фоне деградации официальной идеологии, постоянный конфликт (на коммунальной кухне, во дворе, на улице, на рабочем месте) становился едва ли единственным действенным способом обретения и укрепления идентичности, вырабатывая особый, легко узнаваемый язык конфронтации. Впрочем, со временем, бȯльшая часть постсоветских лидеров научилась контролировать подростковые поведенческие паттерны во время контактов с зарубежной аудиторией. Манера общения Путина выглядела диковато и в последующем «интервью-разъяснении» (Павлу Зарубину) он, будто бы извиняясь перед почитателями Такера Карлсона, похвалил его: «Он шел жестко по своему плану, и он свой план исполнил…». Но в ходе самой беседы Путин не считался с их симпатиями и представлениями о хорошем интервью. Скорее всего, он делал это целенаправленно.

Когда-то он хотел казаться зарубежной аудитории адекватным и говорил, к примеру, такое: «У многих в мире остается представление о России как об осколке Советского Союза. Это не так. Россия – это абсолютно новое государство, новое хотя бы потому, что здесь с нуля зарождаются абсолютно новые для этого политического поля институты… Россия будет развиваться по тому пути, по которому прошли Япония и Германия после Второй мировой войны» (11.07.2000; интервью корреспондентам ОРТ, NHK и Reuters). Со временем Путин изменился, но все же не хотел, чтобы за рубежом его считали совершенно неадекватным, невменяемым и всерьез взялись бы за смену власти в Москве. С одной стороны, он говорил (в интервью Карлсону): «А не лучше ли договориться с Россией? Договориться, уже понимая ситуацию, которая складывается на сегодняшний день, понимая, что Россия будет бороться за свои интересы до конца», но с другой – в стиле балканских полевых командиров и политиков 90-х описывал горячечные исторические претензии как ключевую причину такой борьбы и пафосно восклицал: «Для них это улучшение своего тактического положения, а для нас – это судьба, это вопрос жизни и смерти» (интервью Зарубину). На абсурдность такого подхода к международным отношениям остроумно указал бывший президент Монголии Цахиагийн Элбэгдорж, опубликовавший после беседы Путина с Карлсоном карту Монгольской империи.

Когда Кремль захватил Крым, его пропагандистская машина, задействовав титулованных политологов и сетевых комментаторов, принялась внедрять в массовое сознание весьма токсичную мысль – Путин призывает договориться тогда, когда может ухудшить положение визави и предъявить ему более жесткие условия в новом раунде. Рефрен «А не то будет хуже», рожденный тем же советским детством, стал неотвязной тенью российской внешней политики. Тот, кто усиливает его – помогает Кремлю, даже если стремится к противоположным целям. Пессимизм и неуверенность в завтрашнем дне один из главных ресурсов, которым пользуется Путин воздействуя на зарубежную аудиторию. Утверждаясь в роли «полуадекватного», он требует бȯльшую цену за прекращение конфликта, чем назвал бы трезвомыслящий лидер, ставящий принцип нерушимости границ в Европе выше исторических документов и фальшивок.

Телесериалы сыграли с человечеством злую шутку – многим кажется, что конфликты должны развиваться по законам кинодраматургии и завершаться счастливым финалом в приемлемые сроки. Зрители хотят видеть, как добро торжествует, а зло уползает в берлогу, зализывая раны до начала нового сезона. Когда реальность перестает соответствовать ожиданиям, это может вызвать настоящую истерику, более того – попытку изменить картину мира таким образом, чтобы произошедшее показалось если не правильным, то логичным. По «логике хэппи-энда» плохие парни не должны были победить в испанской гражданской войне - этого не хотели Эрнест Хемингуэй, Джордж Оруэлл и миллионы замечательных людей во всем мире. Но они победили и даже остались у власти после того, как их друзья-фашисты потерпели поражение во Второй мировой. Когда стало ясно, что Франко будет править долго, начали множиться пояснения и оправдания вроде «в конце концов они навели порядок, прижали коммунистов» и т. д. (хотя далеко не все оппоненты были коммунистами). Желание компенсировать психологическую травму от несправедливости мироустройства неоднократно приводило к частичной реабилитации зла и его интеграции в повседневность. Сталин напал на Финляндию и отобрал у нее территории, иранский режим сжег в топке региональных войн и смут сотни тысяч молодых жизней, власти Мьянмы устроили геноцид рохинджа, и в каждом из этих случаев ни о каком счастливом финале не могло быть и речи. И всегда находились люди, которые подгоняли под произошедшее седативные и вроде бы объективные объяснения, обычно содержавшие толику виктимблейминга (обвинения жертвы) и говорили: «Что ж… надо жить дальше». Но не все реагируют на преумножение зла таким образом – по крайней мере на первых порах.

