5 октября парламент Грузии утвердил спорные поправки к закону «О собраниях и манифестациях». Он был принят в 1997-м и выглядел весьма либерально на постсоветском фоне, но, разумеется, не являлся идеальным. Дополнения вносились в него неоднократно, однако внимание общественности они привлекли лишь дважды – в 2009 году и в нынешнем. Важно понять, какие мотивы стоят за очередным ужесточением закона.
По новым правилам устанавливать палатки и другие временные конструкции (сцену для ораторов и пр.) будет запрещено, если это «создает угрозу безопасности участникам собрания или манифестации и другим лицам; препятствует полиции в защите общественного порядка и безопасности; препятствует нормальному функционированию предприятия, учреждения или организации; не связано с проведением собрания или манифестации». Такая формулировка создает неограниченное поле для интерпретаций – отныне любая палатка (сцена и т. д.) может быть объявлена не только потенциально опасной, но и «не связанной» с митингом. Полицейские боролись с «временными конструкциями» и раньше, но им приходилось действовать на грани правонарушения. К примеру, 3 января 2011 года они потребовали у участников акции ветеранов убрать палатку, и на следующий день тогдашний председатель Ассоциации молодых юристов Тамар Чугошвили заявила в беседе с «Нетгазети»: «Требование однозначно незаконно, у правоохранительных органов не было такого права». 16 августа 2017 года полицейские вынудили железнодорожников, которые пришли выяснять отношения со своим руководством, переставить палатку, а затем разобрали ее, и этот факт наряду с другими был расценен в специальном отчете омбудсмена как подтверждение «тенденции противозаконного и необоснованного ограничения права на размещение временных конструкций». Схватки у палаток неоднократно попадали в объектив журналистов, возмущая правозащитников и неравнодушных граждан.
5 октября правящая «Грузинская мечта» выдала МВД карт-бланш. Его сотрудники в любой момент могут решить, что палатка подпадает под один из перечисленных критериев, и убрать ее; судя по накопившемуся опыту, они почти наверняка будут делать это постоянно. Начиная с 90-х, боссы неформальной полицейской корпорации нередко просили если не расширить, то уточнить их полномочия в сфере отношений с митингующими, и их предложения неоднократно обсуждались в кулуарах, однако и в 2009-м, и в 2023-м инициаторами законодательных изменений были не они, а руководители правящей партии.
До подъема национально-освободительного движения палатка попадала в поле зрения жителей Грузии не слишком часто. Иногда ее раскладывали на полу в знаменитом магазине спорттоваров «Динамо», она служила декорацией в альпинистских и армейских байках, мелькала в романтических фильмах про туристов и геологов и превратилась в относительно сложную метафору лишь в одной киноленте – советско-британско-итальянской «Красной палатке» (1969 г.; последняя режиссерская работа М. Калатозова) про спасение экспедиции генерала Нобиле в Арктике (1928 г.). Сегодня она практически забыта, но песенку «На снегу стоит палатка, словно красная заплатка» кое-кто еще помнит. А политический дебют палатки в Грузии состоялся в ноябре 1988 года, когда к организованной Национально-демократической партией голодовке присоединилось множество молодых людей – они протестовали против внесения в Конституцию СССР поправок, препятствующих выходу республик из его состава. В некоторых из них, как и в Грузии, общественность яростно протестовала и Кремлю пришлось отступить. На той акции палаток было мало; голодающие в большинстве своем сидели или лежали под открытым небом. Они очень обрадовались, когда 25 ноября один из активистов пробрался на крышу Верховного совета и снял советский флаг – очевидцы описывают тот эпизод как очень яркий, незабываемый.
Палатка недолго олицетворяла национальную солидарность и вскоре начала ассоциироваться с гражданским противостоянием. В декабре 1990-го десятки членов «Мхедриони» объявили голодовку в сквере у Оперы, требуя, чтобы возглавивший Верховный совет тремя неделями ранее Звиад Гамсахурдия прекратил клеветать на них и открыл свободный доступ к СМИ, и чтобы новые власти в сотрудничестве с партиями определили статус их формирования. Гамсахурдия назвал их выступление «путчем», «вооруженной голодовкой»; его сторонники тоже установили палатки у здания Верховного совета и начали контр-голодовку, как шутили тогда, «голодовку голодовкою поправ». Именно к ним впервые прикрепили презрительный пропагандистский ярлык «палаточные женщины». Стороны и тогда, и позже активно использовали прием, который позаимствовали у коммунистов, нашептывая, что голодовка оппонентов является притворной, ложной и ее участники по ночам объедаются в палатках, употребляют наркотики и предаются порокам. Возникло характерное разделение: своя палатка считалась территорией свободы, обиталищем пламенных борцов, а чужая палатка – уродливым, антисанитарным вместилищем греха.
