19-летняя Леони Катайн из Германии, волонтер НПО «Bread for World», год как изучает проблемы беженцев в Грузии при содействии Международного центра по конфликтам и переговорам (ICCN). Леони даже разработала свои рекомендации, с которыми намерена ознакомить представителей грузинских властей. В конце августа Леони завершает свою работу в Грузии и возвращается в Германию.
Мзия Паресишвили: Почему Грузия? Почему вы решили заинтересоваться проблемами временно перемещенных лиц?
Леони Катайн: В Грузии я оказалась случайно. Когда в Германии в моей НПО «Bread for World» спросили, интересуюсь ли я Грузией, я многого еще не знала об этой стране. Но я ответила: «Да, почему бы и нет, звучит интересно».
Мзия Паресишвили: Вы попытались сравнить политику правительства Германии по отношению к беженцам с политикой Грузии по отношению к ВПЛ (вынужденно перемещенным лицам), при этом признавая, что у этих стран разные бюджеты, и что беженцы – это не временно перемещенные лица. Тем не менее к каким выводам вы пришли?
Леони Катайн: Одного средства от всех бед не существует. Всегда лучше смотреть на вещи с разных сторон и шире. В какой-то степени и Грузия, и Германия в этих вопросах достигли определенных позитивных целей. Тем не менее в обоих случаях многое нужно улучшить и сделать. И потому важно учитывать примеры других стран, которые с этим вопросом справляются лучше. В случае Грузии я могу сказать, что большинство ВПЛ не полностью интегрированы с остальной частью общества, имею в виду не только обеспечение жильем – иметь жилье не значит быть полностью интегрированным. И в этом вопросе Грузия может присмотреться к политике Германии и улучшить свою.
Мзия Паресишвили: Вы большое внимание уделили вопросу статуса ВПЛ.
Леони Катайн: Статус ВПЛ привязан к пособию, что означает, что они благодаря этому получают ежемесячно 40 лари (15 долларов США), имеют другие льготы. Я посчитала – это ложится бременем для государства, число ВПЛ каждый год растет (по закону статус ВПЛ автоматически присваивается ребенку, если один из родителей относится к этой категории). С другой стороны, я увидела, что статус ВПЛ для этих людей имеет также эмоциональный фактор, они благодаря этому чувствуют связь друг другом, с одной группой людей, которые имеют одинаковую историю, переживания, и это очень важная часть моего исследования.
Мзия Паресишвили: В одной из ваших рекомендаций вы говорите об отмене статуса ВПЛ, если я правильно поняла…
Леони Катайн: Не совсем так. Я говорю, что нужно отделить финансовую часть, которая привязана к статусу. Сам статус очень важен для этих людей, которые здесь живут около 26 лет. Это общество с разными группами, среди которых есть полностью интегрированные – имеют работу, хорошую жизнь и не нуждаются в пособии. И есть на самом деле уязвимые беженцы, которые нуждаются в большей помощи и поддержке. В случае отделения пособия от статуса правительству было бы легче определить нужды уязвимой группы беженцев.
Мзия Паресишвили: Вы ознакомили со своим исследованием представителей НПО, разные организации. Какая реакция у них была, вы ведь очень молоды, вам 19 лет, у вас возникли проблемы из-за вашего возраста, люди стали вас здесь слушать?
Леони Катайн: К тому же я – иностранка (смеется). Здесь в Грузии тема беженцев очень чувствительна. Когда я общалась с людьми, которые не являются экспертами в этой сфере, они переходили на повышенные тона, требовали, чтобы я уточнила, что я имею в виду. Они вели себя агрессивно, апеллировали только к одной стороне, и ситуация для меня была не очень обнадеживающей. В таких случаях я старалась как-то дистанцироваться, не говорить много об этом. Я не хотела, чтобы меня поняли неправильно. Потому что, когда у человека нет много информации по вопросу, очень сложно с ним разговаривать.
В случае с представителями НПО, да, я была ими выслушана. Но не обошлось без эмоций, им также сложно было слушать спокойно иностранную гражданку, которая приехала сюда и пытается учить – вы для улучшения должны сделать это или сделать то. Тем не менее люди слушали меня. И хотя первая реакция была эмоциональной, я надеюсь, что позже они вернутся к этому и скажут себе: нужно об этом подумать.
Мзия Паресишвили: Вы собираетесь ознакомить со своим исследованием грузинские власти?
Леони Катайн: У меня целый список людей, у которых я брала интервью. Я собираюсь всем им отослать мое исследование. У меня также было интервью с министром по вопросам беженцев (Созар Субари), я собираюсь и ему отправить мой итоговый доклад.
Мзия Паресишвили: Бывшему министру…
Леони Катайн: Да, точно, бывшему министру Созару Субари…
Мзия Паресишвили: Вы завершаете вашу работу здесь. Как эта работа вам помогла и что теперь для вас значит Грузия?
Леони Катайн: Когда я сюда приехала, у меня не было четких планов, что я буду делать потом. Теперь я точно знаю, я уеду обратно и буду обучаться в университете политическим наукам и технологиям, а потом займусь исследованием вопросов мира и войны. Мне очень интересно углубиться в вопросы – как работают дискуссии, встречи. Для меня это было бы большой возможностью приобщиться к тому, чему я в будущем буду основательно обучаться. Это помогло мне определиться с тем, как могло бы выглядеть мое будущее.
Мзия Паресишвили: Могли бы вы назвать пару вещей, которые вам, прожившему здесь год человеку, кажутся странными или просто не понравились?
Леони Катайн: Грузия для меня пока как тайна, но если ты здесь, ты чувствуешь перемены, то, как всем хочется развиваться, и это чудесно – меняться. Также удивительным кажется то, как Грузия хранит свои культуру, язык, историю, несмотря на то, что на протяжении этого времени сколько стран, а в случае России и сейчас, хотели вторгнуться или влиять на нее. С одной стороны, я вижу стремление к развитию, а с другой – крепкую связь с корнями и своей культурой. Наверное, Грузия потому и открыта больше к новому, что здесь знают свои корни, и, конечно же, мне очень понравились люди. Все это для меня – отличный опыт.
Мзия Паресишвили: И, как я знаю, вы начали изучать грузинский, у вас есть слова, которые вам нравятся или же кажутся настолько трудными, что вы говорите: «Я это никогда не смогу сказать».
Леони Катайн: Это слово «шемомечама».
Мзия Паресишвили: «Шемомечама»? Съела случайно? (дословно не переводится, это когда нечаянно, не намереваясь изначально, съедаешь какую-нибудь еду целиком).
Леони Катайн: Да, мне трудно это выговорить. Я все время старалась говорить на грузинском. Что мне сложно – это то, что у вас на самом деле нет вопросительных слов, предложений, к примеру, если ты хочешь спросить «Хотите чай?», это звучит так же, как в утвердительном предложение: «Вы хотите чай». Разница в интонациях, но когда только начинаешь изучать язык, это сложно дается.
Когда я путешествовала по селам Грузии с моей сестрой, я была так счастлива, что начала учить грузинский, так много людей общались с нами, изучение языка помогает тебе лучше понять общество.
Мзия Паресишвили: Вы могли бы сравнить местных тинэйджеров, молодых людей со сверстниками в вашей стране?
Леони Катайн: Я бы не сказала, что какая-нибудь группа тинэйджеров из этих двух стран развита больше или меньше, они развиваются каждые по-своему. В Грузии очень сильная привязанность к семье, и в этом ключе грузинские тинэйджеры чаще несамостоятельны, к примеру, когда речь идет о приготовлении еды или же стирке своих вещей. Но, с другой стороны, они растут в обществе, где все должны работать, жить вместе и, может быть, начать работу с ранних лет, чтобы помочь семье заработать деньги. И в таких случаях они уже более независимы и имеют более реалистичный взгляд на мир.
В Германии же детей с самого начала учат быть независимыми, привычным делом считают, как мои родители, отпускать одних за границу, для нас считается нормой – самим стирать свои вещи и готовить еду. Но в нашей молодежной среде некоторые люди – идеалисты, которые не опираются на реальность. В этом вопросе мы отстаем от грузинских тинэйджеров, знания мы приобретаем со временем, и получается, что сейчас мы оказываемся на одном уровне с грузинскими сверстниками.
Я знаю, что обязательно буду навещать Грузию.