Многие в Тбилиси плохо относились к Алексею Навальному из-за его реплик о Грузии, но сообщение о смерти российского оппозиционера подействовало и на них. В сети появились десятки текстов, через которые красной нитью проходит следующая мысль: вот уже четверть века в Кремле сидит кровопийца. Его политика убила, сделала беженцами или лишила элементарных прав миллионы людей. И ничего… И все сходит ему с рук… Сидит себе и сидит… Хихикает, болтает с Такером Карлсоном… Освобождение от дурной бесконечности, возмездие и восстановление справедливости в последнее время выглядит более далеким, чем когда-либо – на это указывает содержание множества статей и их общая тональность. Мысли о том, что судьба режима или финал боевых действий в Украине может быть не таким, каким он был бы в идеально справедливом мире или в героической киноэпопее, посещают комментаторов все чаще, погружая их в омут уныния. Это отражается на общественном мнении, чем и пользуется Кремль, предлагая «договориться» пока не стало хуже.

В 2022-23 годах часть экспертов, не говоря уже о политиках, запрещала себе и другим критиковать украинское руководство и сомневаться в правильности его решений, обсуждать военные ошибки, проблему коррупции в Украине, сложности в отношениях с западными партнерами и т. д. По сути, они предлагали опереться лишь на безоговорочную веру в победу не только в пропагандистской работе, но и в ходе политического анализа. Американский исследователь Стюарт Голдмен в основательной книге о боях на Халхин-голе приводит цитату из послевоенного интервью офицера Квантунской армии, который сказал, что «его коллеги не были просто слепыми глупцами, а скорее, являлись носителями фаталистического мышления, характерного для японской армии того времени, согласно которому армия, имевшая духовное превосходство над врагом, должна была победить. Мыслящие в этих категорических императивах офицеры убедили себя, что они одержат победу». По сути, они запретили себе мыслить критически и потерпели крах. Украина, как жертва агрессии, обладает безусловным моральным превосходством над Россией, но для победы этого мало. Замена трезвого мышления верой породила многочисленные ошибки, и они привели к ухудшению ситуации на фронте и в украинской политике.

Авторы, которые верили (!), что конфликт будет развиваться по законам кинодраматургии и не продлится так долго, реагируют на сложности либо истерикой, обвиняя западных союзников чуть ли не в измене, политической импотенции и сговоре с Путиным, либо начинают исподволь реабилитировать зло. Обнаружив, что Кремль ловко маневрирует, пытаясь нейтрализовать эффект санкций, его генералы учатся на ошибках, а экономика адаптируется к войне (МВФ повысил прогноз ее роста с 1,1 до 2,6%) и экспорт сырья в обход санкций продолжается («теневые танкеры» и пр.) они нередко приписывают Путину не только изворотливость, но и некую внутреннюю – пусть с отрицательным знаком – цельность и силу на фоне разброда в стане его противников. К тому же «поход на Москву» наемников группы «Вагнер» помог Путину утвердиться в роли «полуадекватного» лидера на фоне Евгения Пригожина – в те дни пара западных комментаторов с ехидцей отметила, что кое-кто внезапно обнаружил в Путине «меньшее зло». Многим начинает казаться, что лучше в какой-то форме заморозить конфликт; они указывают на ухудшение обстановки на фронте и страдания мирных жителей Украины. Эта тенденция также играет на руку Кремлю – ее основой стало неоправданное наложение представлений об этике и некой драматургической телеологии на политику и военное дело. Иногда моральное превосходство не только помогает, но и мешать, а отказ от (само)критики губителен в любом случае.