Оглядываясь назад, мы видим и палаточный городок оппозиции 2009 года, и атаки полицейских на палатки ветеранов, металлургов (2011, завод «Геркулес»), Зазы Саралидзе и Малхаза Мачаликашвили (2018, перед зданием парламента), которые требовали беспристрастно расследовать, как были убиты их сыновья. Ряды бесчисленных палаток уходят за горизонт новейшей истории Грузии. Политики-популисты бездумно эксплуатировали такие формы борьбы, как голодовка или многодневный митинг, и, безусловно, замарали палатку как символ бескомпромиссного протеста, но ее использовали и другие, вполне достойные граждане. Проводить длительную акцию, а тем более голодовку, без палаток очень сложно, а зимой почти невозможно. Должно быть, и древнеримские плебеи, удаляясь за городскую черту в ходе знаменитых сецессий, ставили там палатки и шалаши и отделяли себя от закованного в железо и золото, погрязшего в несправедливости государства до тех пор, пока перепуганные власти не соглашались прислушаться к ним со всей серьезностью. Кому и почему помешала палатка, которой в Грузии довелось олицетворять и стремление к свободе, и крайнюю степень отчаяния, а чаще всего – и то и другое одновременно?
Наверное, каждому из нас доводилось проезжать в компании знакомых лоялистов по проспекту Руставели (хоть при нынешнем режиме, хоть при предыдущем, хоть при царе Горохе) и слышать что-то вроде «Когда же уберут эту мерзость!», «Стыдно, иностранцы смотрят…» и т. д., видеть брезгливые усмешки с неприкрытым презрением к «грязным палаткам, грязным людям», которое обычно маскирует страх перед ниспровержением устоев – он еще с 90-х бродит в глубинах бессознательного, как Минотавр в Лабиринте. В таких репликах помимо политических пристрастий нередко присутствует социальный подтекст: «Уж я-то сижу в комфортной машине с приличными людьми и никогда не буду валяться с лузерами на асфальте» и поразительная нравственная слепота, которая поражает многих соотечественников, как только они начинают получать на пару тысяч больше, чем несколько лет назад. Вероятно, правительство рассчитывало на молчаливое одобрение этой части общества, ее негласный запрос, хотя, конечно же, указало на иную причину законодательных изменений.
В пояснительной записке к молниеносно рассмотренному законопроекту говорилось: «Службой государственной безопасности в ходе ведущегося расследования была получена информация, подтверждающая, что определенная группа лиц, действующая на территории Грузии и за ее пределами, в октябре-декабре 2023 года планирует устроить дестабилизацию Грузии. Согласно тому же заявлению, указанные лица планируют обустроить т. н. палаточный городок на центральных проспектах Грузии и установить баррикады у стратегических объектов, занять и блокировать здания государственных органов. Вместе с тем, согласно полученной информации, на территорию т. н. палаточного городка планируется пронести и активировать взрывное устройство. С учетом этой угрозы, исходя из позитивных обязательств государства, определенных Конституцией Грузии и Европейской Конвенцией по правам человека, соответствующие органы должны принять все разумные меры во избежание упомянутой угрозы».
