Если они такие замечательные, почему их митинги малочисленны? Почти каждый грузинский политик сталкивался с этим вопросом, как мотылек с танком в известном рассказе Э. Хемингуэя. Он, должно быть, причиняет им боль, а недоуменный тон кажется нарочито издевательским - они будто бы подскакивают, как от визга бормашины, и начинают сбивчиво объяснять, что им очень не повезло с народом, который смирился, обленился, продался. Это словоизвержение следует переждать и еще раз спросить: «Так все же… Почему?»
Комментаторы обычно выделяют три категории участников митингов: 1) партийные активисты 2) идейные сторонники 3) наемники. Удельная доля последних неуклонно растет, и остается утешаться тем, что хотя бы это роднит нас с эпохой Ренессанса. Случайных прохожих, которые замедляют шаг и останавливаются на пару минут, чтобы поглазеть, можно не принимать в расчет, так как их количество не меняется. Однако многие авторы игнорируют еще одну ключевую группу – жителей окрестных районов (в Тбилиси речь в 99% случаев идет об обитателях центра, где расположены главные административные здания и символически значимые места). Им требуется меньше стимулов для того, чтобы преодолеть лень и апатию, чем жителям «спальных» окраин – тех от традиционных мест проведения акций отделяет большее расстояние.
В период подъема национально-освободительного движения митинги объединяли все слои населения, казались чем-то новым, захватывающим – чтобы принять в них участие, граждане преодолевали значительные дистанции и ставили марафонские рекорды в ходе всевозможных шествий. Но перед свержением Гамсахурдия ситуация изменилась и наметилось расслоение: на акции оппозиции (у телевидения, затем на площади Республики) приходило больше жителей центральных районов, и организаторы даже начали использовать утвержденный незадолго перед этим новый флаг столицы, тогда как на митингах в поддержку президента (обычно перед зданием Верховного совета) ядро составляли активисты из регионов; подобный «перекос» наблюдался и в рядах вооруженных формирований.
«Рекорд посещаемости» поставили антиправительственные акции января 2008 года. На президентских выборах, непосредственно перед ними, Леван Гачечиладзе (не будем принимать во внимание других оппозиционных кандидатов, несмотря на то, что во втором туре, если бы он состоялся, их голоса несомненно достались бы Гачечиладзе), с легкостью одержал победу над Михаилом Саакашвили в центре Тбилиси: Ваке – 48,54% на 28,35%, Сабуртало – 47,76% на 27,11%, Мтацминда – 44,77% на 29,28%, Чугурети –– 44,86% на 28,92%, Дидубе – 46,26% на 31,21%. Следует обратить внимание и на «трение», возрастающее по мере отдаления от центра: Глдани – 35,74% на 33,82%, Самгори – 33,2% на 37,56%, Исани – 34,79% на 33,73%. Здесь и далее понятие «центр» будет рассматриваться не столько через географическую или историческую (в тот же Исанский округ входят и очень древние кварталы), сколько через социально-экономическую и культурную призму.
В последнее десятилетие преимуществом на улицах владела «Грузинская мечта». Сегодня это часто объясняют возможностью мобилизовать бюджетников, однако в 2011-12 годах данным ресурсом распоряжалось «Нацдвижение», но оно тем не менее проигрывало (например, при сравнении митингов, проведенных сторонами 28 и 29 сентября 2012 года). Партия Иванишвили обрела опору в центре столицы – даже по итогам крайне неудачного для нее первого тура президентских выборов 2018 года Саломе Зурабишвили все же вышла на первое место в половине районов Тбилиси. И никого из социологов не удивило, что это были те же самые Ваке, Сабуртало, Мтацминда, Чугурети, Дидубе. Остальные окрасились в красный цвет (его использует «Нацдвижение», тогда как «Грузинская мечта» – синий), причем в отдаленных от центра многолюдных Глдани и Самгори, где проживает больше бедных и/или недавно переехавших из провинции избирателей, Зурабишвили уступила Григолу Вашадзе из «Нацдвижения» свыше 10%. Затем «Мечта» мобилизовала ресурсы и по итогам второго тура «посинела» вся карта столицы, но в центральных округах ее победа была более убедительной.
Во втором туре выборов мэра столицы 30 октября 2021 года кандидат «Грузинской мечты» Каха Каладзе набрал 55,607%, а Ника Мелия из «Нацдвижения» – 44,393%. Расклад по округам вновь подтвердил тенденцию. Показатели Каладзе: Мтацминда – 57,104%, Сабуртало – 56,929%, Чугурети – 57,88%, Дидубе – 58,043%, Ваке – 56,8% (этот район «сложносоставной» – при анализе стоит отделять относительно старые кварталы от присоединенных к избирательному округу позже). В других округах действующий мэр получил меньше: в Глдани, к примеру, 52,77%. На первый взгляд, разница по сравнению с предыдущими годами стирается, становится менее ощутимой, но она все же присутствует и прослеживается.
Каждый раз после выборов автор вместе со знакомыми социологами пытается проанализировать результаты в своем округе, рассматривая участки по отдельности, – здесь Каладзе набрал 63%, там 60%, тут 55% или вообще 49%. А почему? Помимо информации об активности координаторов, в каждом квартале на первый план выходят такие факторы, как уровень доходов населения, его ротация, работа районной управы, наличие доступных (или, наоборот, сверхдорогих) новостроек и частных домов и так далее. Нюансы меняются, но главный вывод остается прежним. Тбилиси – бывший социалистический, принудительно эгалитарный город, поэтому в нем нет вызывающе богатых кварталов с однородным населением, и в их сердце все еще могут проживать весьма бедные семьи. Социально-экономическое размежевание привязано к географическим координатам лишь отчасти – процесс, конечно, идет, но продлится достаточно долго. Однако богачи и «upper middle class», в том числе и «властители дум», концентрируются именно в центре (если не живут, то ведут дела или развлекаются – тенденция переселения в экологичные пригороды наметилась, но пока не произвела коренных изменений). Они создают вокруг себя сети клиентов и зоны влияния, утверждая стандарты потребления и поведения, к которым тянутся «середняки» из провинций и своеобразного лимба между олигархическим сердцем столицы и «относительно пролетарскими» окраинами.
Незадолго до потери власти Михаил Саакашвили показывал украинскому журналисту Глебу Головченко город из окон президентского дворца и между прочим с досадой сказал: «Центр Тбилиси... Одни и те же люди. 150 тысяч человек там живет (он, вероятно, подразумевал Ваке и прилегающие кварталы). Всегда последние 100 лет только они имели деньги, только они имели все… Мы, конечно, их не будем никуда ссылать, у нас Сибири нет, чтобы ссылать, и лагерей мы не строили. Надо понимать, что мы сделали социальную революцию». Насчет «сделали» он, безусловно, погорячился, впрочем, для начала необходимо поговорить об искренности.
Некоторые авторы описывают новейшую историю Грузии так, словно смену власти в 2003-м или в 2012-м обеспечили исключительно вдохновленные люди с горящими глазами, мечтавшие о построении сильного государства, борьбе с коррупцией, евроатлантической интеграции, соблюдении прав человека и прекращении пыток. А вот несколько фраз из доверительных частных бесед: «Благодаря им я попал на госслужбу, смог купить дом, создать семью». «Когда университет наводнили их хунвейбины, мне пришлось уйти». «Ты не поймешь, как живут беженцы в Тбилиси, никогда не поймешь». «Натравили на нас полицейское быдло, отняли бизнес» и т. д. и т. п. Мы почему-то стыдимся социальной и личной составляющей наших революций и переворотов и ведем себя так, будто за ними стояли исключительно идеи в белоснежной первозданной чистоте. Они, конечно, же присутствовали, но помимо них были и конкретные интересы, от которых грузины обычно открещиваются так, словно в них есть что-то низменное, греховное, запретное.
В ходе обмена мнениями над картой округа один эксперт проговорил: «Вообще, Тбилиси – это немножечко Москва; посередине сидит «маленькая раса господ» (используя российский мем, он произнес эти три слова по-русски) и тянет соки из всей страны». Сказанное могло показаться всего лишь дерзкой метафорой на грани фола, если бы не продолжение: «Но лучшей системы никто не придумал, и они (выходцы из низших слоев, провинции, в общем – извне) тоже пытаются стать вампирами». И это находилось уже за гранью фола, поскольку наличие таких устремлений не подтвердит никто и никогда.
Если условный «Центр» когда-то и интересовали националистические идеи Звиада Гамсахурдия и, в частности, описанные им противоречия между интересами «пришлого» населения и коренного грузинского, то длилось это недолго и коснулось не каждого. Далеко не все видели экзистенциальную угрозу в соседях, проживавших в квартире напротив вот уже 50 лет, или в крестьянах, копавшихся в земле где-то в отдаленной провинции, только потому, что те принадлежали к иному этносу. С «понаехавшими» энергичными конкурентами дело обстояло иначе, их опасались еще в советский период, и даже корректный Мераб Мамардашвили по воспоминаниям его студентки Нато Хуцишвили назвал происходившее в конце 80-х «Революцией квартирантов». Ни подтверждения, ни опровержения нет, но в беседе с Улдисом Тиронсом весной 1990 года философ сказал: «Кто-то из этих провинциалов теперь может позволить себе то, что в старом Тбилиси никто не мог бы позволить – с ним рассчитались бы, и расчет был старый, наш личный расчет, обыкновенный, качание прав, пощечина и т. д., или просто человека нигде не принимали больше. Было непозволительно, чтобы какой-то... почтение, иерархия почтения и уважения к известным в городе людям сохранялись, сейчас это размылось. Разрушены критерии…» Нечто похожее то и дело проскальзывало и у других корифеев, и, наверное, «звиадисты» в большинстве своем ненавидели их именно за это и лишь во вторую очередь за отношение к Родине, Истине или трансцендентальному идеализму. Позже «Центр» распространил такое отношение и на «Революцию роз», но не сразу, поскольку в самом начале Зураб Жвания и Нино Бурджанадзе прилагали значительные усилия для того, чтобы развеять опасения старой элиты, а вопросы изъятия собственности с помощью силовиков и т. н. ночных нотариусов, а также борьбы за университеты пока не стояли в повестке дня. Но уже в конце 2007-го (а скорее всего – раньше) отношение к Саакашвили, который нащупывал опору в периферийных по отношению к Центру слоях, изменилось к худшему, что подтвердили и акции протеста, и результаты выборов.
Старая элита видит угрожающего ее благополучию и спокойствию «какого-то квартиранта» (это неопределенное местоимение на самом деле определяет все) далеко не в каждом провинциале или выходце из столичных низов, но обычно в том, кто пытается пренебречь установленными ею правилами или протаранить их, используя националистические, этатистские, а порой – откровенно фашистские лозунги и перераспределить активы в свою пользу. Нужно отметить, что представители наиболее влиятельных семейств практически никогда не занимаются публичной политикой лично и относятся с подозрением как к формально «своим», так и к «чужим» лидерам. Сарказм истории заключается в том, что корни этой элиты уходят в низшие слои общества – многие из ее «отцов-основателей» были коммунистами и комсомольцами, которых Советы перебросили в столицу, чтобы овладеть ею. Чудом уцелевшие осколки аристократии, представители творческой и научной интеллигенции стали в этой массе лишь небольшим, но очень важным вкраплением, так как, вероятно, именно они передали ей восприятие «Центра» как сеттльмента Модерна в сердце азиатского города и страны в целом, со временем преобразившего все вокруг; или, если угодно, – европейского островка. С тех пор жители центральных районов немножечко островитяне.
Непроницаемых барьеров между группами не существует. Многие «квартиранты», которые «поднялись» благодаря «Революции роз», копируя соответствующие поведенческие паттерны, позже благополучно интегрировались в «Центр» и без особых проблем сменили красный цвет на синий (а чаще – на серый). С социологической точки зрения все перемешалось, и старая элита давным-давно превратилась бы в химеру, если бы «звиадисты» и позже – «националы» не стали для нее «конституирующим Другим». Недавно в окрестностях Черепашьего озера один бывший руководящий работник с нескрываемым удовлетворением заявил: «Революция роз вернулась туда, откуда вылезла!» Он имел в виду, что «Нацдвижение» выиграло выборы мэра лишь в одном из 64 муниципалитетов – Цаленджихском. В ноябре 2003 года Саакашвили въехал в Тбилиси с автоколонной сторонников из провинции в автобусе с табличкой «Цаленджиха», и это, кажется, создало в сознании пенсионера образ нашествия, резко отрицательное отношение к которому не угасло в течение 18 лет – он, несомненно, передаст его детям (также руководящим работникам, бизнесменам) и внукам (по всей вероятности, будущим руководящим работникам и бизнесменам).
Выход из состава СССР и «Революция роз» – не только создание нового государства или соответствующие реформы, за ними скрыта и яростная конкуренция, сотрясающая социальную пирамиду. Центральные районы столицы неоднократно проявляли отрицательное отношение к Гамсахурдия, а затем и к Саакашвили. Разумеется, там никогда не любили ни Шеварднадзе, ни Иванишвили, но те хотя бы не пытались «совершить социальную революцию», по крайней мере, были достаточно осторожны, чтобы не говорить о ней вслух. Можно предположить, что большинство проживающих там граждан будут по-прежнему фрондировать, критиковать и высмеивать власти, зачастую голосовать за малые партии или бойкотировать выборы, но почти наверняка не пойдут за «националами», чтобы присоединиться к «массовым мирным митингам», к которым в минувший четверг призвал Михаил Саакашвили, описав их как «самый эффективный метод борьбы».
Следует вспомнить стихийную акцию протеста 31 мая 2018 года, начавшуюся после вынесения несправедливого приговора по делу об убийстве подростков на улице Хорава. Тогда на проспект Руставели вышли (по сути – сбежались, повинуясь эмоциональному импульсу) многие жителей центральных районов; в толпе постоянно мелькали знакомые лица. Но когда в последующие дни руководить митингами принялось «Нацдвижение» вместе с близкими к нему организациями, число их участников сократилось до нескольких сотен, а позже и десятков человек. Неудачными были попытки «удержать планку» в ходе уличных выступлений после «Ночи Гаврилова» (с требованием об отставке Г. Гахария) и после того, как правящая партия торпедировала законопроект о переходе к пропорциональной избирательной системе. В годы правления «Нацдвижения» его оппоненты проводили более многолюдные акции в течение более длительного времени. Возможно, секрет заключался именно в преимуществе в близлежащих центральных кварталах.
Иногда комментаторы пишут, что распространение социальных сетей и другие изменения информационной эпохи негативно сказались на перспективах проведения митингов, но зарубежный опыт этого не подтверждает – численность протестующих по различным поводам в других странах в последние 20 лет остается примерно одинаковой. Более того, описанный Уолтером Онгом переход от общества письменного типа к «вторичной устности» не отменяет митинги в период интернет-революции, а, наоборот, предоставляет их организаторам новые возможности в том случае, если они способны разглядеть их и не держатся за допотопные шаблоны, которые эксперты с уничижительной иронией нередко называют «Джос-джос-джос» (последний слог возгласа «Гаумарджос!» – «Да здравствует!»)
14 октября, когда эмоции сторонников «Нацдвижения» зашкаливали из-за ареста Саакашвили, их лидеры собрали многочисленную акцию, но не создали в центре города некую «зону сопротивления» (вроде палаточных городков прежних лет в Киеве или Тбилиси) для того, чтобы сделать ее центром новых выступлений. В последующие недели численность участников их митингов значительно снизилась. «Одноразовые», пусть даже относительно масштабные акции едва ли обеспечат критическое давление на правительство. Сам Саакашвили и люди из его окружения постоянно говорят о массовых митингах (именно так, во множественном числе), а близкие к ним комментаторы, раскрывая тему, пытаются описать некий сценарий «майданного типа». Ему в данный момент, помимо прохладного отношения к Саакашвили в центральных кварталах, препятствуют новые проблемы с коронавирусом, плохая погода и накопившаяся усталость от политики – перед Новым годом общество традиционно начинает постепенно «отключаться», засыпать. Есть и другие, более весомые негативные факторы – отсутствие непреодолимых расколов в правящей элите (они дважды помогли украинской оппозиции сменить власть) и сильного давления со стороны западных партнеров (примерно такого, с каким столкнулся Виктор Янукович на рубеже 2013-14 годов). Если правительство не предпримет чего-то безумного, вроде разгона не представлявшего в тот момент особой угрозы Евромайдана 30 ноября 2013 года, попытка Саакашвили поднять волну «массовых мирных митингов», по всей вероятности, закончится неудачей.
Вне зависимости от того, нацеливается ли он на смену власти по украинским рецептам, принуждение правящей партии к назначению внеочередных выборов или всего лишь на создание дополнительного аргумента для повышения собственной значимости, есть еще один фактор – «качество пехоты», если использовать военный термин. Речь идет о готовности рядовых участников массовых выступлений «майданного типа» переносить лишения, тратить время, рисковать, ставить на кон свое будущее, о пассионарности, социальной солидарности и ощущении (!) сплоченности (тут можно вспомнить даже «асабию», описанную Ибн Хальдуном). Не исключено, что главное препятствие для реализации планов Саакашвили скрыто именно здесь, поскольку «Революция роз», если говорить попросту, – постарела, ее активные участники изменились. Некоторые авторы пишут, что в 2003-м правительство почти не сопротивлялось, и она по существу являлась «Революцией поз», однако это не отменяет того факта, что условные «люди из цаленджихского автобуса» и их единомышленники в Тбилиси были готовы к решительным действиям. Подобная злая внутренняя мобилизованность позже ощущалась и в рядах противников Саакашвили. Она обеспечивала массовость перманентных акций протеста и расширение их масштаба, притягивала внимание и увлекала за собой нерешительных. Оплачиваемые профессионалы – партийные функционеры и наемники – могут имитировать ее, порой весьма неплохо, но массы в конечном счете чувствуют фальшь. «Качественной пехоты» прежних десятилетий (сторона не имеет значения) больше нет, а есть дом, дача, машина, ипотека, работа, статус, ниша в социальной пирамиде и в конечном счете – страх потерять все это. Новое поколение не предоставило достаточного количества «рекрутов», либо деградировавшие партии не сумели их мобилизовать. После каждой малочисленной акции по СМИ и соцсетям разносится стон: «Но где же молодежь? Где студенчество?! Почему не на переднем крае, как прежде?» Не исключено, что молодые люди готовы бороться и рисковать точно так же, как их родители в прежние десятилетия, но лишь в том случае, если будут уверены, что лидеры, которые хотят использовать их в своих интересах, не станут прятаться за их спинами и разделят с ними немалый риск, как это происходило в период освободительного движения и в ряде более поздних эпизодов, а за некоторыми из них, особо дискредитированными, они не пойдут ни за что и никогда.
Но Центр – точнее, тонкая прослойка людей, окруженных тысячами подражателей, благодаря которым и возник соответствующий феномен, – доминирует не только и не столько политически или экономически, так что исход схватки партий не имеет стратегического значения. Центр создает и тиражирует смыслы, этику, стиль – каждый раз, когда условным «квартирантам» благодаря политическим землетрясениям удавалось прорваться на верхушку социальной пирамиды, они сразу же начинали усердно копировать манеры и стереотипы ее обитателей, мимикрировали и сливались со средой, изменяясь и постепенно изменяя ее. Революции не предложили им реальных альтернатив в данном аспекте, а посему непонятно, следует ли называть их революциями. Возможно, тот социолог был слишком жесток, но в чем-то прав, когда упомянул превращение в вампиров – он просто забыл подсластить пилюлю, добавив пару слов о высокой культуре или небезынтересной эстетике кровососущих. Борьба партий прикрывает их как дымовая завеса – она обволакивает сознание и вытесняет беспокойные мысли о том, как в действительности устроено грузинское общество, а с ними и ощущение несправедливости и леденящий ужас от осознания перспектив.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