Стоит ли описывать перспективы Грузии, как неуклонное движение к катастрофе? Это старая стилистическая уловка, привлекающая внимание читателей, но в последнее время она стала чем-то бȯльшим и серьезно влияет на общественное мнение. Неореалистическая теория баланса угроз Стивена Уолта сводит варианты поведения государства на международной арене к двум основным стратегиям – балансирования (balancing) и примыкания (bandwagoning). Последняя предусматривает парадоксальное сближение с источником непреодолимой угрозы, и ее используют реже первой. Небольшие государства тщательно выискивают шансы, возникающие в результате столкновения интересов, чтобы, как сказали бы акробаты, балансировать со страховкой. К примеру, начало глобальной войны против терроризма после терактов 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке предоставило странам возможность упрочить свое положение или ухудшить его. Владимир Путин пытался использовать новый тренд, чтобы под предлогом борьбы с террористами установить контроль над Панкисским ущельем. Это почти наверняка привело бы к распространению идущей в Чечне войны на территорию Грузии и появлению нового российского плацдарма. Но Эдуард Шеварднадзе переиграл его. Разворачивая масштабную кампанию, Кремль вряд ли предполагал, что создает предпосылки для реализации американской программы обучения и оснащения грузинской армии, которая способствовала сближению США и Грузии и укреплению новорожденного государства. Не исключено, что неудача в том эпизоде повлияла на отношение Путина к смене власти в Грузии в 2003-м (миссия Игоря Иванова и пр.). Сквозь эту призму можно рассмотреть и более масштабные процессы, такие как встраивание Грузии в систему транзита энергоносителей, а затем и товаров с Востока на Запад. Его обычно называют «обретением геополитической функции» – пафосное словосочетание нравится в Тбилиси многим. Один из приближенных Бориса Ельцина утверждал в частной беседе, что, обсуждая перспективы Грузии в контексте проекта Баку-Тбилиси-Джейхан, президент России, чтобы быстрее перейти у другой теме с раздражением сказал: «Хорошо, я дам ему [Шеварднадзе] 15 процентов [доходов от транзита]» при том, что речь шла о транзите через территорию Грузии. Сложно сказать, правдив ли этот рассказ, но тогда Кремль действительно чувствовал себя хозяином Грузии и всего Южного Кавказа и понадобились годы кропотливой работы, чтобы изменить такое положение вещей, переходя от вынужденного «примыкания» 90-х к более продуктивной стратегии.

Не каждое «ресурсное состояние» использовалось с умом. Когда администрация Буша-младшего поддержала волну «цветных революций» в Евразии, продуманная политика могла принести Тбилиси не только укрепление государственных институтов, но и демократизацию, а также создание предпосылок для активного вовлечения западных союзников в урегулирование российско-грузинского конфликта в Абхазии и Цхинвальском регионе вместо катастрофической войны 2008 года, упрочившей позиции Кремля. Неразумно использовались и отдельные, чуть ли не случайно выпавшие из колоды козыри. Тбилиси мог получить больше политических и экономических бонусов, сняв вето на вступление РФ во Всемирную торговую организацию. Не выдерживает критики и небрежный, полу-популистский, полу-коррупционный подход властей к строительству глубоководного порта Анаклия – этот проект имеет стратегическое значение и привлекает внимание крупных держав. Перечислять эпизоды можно долго, но лучше перейти к «картам», которыми Грузия располагает сегодня, чтобы понять, так ли ужасны ее перспективы, как кажется взволнованным авторам.

Война в Украине подтолкнула Евросоюз и его партнеров к поиску альтернативных торговых маршрутов, связывающих Европу и Азию. Транзит через Южный Кавказ увеличился и для его обеспечения ведется расширение инфраструктуры. На инвестиционном форуме Global Gateway, который состоялся в конце января в Брюсселе стало известно, что Евросоюз вложит 10 миллиардов евро в Транскаспийский транспортный коридор; европейцы собираются мобилизовать до 300 миллиардов общественных и частных инвестиций для улучшения транспортных систем Центральной Азии.

15 февраля 2022 года, незадолго до вторжения в Украину, «The National Interest» опубликовал статью Джеффа Хартмана (бывшего атташе по вопросам обороны при посольстве США в Грузии), который писал, что Россия после успешного для нее окончания войны, противопоставляя свои войска Польше и Литве, установит постоянное военное присутствие в Беларуси, «сфокусирует внимание на Грузии» и приблизится к осуществлению своей давней цели по сокращению торговли между Востоком и Западом, идущей из Центральной Азии и Каспийского региона в обход России. «Не делайте ошибок: это касается и трубопровода Баку-Джейхан», – утверждал Хартман. Война в Украине затянулась, и сегодня эта перспектива кажется отдаленной, а события в Карабахе дважды показали, что позиции России на Южном Кавказе (как и в ряде других пограничных зон) ослабли. Тем не менее, катастрофический «сценарий Хартмана», который многие сочли алармистским, перестал казаться невозможным после совершенно безумной с точки зрения международного права агрессии. В первые месяцы боев он выглядел сверхактуальным, но позже на общественное мнение начали воздействовать и другие взгляды, согласно которым война в Украине не повлияет на будущее Евразии так радикально, а судьбу Грузии, как и соседних стран, определят иные факторы, порожденные иной конфигурацией сил в иной геостратегической зоне. Экспертное сообщество мечется между двумя детерминистскими схемами, заламывая руки как героиня романтической драмы.

Ни Евросоюз, ни Китай не вложат огромные средства в транспортный коридор, не укрепив его безопасность – особенно в узких «бутылочных горлышках», одним из которых является Грузия. На них, как обычно, будет воздействовать и Россия, но с деструктивными целями. Путин сегодня не в том положении, чтобы противоречить Пекину, он не хочет портить отношения с турецко-азербайджанским тандемом и, вероятно, мечтает о восстановлении экономических связей с ЕС. Поэтому Москва вряд ли прибегнет к прямолинейным и демонстративным акциям против расширения южнокавказского транзита и, скорее всего, проведет серию подрывных операций в том числе и по дестабилизации Грузии. Кремлем будут двигать не только стратегические расчеты, но и своеобразные «основные инстинкты», которые на днях проявились в характерном комментарии начальника Объединенного штаба ОДКБ генерал-полковника Андрея Сердюкова. Рассуждая о стремлении «отдельных государств укрепить собственные позиции на Южном Кавказе, получить доступ к ресурсам Каспия и обеспечить себе прямой выход в Центральную Азию», он посетовал, что «продолжаются попытки извне повлиять на формат постконфликтного урегулирования». Азербайджан не является членом ОДКБ, а зарубежные страны, начиная с создания Минской группы ОБСЕ и до сего дня неоднократно влияли на процессы в зоне конфликта. Но для генерала, как и для многих российских руководителей, это было лишь одной из форм вторжения извне в некую внутреннюю сферу, продолжающую существовать в его воображении. Пройдут десятилетия, прежде чем новая реальность вытеснит такое мировосприятие.

Здесь стоит коснуться осложнения отношений между Кремлем и сепаратистским руководством в Сухуми. Грузинские эксперты иногда обмениваются мнениями по этому вопросу, но лишь один из них оптимистично высказался в том смысле, что Москва, готовясь к отступлению из зоны интересов более сильных игроков, начинает расчетливо «умывать руки», и вспомнил, как она принялась целенаправленно портить отношения с Арменией и настраивать жителей РФ против нее перед радикальным изменением статус-кво, поскольку вряд ли сумела бы помешать ему, даже если бы захотела. Но большинство специалистов, с которыми удалось поговорить автору, усматривает за этими трениями ловушку и/или считает, что неразумно втягиваться в игру (фактически – на условиях России) до того, как партнеры Грузии переформулируют свои взгляды на вопрос безопасности ее черноморского побережья перед реализацией новых транзитных проектов.

Вложение крупных средств и проблема «бутылочного горлышка» повысит интерес Китая и ЕС к Грузии. Во втором случае он будет подкреплен поддержкой сближения Армении с Евросоюзом. В конце января Грузия подписала с этой страной соглашение о стратегическом партнерстве и один из близких к МИД экспертов пошутил, что его черновик «был написан на французском». Он также сказал, что заявление президента Франции о географической удаленности Южного Кавказа от ЕС не оскорбляло грузин (тогда обиделись многие), а предваряло новую европейскую стратегию на Кавказе. Сложно сказать, выдавал ли этот оптимист достигнутое за желаемое, а желаемое за действительное, но вскоре после шага навстречу Еревану представители правящей партии, гневно раздувая ноздри, бросились обвинять президента Саломе Зурабишвили в том, что она толи не поздравила, толи как-то не так поздравила Ильхама Алиева с избранием на пост президента. Они наперебой заверяли Баку в самых теплых чувствах. Каждый из региональных партнеров получил свою долю реверансов и дозу славословий – это стандартная для внешней политики Грузии практика с «разделением труда» между разными лидерами. Но важнее другое.

Один известный в Тбилиси профессиональный игрок любит выражение «опасные карты». Козыри, полученные официальным Тбилиси хороши и в то же время – опасны. Они могут принести и увеличение доходов, и усиление государства, и даже продвижение к деоккупации Цхинвальского региона и Абхазии, но, если не разыграть их аккуратно, с умом, все закончится плохо. Высший пилотаж, наверное, заключается в том, чтобы остаться в выигрыше при любом варианте развития событий, связанных с расширением южнокавказского транзита. Они дают больше оснований для оптимизма, чем для причитаний о скорой гибели всего и вся.

Преувеличение значимости своей эмоциональной реакции породило еще одно когнитивное искажение. Многим стало казаться, что, лежа на диване с ноутбуком, они каким-то образом участвуют в войне и от того сложат ли они слова в некие вдохновляющие формулы зависит положение дел на фронтах, да и во всем мире. Возможно, это лишь уловка перепуганного разума. На деле война, как и работа на оборонном предприятии, примерно на 95% состоит из рутинных, предусмотренных уставами и регламентами действий – это тяжелейший труд и эмоциональное горение не всегда способствует ему. Солдаты выполняют приказы, даже если они навевают скуку и кажутся глупыми, рабочие, повторяя одни и те же операции тысячи раз, изготовляют снаряды, дипломаты день за днем изучают доклады, статистические данные и вырабатывают формулировки для переговоров – все они и в той или иной форме участвуют в войне и приносит пользу своему государству. А люди, занятые ежедневной эмоциональной мастурбацией у дисплеев, напротив – ни в чем не участвуют и зачастую помогают Путину, неосмотрительно разгоняя умело вброшенные в их среду идеи. Совсем недавно они формировали предвзятое отношение к этническим русским и гражданам России, многие из которых относились к режиму плохо и могли подключиться к борьбе с ним. Рассматривая их как подозреваемых или «коллективно ответственных по умолчанию», их, по сути, толкали в объятия Кремля, поскольку никому не нравится ощущать себя человеком второго сорта и психологический дискомфорт в таких случаях обычно преодолевается через национальную солидарность. Сопротивление граждан РФ Путину ослабло по сравнению с 2022-м не только потому, что карательные органы действовали эффективно – значительная часть его потенциальных противников попросту не увидела положительной альтернативы для себя и своей страны. Смерть Алексея Навального – именно тот трагический повод, который позволяет вернуться к теме избавления жителей России от власти преступного режима и, возможно, пересмотреть прежние установки. Но сегодня через истерику в СМИ и соцсетях, многие разгоняют утверждение «Будет еще хуже» и помешать этому нелегко в условиях, когда спокойствие часто приравнивают к равнодушию, а значит и к мыслепреступлению.

14 июня 1940 года вермахт вступил в Париж, но тех, кто твердо решил сражаться с Гитлером, это не остановило. И они, и жители нейтральных стран готовились к худшему, поскольку природа войны допускает внезапное, порой катастрофическое осложнение обстановки. Большинство продолжало спокойно выполнять свой долг, действуя лучше, чем прежде, распределяя силы и готовясь к длительному, тяжелейшему противостоянию. Ближайшее будущее континента вряд ли предложит нам что-либо иное кроме крови, пота и слез. Тем, кто не сумеет принять эту перспективу спокойно, с достоинством и посвятить лучшие годы ежедневной борьбе со злом, которое кажется неуязвимым, вероятно, придется капитулировать. Не исключено, что позже им станет стыдно, но они не расскажут об этом – ни за что, никогда, никому.

Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции

Подписывайтесь на нас в соцсетях