В этих «разумных мерах», несомненно, есть что-то шизофреническое. Закон «О собраниях и манифестациях» (ст. 11 п. 2) с давних пор запрещает их участникам иметь при себе «огнестрельное оружие, взрывчатые, легко воспламеняющиеся, радиоактивные вещества или холодное оружие». И если какие-то негодяи все же решат устроить на митинге теракт, отсутствие палатки вряд ли остановит их. История других стран показывает, что даже специалист средней руки может поместить взрывное устройство в машину, в урну, активировать его в гуще толпы, оставив пакет или другой предмет в людном месте. К слову, обвинить власти в организации взрыва в палатке (палаточном городке) будет труднее, чем в других случаях. Коллективное сознание делит пространство, где проходят акции протеста, на три условные зоны: административные здания и подходы к ним контролируют власти, сцену и палатки – их противники, а площадь становится оспариваемой территорией, которой символически овладевает то одна, то другая сторона. Ответственность за происходящее во второй зоне если не юридически, то фактически возлагается и на организаторов акций, и каждый, кто хотя бы раз приближался к сердцу митинга – сцене и палаткам, знает, как внимательно начинают наблюдать за чужаком активисты, опасаясь провокации. Они также понимают, что правительство с радостью покажет телезрителям мусор или использованные шприцы в палатках, не говоря уже о каких-нибудь заточках и «коктейлях Молотова», и постоянно обращают внимание на посторонние предметы. Если бы гипотетическая атака на палаточный городок производилась извне (нападение неустановленных лиц, обстрел из автомата или гранатомета в радикальном варианте), связать ее со злыми намерениями властей было бы проще. Однако взрыв внутри палатки (городка), вероятно, вызовет сомнения аудитории, и правительственная пропаганда, располагающая бóльшими ресурсами, чем оппозиционная, эффективно использует их, особенно если в сюжете будут фигурировать имена бывших силовиков, как в заявлении СГБ от 18 сентября. Даже если такой безумный план и родился в чьем-то воспаленном сознании, власти могут считать, что он дискредитирован упреждающими заявлениями, и на это несколько раз указали прикормленные правящей партией «говорящие головы». Если бы злоумышленники вознамерились подсыпать в макароны гвозди, как поступило бы правительство? Обезвредило бы мерзавцев или запретило бы продажу макарон, а заодно и гвоздей? Перечитав пояснительную записку, можно с удивлением обнаружить, что речь в ней идет о планах конкретной группы лиц в определенный период времени (октябрь-декабрь 2023-го), а право ставить палатки ограничивают для всех и навсегда (или, по крайней мере, до победы более адекватной партии).
В 2009 году, ужесточая закон «О собраниях и манифестациях», напуганное масштабами протестов «Нацдвижение» ввело прямой запрет на проведение акций на расстоянии ближе 20 метров от входа в ряд учреждений и ограничило возможность перекрытия проезжей части улиц. Эти изменения вошли в очевидное противоречие с фундаментальными правами, и 18 апреля 2011 года (т. е. еще до смены власти) Конституционный суд постановил, что они не соответствуют Основному закону. Прецедент позволяет предположить, что и на сей раз произойдет что-то похожее. Впрочем, новые ограничения оформлены хитрее и не являются прямыми – «Грузинская мечта» связывает их с заботой о безопасности и возлагает (снимая ее с себя) ответственность за окончательное решение на полицейских. Они и определят, что эта палатка может взорваться или создать какую-то иную угрозу, а вот та – нет… или все же да… Зачастую реализация наших конституционных прав будет зависеть от медленных, болезненных когнитивных процессов в похмельной голове какого-нибудь полковника (ключевые решения, конечно, примут на более высоком уровне, но поучаствовать придется и таким персонажам).
Новые правила предусматривают «конфискацию предмета правонарушения», штраф в размере 500 лари для участника акции и 5000 лари для организатора или административный арест сроком до 15 суток. Бывалых политических бойцов такие санкции скорее раззадорят, чем испугают, и не исключено, что демонстративная установка палаток станет неотъемлемой частью некоторых протестных акций. Представим, что в связи с каким-то злободневным поводом у парламента собрались примерно 10 тысяч граждан, и организаторы митинга, заявив, что Конституция стоит выше, чем тиранический закон, торжественно установили несколько палаток там, откуда полицейские их, как правило, убирают. Тем придется смириться с прилюдным унижением (вы запрещаете, а палатки стоят), либо пробиваться сквозь толпу и, возможно, вступать в рукопашные схватки с активистами в процессе изъятия палаток, что чревато опасным для рейтинга властей разгоном митинга. Оба варианта вряд ли привлекали авторов законопроекта, поэтому следует еще раз присмотреться к их мотивам.
В упомянутый СГБ период с октября по декабрь 2023 года Евросоюз предоставит Грузии статус кандидата на вступление или еще раз отложит решение. Лидеры «Грузинской мечты» неоднократно говорили, что во втором случае их противники попытаются вывести народ на улицы и захватить власть неконституционным путем. Госбезопасность обвинила в организации заговора конкретных лиц, тесно связанных с лидером «Нацдвижения» Михаилом Саакашвили, но спикеры «Мечты» обычно упоминают и руководителей других политических групп. Законопроект протащили через парламент очень быстро и даже с учетом времени, которое уйдет на вето (президент Зурабишвили наложит его, а парламентское большинство преодолеет – и то и другое кажется неизбежным), к кульминационному моменту новые правила будут действовать. Еврокомиссия озвучит свой вердикт в начале ноября, а об окончательном решении станет известно в конце года. Вывод кажется очевидным: правительство боится и принимает превентивные меры, однако не исключено, что мы имеем дело с более изощренной провокацией, в рамках которой ограничение свободы собраний/выражения мнений является лишь сопутствующим «бонусом».
