Сотрудников газет уже сравнивали с извозчиками в оккупированном автомобилями городе, с шарманщиками, точильщиками, чуть ли не со старьевщиками и представителями других истаявших профессий так часто, что можно обойтись без вводной метафоры. Но мой собеседник помнил и любил запах газеты, более тонкий и дурманящий, чем запах напалма поутру. Лет десять назад он переселился в мир новостных сайтов и освоился в нем, словно работящий мигрант в стране неограниченных возможностей, поэтому заслужил право на ностальгические сентенции, как старый кавалерист свои кресты. Конечно, газеты еще выходят, прежние формы существуют, но они покрыты пеплом подобно развалинам у подножья Везувия – внушают почтение, но не дарят надежд. «Материалы о событиях года уже мало кого привлекают, – сказал он: даже хорошие, с картинками и ссылками». С ним, наверное, нужно спорить, но прежде задуматься о сущности итоговых обзоров, которые вскоре заполонят информационное пространство, частично и с трудом компенсируя новогодний дефицит горячечных скандальных новостей.
На планете все по-прежнему: политиков (пере)избирают и свергают, солдаты убивают и умирают, деятели культуры поют и пляшут, катастрофы и преступления усиливают саспенс, спортивные победы помогают вырабатывать эндорфин, дофамин, серотонин, норадреналин и не только – главным грузинским дояром в этой области весь год оставался звездный Хвича. Меняется не суть событий, а восприятие аудитории, и, если ее не привлекают итоговые протоколы, следует поискать причины. У Мераба Мамардашвили в одной из лекций о Прусте (06.03.84) была примечательная мысль: «Мы ведь на уровне нашей интуиции знаем, что не все живо, что кажется живым. Многое из того, что мы испытываем, что мы думаем и делаем, мертво в простом, начальном смысле… мертво, потому что это подражание чему-то другому; потому что это не твоя мысль, а чужая; потому что это не твое подлинное, собственное чувство, а стереотипное, стандартное, которое полагается, а не то, которое ты испытываешь сам (мы в жизни очень трудно отличаем то, что мы испытываем сами, от того, что испытывается – испытывают наши соседи, близкие, знакомые, – того, что мы воспроизводим только словесно, и в этой словесной оболочке отсутствует наше подлинное, личное переживание)… В нашей душевной жизни всегда есть мертвые отходы или мертвые продукты самой этой жизни, и часто человек сталкивается с тем, что эти мертвые отходы занимают все пространство жизни, не оставляя в ней места для живого чувства, для живой мысли, для подлинной жизни».
В отличие от газетной эпохи, мы реже остаемся с новостями наедине, нам не хватает времени, чтобы почувствовать что-то самостоятельно или отодвинуть в сторону стереотипы, словно набитые хламом шкафы. Социальные сети мгновенно предлагают набор готовых эмоций и показывают, как реагируют другие, позволяя с легкостью присоединиться к большинству. Привнесенная извне, а значит – «мертвая», согласно Мамардашвили, реакция зачастую кажется подлинной, прочувствованной лично. Но когда приходит время подводить итоги, сознание не тянется к таким событиям, но отбрасывает их, как отходы, засоряющие внутренний мир. Возможно, в этом и заключается отличие эпохи газетной (и тем более книжной) магии от эпохи электронного шаманства, а технологические различия между ними несущественны. Уменьшение шансов на уединение с новостями, дефицит времени, отданного их осмыслению и чувственной реакции, сокращают пространство личностного развития, «живой мысли и подлинной жизни». «Раньше СМИ были более интимными», – мог бы сказать бывалый газетчик подобно сентиментальным коллегам, но, к счастью, воздержался.
Итоговый обзор объединяет факты, принятые близко к сердцу, с теми, от которых мы отстранились, это информационный Франкенштейн, сшитый из разнородных кусков – вроде бы живой, но непривлекательный. Что притягивает нас – события уходящего года или связанные с ними мысли и чувства, рассыпанные, словно бисер на песчаном пляже, особенно если в них было что-то не вполне мейнстримное?
Самым важным в 2023-м опрошенные на скорую руку коллеги считают предоставление Грузии статуса кандидата на вступление в ЕС, которому предшествовало размазанное тонким слоем по всем месяцам нервное ожидание. 7 ноября, за день до положительной рекомендации Еврокомиссии на OC Media были опубликованы результаты проведенного 4-8 октября опроса CRRC – лишь 33% респондентов верили, что Грузия получит статус, а 45% – нет. Оптимистов было больше среди сторонников правящей (47%), чем оппозиционных партий (24%), возможно, потому, что лидеры последних долго доказывали, что действующее правительство не сумеет привести страну к получению статуса – раньше эта позиция казалась тактически выгодной, но после положительного вердикта Евросоюза начала приносить дивиденды властям. Как бы то ни было, растянувшееся на полтора года ожидание изрядно попортило грузинам нервы.
Кризис, связанный с законом «Об иноагентах», главной причиной которого стала самонадеянность и глупость руководителей «Грузинской мечты», наоборот, развивался быстро и бурно по нарастающей от завязки до кульминации. Иная драматургическая кардиограмма была, например, у восстановления авиасообщения с Россией – в январе, после заявлений главы МИД РФ Лаврова, перспективу принялись рассматривать как реальную; противоположными по смыслу репликами заочно обменялись председатель правящей партии Ираклий Кобахидзе (за) и президент Саломе Зурабишвили (против). Но в период обострения вокруг «иноагентов» вопрос скрылся в тумане фоновых комментариев и вновь взлетел с ревом, как устаревший самолет КБ Туполева, лишь в мае, когда президент РФ Путин восстановил авиасообщение и отменил визы для граждан Грузии. Это привело к шумной, но короткой и безрезультатной серии акций протеста, а позже вопрос полетов – хоть их количество и увеличивалось – растворился в более широкой повестке грузино-российских отношений: сегодня его крайне редко обсуждают отдельно, в отличие от возможного ужесточения визового режима для россиян.
Впервые в истории Грузии была инициирована процедура импичмента президента – реагируя на иск правящей партии Конституционный суд пришел к выводу, что Саломе Зурабишвили нарушила Конституцию, когда совершила зарубежный визит без разрешения правительства, но парламентская оппозиция отказалась поддержать ее отстранение, и голосов для него не хватило. В целом в минувшем году Зурабишвили, критикуя «Грузинскую мечту» все жестче, в том числе и на торжественном мероприятии, посвященном Дню независимости, постепенно продвигалась к роли ее принципиального противника – и если первое было выгодно лидерам оппозиционных партий, то второе, скорее всего, нет. В будущем году сюжет войдет в кульминационную стадию, а вот в финальную – вряд ли.
Также впервые в истории Грузии США ввели санкции против ее высокопоставленных граждан – сначала против четверых судей, а затем – бывшего генпрокурора Отара Парцхаладзе. По некоторым данным, он продолжает играть очень важную роль в «теневом государстве»; американцы сочли опасными для Грузии его тесные связи с Россией. Но политики и эксперты (конечно, были и редкие исключения) не нырнули в глубины данной темы, так как это требовало определенной компетенции, не сумели или не захотели закрепить ее в информационном пространстве в качестве объекта серьезной дискуссии, которая позже начала бы самостоятельно генерировать смыслы и приносить политические плоды. Разговор с обществом велся на уровне лозунгов и звонких фраз – сперва они привлекли внимание, но затем, парадоксальным образом, рассеяли его. Неудивительно, что в последующем, «смежном» кризисе в Национальном банке большинство избирателей не разобралось вообще (об этом свидетельствует и низкий интерес к тематическим публикациям и их обсуждению), что еще раз указало на ключевую проблему грузинской политики – неумение говорить о сложных вопросах простым языком, показывая, как именно они влияют на жизнь граждан, не скатываясь при этом к оскорбляющей их примитивности. Политический стиль рождается в пограничной зоне между логикой и интуицией, и невозможно сказать, от чего он зависит в большей степени, очевидно одно: лидеры чего-то не понимают или чего-то не чувствуют.
Непростая архитектоника была у кризиса в «Национальном движении», который вошел в терминальную стадию в январе, когда председателем ведущей оппозиционной партии избрали Левана Хабеишвили. Его конфликт с предшественником – Никой Мелия длился весь год, то нарастая, то затухая и завершился в декабре расколом партийной организации. С этим сюжетом переплеталась борьба лидера ЕНД Михаила Саакашвили за свое освобождение – здесь кульминационным, вероятно, стал майский отказ Европейского суда по правам человека удовлетворить его просьбу о переводе на лечение в Варшаву. После этого медицинская составляющая кампании начала растворяться в политической, напомнив о себе лишь раз, в июле, в странном, не получившем исчерпывающего объяснения эпизоде с одним из польских врачей и спрятанными в его обуви биологическими материалами – о нем вскоре перестали упоминать, поскольку коллективное (как и индивидуальное) сознание быстро отбрасывает непонятные сюжеты, если их расшифровка не кажется жизненно важной. Не столь разветвленной в информационном плане, но весьма проблемной для «националов» стала «Линия Кезерашвили», которая выделилась в автономный сюжет после 12 апреля, когда BBC опубликовала расследование, где говорилось о возможном участии бывшего министра обороны Грузии и «центральной фигуры с точки зрения привлечения финансов» для ЕНД (формулировка из обращения Саакашвили 2014 года) в создании международной мошеннической сети.
К сожалению, наиболее искренними нас обычно делают трагедии. 3 августа в Шови оползень унес жизни свыше трех десятков человек, и в те ужаснувшие нацию дни скорби сопутствовало не только отвращение к политикам с обеих сторон, которые пытались использовать трагедию в своих целях, но и желание что-то изменить в стране, создав совершенную систему оповещения или приняв какие-то меры безопасности, хотя они не всегда эффективны или возможны при подобных стихийных бедствиях. Люди думали об этом, писали в СМИ и соцсетях, стремясь донести свое мнение до широкой аудитории. Что-то похожее, правда в меньшем масштабе и не на столь трагическом фоне, происходит во время лесных пожаров: комментаторы – компетентные и не очень – пишут о системах контроля, мерах профилактики, пожарной авиации и т. д. Но проходят недели и месяцы, граждане переключаются на другие темы, и почти никто из «рационализаторов» более не возвращается к поднятым вопросам без «повторного» информационного повода, вместо того чтобы все же попытаться достучаться до правительства или проверить, изменилось ли что-нибудь и каким образом. Это позволяет задать жесткий вопрос: «Чего они хотели изначально – решить проблему или привлечь к себе внимание?» Всегда ли мы имеем дело «с живой мыслью и подлинной жизнью»?
Во времена «железного занавеса» интерес к зарубежным событиям был высок, затем он резко упал и начал вновь расти параллельно развитию информационных технологий. По оценке собеседника, опытного газетчика, тяга к новостям из-за рубежа в Грузии в последние годы усилилась, да и вообще в мире «все стало зависеть от всего». Возможно, таким выводам подыгрывает наше боязливое сознание – стремясь упорядочить хаотичный и опасный мир, оно пытается вписать сотни новостей, которые обрушиваются на нас ежедневно, в подобие системы, подчиненной единым законам, и при этом часто увязает в конспирологии.
За пределами страны внимание граждан притягивали четыре конфликта. В случае Украины заметных «пиков» роста или падения заинтересованности не было, менялась лишь эмоциональная составляющая публикаций – началу украинского контрнаступления сопутствовали оптимистичные настроения, но после его неудачи, на фоне проявившихся к концу года проблем, их потеснили депрессивные. Октябрьский шок от террористической атаки движения ХАМАС на Израиль, где у жителей Грузии немало родственников и друзей, обеспечил эмоциональную мобилизацию значительной части общества, выступившей в поддержку жестких ответных мер. Позже, когда операция в Газе начала затягиваться, а критика действий израильского правительства – нарастать, усилились альтернативные мнения; сегодня призывы к мирному урегулированию раздаются намного чаще. Впрочем, мониторинг СМИ и соцсетей показывает, что Грузия по-прежнему остается одной из самых произраильских стран.
Вооруженное выступление наемников группы «Вагнер» и сообщения о гибели Евгения Пригожина и его присных два месяца спустя вызвали в Грузии, так же, как и во всем мире, ажиотажный интерес и рост тревожных ожиданий. По итогам этих событий в общественном мнении укрепилось восприятие современной России как опасной и непредсказуемой страны, не менее дикой в политическом плане, чем какая-нибудь бананово-кокаиновая диктатура. Действия ее представителей на оккупированных территориях Грузии усиливали такое отношение: убийство Тамаза Гинтури в ноябре, бесчисленные факты нарушения прав (порой с фатальным исходом), похищения и незаконные задержания грузинских граждан раз за разом свидетельствовали о деструктивной жестокости, которая обесценивала попытки Кремля вернуться к риторике «нормализации». Многие, в том числе и умеренные жители Грузии, попросту не воспринимали их на фоне упомянутых инцидентов, 15-й годовщины войны 2008-го и 30-й годовщины падения Сухуми. Согласно последнему опросу NDI, 77% респондентов считают Россию главной политической угрозой Грузии и 69% – главной экономической угрозой. С учетом тенденций эти показатели, скорее всего, увеличатся.
В ходе событий, положивших конец существованию сепаратистской республики в Карабахе, большая часть грузинских комментаторов, как и в 2020 году, поддерживала Азербайджан - главного партнера по южнокавказскому транзиту, решавшего ту же проблему объединения страны, которая актуальна для Грузии. Но были и отличия – многие граждане в той или иной форме выразили сочувствие мирным жителям-армянам, покидающим свои дома; кое-кого пугал новый баланс сил в регионе с очевидным перекосом в пользу турецко-азербайджанского тандема, хотя большинство все же «болело» за него, видя в нем противовес амбициям России. За разрозненными эмоциональными реакциями и спутанными мыслями стоял ключевой для Грузии вопрос формирования новой системы безопасности и «перебалансировки» региона, в котором она, возможно, будет ретранслировать западное влияние на юг, в Армению, сохраняя при этом дружественные отношения с Азербайджаном и Турцией. «Иногда не хватает “Белого лиса”…», – проговорил газетчик не в том смысле, за который его прокляли бы ненавидящие Шеварднадзе «звиадисты», а в сугубо внешнеполитическом, отстраненном, но симпатия в его словах все же была, была… Наверное, следовало сказать что-то вроде «Других лис у меня для вас нет!» и перейти к новой метафоре из жизни млекопитающих.
Как крадущийся тигр в окрестностях еще не построенного глубоководного порта Анаклия, как затаившийся дракон, взирающий на «Средний коридор» (он же Транскаспийский транспортный), не поднимая шума, не привлекая внимания заранее, Китай в 2023 году объявил о переходе к стратегическому партнерству в отношениях с Грузией. Это событие попадет не во все грузинские предновогодние обзоры, хотя из-за значимости и вероятного (необязательно позитивного – предугадать тут нельзя) влияния на дальнейшие процессы оно, безусловно, должно входить в топ-список минувшего года. Но, несмотря на краткую, неуклюжую суету в политических кругах, оно пронеслось мимо общественного мнения, как высокоскоростной поезд Пекин-Шанхай, – все впечатлились, но разглядеть ничего не успели.
Перечислив заметные факты, стоит коснуться общих тенденций. В 2023 году усиливался национализм – он мог проявляться в банальной ксенофобии или в призывах к эгоистичному изоляционизму, или, наоборот, к активным действиям против России в связке с зарубежными партнерами, но, в любом случае, манипулировал таким огнеопасным понятием, как национальные интересы и, как всегда, ставил их превыше всего. Правящая партия при поддержке патриархии дополняла его, с одной стороны, постоянной апелляцией к консервативным ценностям, а с другой – евроинтеграционной риторикой, углубляя процесс, который либеральные авторы иногда называют «орбанизацией». Его квинтэссенцией они сочли майское выступление премьер-министра Гарибашвили на конференции консервативного политического действия в Венгрии, где тот сказал: «В такое непростое время нашим главным оружием и опорой являются традиционные, христианские, семейные, консервативные ценности». Они не видят в «орбанизации» ничего хорошего, тогда как их консервативные оппоненты указывают (если излагать кратко), что она, в той или иной форме, характерна для всей Восточной Европы, а в случае Грузии – вводит местный национализм, консерватизм и даже традиционализм с клерикализмом в конвенциональные рамки. Обе стороны через слово поминают венгерский опыт, вероятно, из-за особых (что необязательно значит «хороших»), проистекающих скорее из статус-кво, чем из каких-то древних исторических факторов, отношений обеих стран с Турцией и Россией. Укрепляясь в «венгерской нише» в условиях выгодной конъюнктуры, с экономическим ростом 6,9% (январь-октябрь) партия власти уповала на поддержку консервативного большинства и страх обывателей перед войной, пылающей так близко. Доказывая перед выборами, что нынешний курс единственно правильный, ее лидеры в той или иной форме непременно укажут, что он не помешал получению статуса кандидата на членство в ЕС, несмотря на постоянную полемику с представителями ведущих западных стран и едва замаскированные обвинения в том, что они поддерживают идею государственного переворота, который, согласно сентябрьскому заявлению Службы государственной безопасности, пытаются организовать украинские и грузинские единомышленники Саакашвили.
Еще одна интересная тенденция уходящего года – своеобразное «эмоциональное выгорание» общества. Грузины не стали менее конфликтными, но некоторые активные в прошлом полемисты избегали риторических столкновений, если не считали их жизненно важными, а пропагандисты и пиарщики иногда в частном порядке говорили, что поднимать эмоциональные волны стало труднее. Возможно, дело в каком-то сезонном перепаде, но не исключено, что общество немного отдалилось от прежних паттернов. (Пост)советский человек, исходя из одобренного партией манихейского мироощущения, превращал любой, даже случайный и несущественный конфликт в решающую битву добра со злом, в котором стремился непременно одержать верх. Прошли десятилетия и многие – благодаря урокам жизни или по какой-то другой причине – начали понимать, что это не самая разумная стратегия и, следуя ей, можно запросто расшибить лоб, так и не достигнув высших целей. Наверное, это к лучшему, хотя идеал по-прежнему далек, как мыс Доброй Надежды. Постсоветская олигархическая политика, как и прикованная к ней пресса, вскормлены повышенной конфликтностью, но, если изменится общество, изменятся и они. Собеседник, вероятно, хорошо помнил неофициальные, грязноватые правила продуктивной работы, которые любил озвучивать во второй половине 90-х один известный редактор: «Бей, кого хочешь», «Не бей того, кому должен (вариант – кого не должен)», «Не бей того, кого никто не бьет» и т. д. и, наконец, «Ищи конфликты, а не факты», и это вряд ли радовало его.
Сопоставление социологических данных минувшего года подтверждает удручающую тенденцию последней пятилетки. Ядро сторонников ведущих партий кажется непоколебимым и непробиваемым, несмотря на все скандалы, эпические провалы, компромат и разоблачения – в самые критические моменты показатели в рейтингах немного колеблются, но затем расклад сил восстанавливается. А большинство лидеров общественного мнения, годами защищая свою политическую позицию, не только не меняет, но и не корректирует ее даже в самых позорных обстоятельствах. Возможно, дело в том, что для части семей выбор партии является сугубо социальным, а не мировоззренческим вопросом, связанным с взаимовыгодным сотрудничеством или с надеждой на будущие бонусы. А в ряде случаев мы, вероятно, сталкиваемся с феноменом, который психологи называют «эскалацией приверженности». В ее рамках люди хранят верность единожды избранному курсу, несмотря на очевидные издержки, более того – способствуют их увеличению, не обращают внимания на призывы вроде «Если оказался в яме, перестань копать!» и продолжают копать, то есть голосовать за свою партию, хоть она и выглядит как Дерьмодемон из фильма «Догма» (1999). И это не позволяет шагать навстречу парламентским выборам с восторженным оптимизмом.
А что еще случилось в 2023 году? Наверняка каждый сумеет составить внушительный список событий, которые вызвали искренний эмоциональный и интеллектуальный отклик, а не просто проплыли в новостной ленте, приведя лишь к имитации бурной вовлеченности, рассеянным кликам по ссылкам, приступам зевоты или тошноты. Подведение итогов года обычно создает воображаемые рамки, определяющие, что важно, а что – нет, хотя выделение значимых для каждого человека воспоминаний – индивидуальный, внутренний процесс. Мы можем равнодушно относиться к событиям, из-за которых коллективное сознание кипело, как кастрюля с лобио, и считать сверхпринципиальной борьбу за спасение одного дерева – и это естественно и человечно (в слове «нормально» все же есть что-то тоталитарное). В той же лекции Мамардашвили заметил: «Внутренняя разница, или отличие, между ложью и истиной, не существуя внешне (не существуя в словах и предметах: предметы лжи и истины похожи, неотличимы), предоставлена целиком некому особому внутреннему акту, который каждый совершает на собственный страх и риск».
Моему собеседнику никогда не нравился Мамардашвили – его пугали тяжеловесные, перегруженные смыслами тексты, к тому же специфика работы требовала от него предельной ясности и лаконичности, но иногда он повторял подхваченную неведомо где, словно сезонный вирус, фразу: «История [живет] – только внутри читателя», и при известном усердии эти высказывания можно привести к общему знаменателю. А затем философски, с уважением и любовью пожелать всем полной чувств и размышлений подлинной жизни в наступающем 2024 году.
Мнения, высказанные в рубриках «Позиция» и «Блоги», передают взгляды авторов и не обязательно отражают позицию редакции
Форум