Новейшая история Грузии помнит три формы смены власти посредством: а) парламентских выборов; б) «цветной революции»; в) вооруженного переворота. Лидеры «Мечты» утверждают, что их противники, вместе с зарубежными спонсорами, намерены объединить тактики, характерные для второго и третьего вариантов, поскольку в рамках первого у них нет ни единого шанса. Этот аргумент, сами того не желая, усиливают те оппозиционеры, которые утверждают, что победить на выборах нельзя, так как «Мечта» их все равно «украдет». Но что если реальность является диаметрально противоположной и нанести поражение партии Иванишвили можно лишь на выборах, тогда как наступление с «улицы» она сумеет отразить? Что если «Мечта» целенаправленно провоцирует, создает фиктивный оперативный контекст и подталкивает к нему оппонентов для того, чтобы кульминационный момент борьбы за власть пришелся не на день парламентских выборов – 26 октября 2024 года, а на предшествующие ему события и уличные столкновения, которые она представит как неудавшуюся попытку переворота. Это позволит ей подойти к выборам в лучшем состоянии, чем ее радикальным противникам, особенно если их акции в очередной раз ни к чему не приведут, а политически активная часть общества будет эмоционально опустошена из-за «преждевременной кульминации» и индифферентна. Что если это ловушка?
Лидерам, которые не располагают значительными ресурсами (материальными, имиджевыми и т. д.), «цветные технологии» обычно кажутся волшебным инструментом политического блицкрига. Выборы требуют серьезных затрат, системной работы с электоратом и его проблемами, с социологами и имиджмейкерами, планирования и распределения усилий на длинной дистанции, неустанной конкурентной борьбы и т. д. Победить в симметричном противостоянии с оппонентами, которые располагают бóльшими ресурсами, на выборах очень трудно, а для выработки оригинальных стратегий необходимы нешуточные интеллектуальные усилия. «Цветные технологии» с их кажущейся простотой (на самом деле, они сложнее) фокусируют внимание общественности на одном, максимум – нескольких ключевых вопросах и событиях, на первый взгляд развертываются в ограниченном промежутке времени и пространства (например, фальсификация выборов, 3-4 недели, несколько центральных улиц и площадей). Многим в оппозиции и в правящей партии кажется, что детонатором может стать новый отказ ЕС. Но прежде чем продолжить разговор о нем, нужно отметить, что ключевой предпосылкой успешной «цветной революции» является раскол в правящей элите, готовность части ее представителей поддержать смену власти – в этом плане ситуация кажется куда менее радужной для оппозиции, чем в 2003-м перед «Революцией роз» или в 2014-м перед победой «Евромайдана».
Первый, прошлогодний, отказ ЕС стал для властей неприятной неожиданностью, а последовавшие за ним выступления – важным сигналом о мобилизационном потенциале идеи евроинтеграции. После этого «Грузинская мечта» больше года готовилась – судя по опросам, она успешно внедрила в умы своих сторонников мысль о международном заговоре, цель которого – превращение Грузии в зону боевых действий. В рамках данного пропагандистского конструкта повторный негативный вердикт описывается как инструмент принуждения к войне, и значительная часть лоялистского сообщества приняла это виденье. А рассерженным гражданам «Мечта» доказывала, что протест возглавят жаждущие реванша лидеры «Нацдвижения», которых многие противники нынешних властей нередко ненавидят так же сильно, а то и сильнее, и убеждала их, что готовится большое кровопролитие (у реплики о взрыве в палатке можно обнаружить скрытый подтекст – «Берегите детей, а то не дай бог…»). Параллельно, по неподтвержденным данным (кто ж их подтвердит…), силовики, особенно после мартовских выступлений против «Закона об иноагентах», взяли «под колпак» ряд молодежных групп, отдельных лиц – отслеживали их связи, вели агентурную работу и т. д. Демонстративный (!) допрос представителей организации CANVAS стал своеобразной «вишенкой» на торте многомесячных усилий. В марте власти не использовали т. н. зондер-бригады и не вывели сторонников на масштабный контр-митинг, как в декабре 2019-го, но из этого вовсе не следует, что они не поступят так в будущем. Необходимо упомянуть и подготовку законодательной базы, интенсификацию пропаганды с привлечением новых специалистов и пр.
Ни одна оборона не является непробиваемой – критические точки есть всегда, но нанести по ним сильный удар может не каждый. Оппозиция ослаблена, разрознена и, как неоднократно утверждали ее представители, буквально нашпигована агентурой (один сведущий чиновник еще в 2016-м сказал: «Информация не течет, она хлещет»), но это, в принципе, – преодолимая проблема. Главное, что бывшие участники «Революции роз» или украинских «майданов» зачастую пытаются приспособить старые стереотипы к новым условиям, хуже того - «мыслят картинками» воспоминаний, отказавшись от объективного анализа и надеясь на счастливое стечение обстоятельств. Они едва ли задумываются о том, что неудачный «майдан», вне зависимости от повода, может похоронить шанс отстранения «Грузинской мечты» от власти на парламентских выборах 2024 года. И не исключено, что правящая партия целенаправленно провоцирует их на преждевременный, непродуманный и едва ли нужный за год до выборов «решительный бой».
Председатель парламента Шалва Папуашвили, рассуждая в эфире ТВ «Имеди» о том, что сделает видоизмененный закон с «теми, кто хочет переворота в этой стране», использовал глагол, который обозначает ожог крапивой, однако во втором, менее распространенном значении (например, в одном из стихотворений Акакия Церетели) описывает воздействие сильного холода, а его корень содержит в себе аббревиатуру «СГБ» («СУС» – на грузинском). Игра слов намекала: «Померзнут (без палаток) и будут высечены Госбезопасностью (крапивой)». Такие каламбуры редко бывают случайными и обычно указывают на предварительную подготовку. О попытке переворота через «майданизацию» и ее грядущем крахе третью неделю вещает «каждый утюг», транслирующий госпропаганду. Это настораживает – кампания является более интенсивной, чем в прежних, похожих случаях (желающие могут подсчитать количество ежедневных тематических сообщений), и, вероятно, направлена на некую, еще не вполне очевидную цель, если только коллективный рассудок «Грузинской мечты» не помутился окончательно под воздействием страха и не начал видеть в палатке символ глобального заговора, а заодно и неотвратимого краха. Иногда не только люди, но и режимы подсознательно тянутся к тому, чего больше всего боятся.
Самое главное, окунувшись в мутный и бурный поток этого нарратива, вовремя вынырнуть из него. Проблема неоправданного и неправомерного ограничения свободы собраний и выражения мнений намного важнее, чем борьба партий или смещение правительств. Антидемократическим по духу является подчинение политической конъюнктуре не только законотворчества, но и сопутствующей дискуссии, а она уже вошла в предсказуемое русло: тем выгодно, а этим нет, те выиграют, эти проиграют… А какая, собственно, разница в данном случае? То же самое происходит в ходе конституционных реформ, когда власти подгоняют Основной закон под свои нужды. Все клянутся в верности Конституции, говорят о ней с придыханием, но почти всегда упускают момент, когда высокую идею ее защиты аккуратно подменяют бесконечным, бесплодным спором о возможностях и интересах партий. Сегодня дело обстоит еще хуже: речь идет не о форме государственного правления, полномочиях президента или премьера, а о важнейших правах, и проблема касается не только политических лидеров и активистов, а всех – студентов, пенсионеров, шахтеров, металлургов и т. д., тех, кто часто ходит на митинги, и тех, кто никогда не примет в них участия, потому что власти грубо и нагло ограничивают свободу всех граждан.
«На снегу стоит палатка, пара-понци-понци-по…», – из-за задорного припева некоторые зрители все еще помнят песенку из забытой киноленты, хотя ее текст (автор – Ю. Визбор) местами был страшноват: «Над палаткой днем и ночью черти мерзлые хохочут… Ты попал в страну такую, пара-понци-понци-по». Но в отличие от героев фильма, которые вырвались из Арктики и вернулись домой, мы – теперь уже без палатки – продолжаем жить в «такой стране», не хотим или не можем изменить ее и постоянно уступаем это право каким-то проходимцам. В таких условиях очень трудно объяснить согражданам, почему ужесточение закона «О собраниях и манифестациях» ни в коем случае не должно сойти правящей партии с рук.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум